Вендел решил задать один.

— Вы сказали «к прошлому, к двадцатому веку». Значит ли это, что всё дело в перемещении во времени, сэр?

— Предлагаю пока что опустить этот момент. Вы, однако, наверняка согласитесь, что Томалия определенно продвинулась куда дальше нашего мира в своем развитии.

— Профессор, — спросил Уотсон, — это потусторонний мир?

— Ах, — тот просиял, — вот мы и вернулись к старой загадке. Однако что есть потустороннее? — помолчав, он продолжил: — Не приходило ли вам когда-либо в голову, что потустороннее может оказаться реальностью, в то время как жизнь, к которой мы привыкли, — всего лишь ее тенью?

Ответом на эти слова было молчание. Профессор добавил:

— Позвольте вас спросить: сейчас вы живете в реальном или нереальном мире?

Никто и рта не открыл.

— Нас, конечно, окружает реальность — такая же, как если бы вы находились в Сан-Франциско. Но что же считать потусторонним? — он говорил очень отчетливо. — Возможно, это всего лишь вопрос точки зрения!

— Именно то, что мы хотели знать, — заметил Гарри.

— И именно то, — профессор вскинул руки, — чего я не могу сказать вам. Я многое узнал, но не способен утверждать наверняка. Моя уверенность осталась в Беркли… Сегодня я чувствую, что некая великая судьба, некая невидимая сила отвергает всякий анализ, всякие попытки вынести окончательное решение — и эта сила помогает мне играть роль Харадоса. Все мы — часть пророчества!.. Нам придется ждать ответов до последнего дня. Это пророчество должно быть и будет исполнено. И в этот день мы получим ключ к «Слепому пятну» и узнаем, где же находится потустороннее.

Он сделал глоток знакомой зеленой жидкости из стакана.

— Теперь, когда я всё это вам поведал, вернемся же к началу. Ведь и на мою долю выпали приключения. Как так вышло, что я открыл «Слепое пятно»?..

Это случилось где-то за год до моей последней лекции в университете. В ту пору я немало времени уделял психическим исследованиям, о каждом из которых вам известно. На их основе я вывел несколько занятных теорий. Например: несомненно, существует такое явление, как мир духов. Если бы все медиумы, кроме одного-единственного, были шарлатанами, а этот один предоставил результаты своей работы, которые невозможно было бы объяснить психологическими причинами, мы вынуждены были бы признать существование иного мира. Однако здравый смысл подсказывает нам, что не существует ничего, кроме реальности, что, если где-то и есть потусторонний мир, он должен быть не менее реален, не менее осязаем, чем наш собственный. Более того, где-то, каким-то образом, обязана находиться определенная точка, обеспечивающая с ним связь! Такова приблизительно была моя теория. Конечно, я понятия не имел о том, насколько близко подошел к великой истине. В какой-то степени эта работа строилась на сущих догадках.

Потом, в один прекрасный день Бадж Кеннеди принес мне голубой камень. Он рассказал мне его историю и заверил, что камень легче воздуха, во что я, конечно, не поверил, пока не вынул его из кольца и не убедился своими глазами.

Я немедленно отправился в дом 288 по Чаттертон-Плэйс. Там я нашел старушку, которая некоторое время жила в этом доме. Я спросил разрешения взглянуть на подвал, где откопали камень. Видите ли, я понятия не имел, насколько грандиозное открытие вот-вот совершу; мне просто хотелось посмотреть. И я нашел нечто почти настолько же невозможное, как и сам голубой камень — еще один, зеленый, тяжелее любого известного минерала, не поддающийся какой-либо классификации, кроме как в качестве нового элемента. Он был не больше горошины, однако весил неимоверно много.

Поднявшись наверх, я нашел старушку несколько встревоженной. Я назвался ей, и она меня узнала.

«Идемте со мной», — сказала она и с этими словами открыла дверь.

Она была очень стара и держалась весьма неуверенно, однако не казалась испуганной.

«Там», — произнесла она и указал на дверь.

Я вошел в самую обыкновенную комнату, обставленную, как малая гостиная. Там стоял диван, стол, несколько кресел и кое-какая мелочь.

«О чем вы?», — спросил я.

«Человек!»

«Человек? Что за человек?»

«Ох! — воскликнула она. — Он пришел сюда однажды ночью, когда сияла луна. Он сел на крыльце. Он был из тех молодых людей, которым просто нужна мать. Вот я и пригласила его полежать на диване. Он так устал, знаете, и… у меня ведь тоже когда-то был сын».

Она запнулась и молчала какое-то время, прежде чем продолжить. Я чувствовал, как жалостно, моляще ее рука сжимает мою.

«В общем, я привела его сюда, на этот диван… Я это видела! Они забрали его! О, сэр, это было ужасно!»

Она казалась странной, пугающей и почему-то меня заинтересовала.

«Он просто лежал там. Я стояла в дверях, когда… они забрали его! Я ничего не понимала, сэр. Я увидела голубой свет, и луна — она погасла. А потом… — она подняла на меня глаза и прошептала: — А потом я услышала звон… очень красивый звон… вроде как от колокола, сэр. Но вы ведь и так знаете, не правда ли? Вы ведь великий доктор Холкомб. Вот почему вы спустились в подвал, не так ли? Потому что вы знаете!»

И то, как она держалась, и сама ее история произвели на меня впечатление.

Я сказал:

«Я должен внимательно осмотреть эту комнату. Не будете ли вы столь любезны оставить меня одного?»

Она закрыла за собой дверь. Зеленый камень был у меня в руке. Он был чрезвычайно тяжелым, так что я положил его на одно из кресел. Голубой камень все еще оставался при мне. В этот момент я не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас произойдет. Всё это, от начала и до конца, было случайностью.

Внезапно комната куда-то делась! Я имею в виду — ее боковая стена. Я видел перед собой уже не на выцветшие старые обои, но что-то снаружи — огромное здание, мрачное, исполинских размеров.

Прямо передо мной находилась плотная белая материя, похожая на снежный валун. На ней сидел человек примерно моего возраста, насколько я смог разобрать. Как только я заметил его, он поднял глаза.

Мы видели друг друга. Он немедленно подал какой-то знак рукой, и я тут же шагнул вперед. Мне почудилось, что он шевельнулся. Всё казалось таким настоящим, таким естественным. Хотя его черты были размытыми, он никак не мог находиться более чем в десяти футах от меня. Однако в ту самую секунду, когда я сделал этот шаг, всё исчезло.

Я все еще был в комнате на Чаттертон-Плэйс!

Вот так все это и началось. Случись это с кем-либо другим в мире, я бы списал все на какую-нибудь необъяснимую иллюзию. Но это произошло со мной!

У меня была теория: между сверхъестественным и материальным мирами должна быть точка соприкосновения. И… я нашел ее! Я отыскал дорогу в потаенное царство, в Потустороннее, дорогу ко всему, что прочие люди называют непознанным. И я назвал ее… «Слепым пятном».

Вот так профессор и вступил в непосредственный контакт с потусторонним — по чистой случайности. До этого времени оно было всего лишь предположением, теперь же стало фактом. Следующим шагом была возможность прямого общения.

— Это было непросто. Сначала я работал над тем, чтобы повторить увиденное мною явление, и первые результаты были весьма беспорядочными. Моей основной целью было добиться обмена осмысленными сообщениями с тем, кого я видел на том белоснежном камне внутри «пятна». В конце концов мне это удалось.

Он весьма недвусмысленно предостерег меня о том, что случится, когда «Слепое пятно» откроется — не только глазу, но во всей своей полноте, как оно открылось для молодого человека, про которого мне рассказывала пожилая леди. С помощью знаков мы договорились, что он пройдет сквозь «пятно» первым.

Видите ли, до самого момента, собственно, его прибытия я не знал, что он из себя представляет. Мне приходилось довольствоваться его языком знаков, на котором он уверил меня, что он — живой человек, настоящий, из плоти и крови.

Я сделал свое заявление. Вы знаете большую часть того, что за ним последовало. Рамда прибыл в Беркли; вместе мы вернулись на Чаттертон-Плэйс, так как было жизненно необходимо держать «пятно» открытым или, по крайней мере, сохранять это явление в таком состоянии, чтобы мы могли открыть его по своей воле. Мы оба были полны догадок.