— Пат МакФерсон, ясное дело, — последовал ответ. — И я уже достаточно сказал. А теперь иди по своим делам.

Уотсон не стал увиливать. Не было времени, чтобы узнать больше. Он не хотел, чтобы разговор заметили, однако же не мог скрыть его от Яна Лукара и Рамды Геоса, которые все еще были рядом с ним. Они уже слышали этот язык раньше. Их взгляды говорили, однако, о том, что они скорее рады этой заминке, чем раздосадованы. Чувство подавленности окончательно покинуло Чика, и он с радостным сердцем бодрым шагом поднялся по лестнице, чего нельзя было не заметить.

Он был готов встретиться с Сенестро!

Достигнув вершины нефритовой лестницы, Чик обнаружил, что площадка являет собой большой помост около сотни футов в ширину. По правую и левую стороны этот помост был огражден серебряными стенами, на каждой из которых красовался огромный золотой орнамент. В этих завитках скрывались надписи, которые Чик пока что оставил без внимания. В задней части платформы находился большой предмет, напоминавший бронзовый колокол.

Пол был выложен все той же мозаикой, не считая центра, который был простой круглой формы. Чик не упустил из виду тот факт, что этот круг достигал где-то двадцати футов в диаметре и был безупречно чист, словно полотно замерзшего снега. Уотсон не смог определить, сделан круг из камня или чего-то еще. По всей окружности он был отделен от помоста расщелиной в несколько дюймов шириной.

Чик повернулся к Геосу.

— «Пятно Жизни»?

— Именно так. Это самое удивительное во всей Томалии, мой господин. Чувствуете? — Уотсон как раз с опаской коснулся белой поверхности кончиками пальцев левой ноги, после чего резко отпрянул.

— Я ощутил нечто, — ответил он, — что не в силах описать. Оно холодное и в то же время нет. Должно быть, это мое собственное притяжение.

— Ах! Это хорошо, мой господин!

Что имел в виду Рамда, Чик сказать не мог. Его заинтересовало странное белое вещество. Оно было гладким, как стекло, однако кое-где мелькали незаметные, почти невидимые черные линии — словно тончайшие царапины на старой слоновой кости. И все же белизна не слепила. Уотсон снова коснулся поверхности ногой и отметил необъяснимое чувство веселья.

В это мгновение, погрузившись в себя, он напрочь забыл о собравшихся вокруг. Он понял, что стоит прямо на «Слепом пятне».

Но спустя минуту он обернулся. Помост был чем-то вроде нефа, одна его сторона выходила на лестницу. По левую сторону от него на небольшом, похожем на стул троне из какого-то просвечивающегося зеленого материала сидела хрупкая Арадна. По правую сторону расположился Бар Сенестро, и его кресло отличалось только тем, что было ярко-голубого цвета. Посредине помоста стоял третий трон, алый. Он пустовал.

Сенестро встал. Он был по-королевски наряден, на груди сверкали самоцветы. В этом человеке не было видно ни страха, ни нерешительности, ни слабости. Если бы уверенность была сродни силе, Сенестро уже победил бы. В глубине души Чик тайно восхищался им.

Но тут же поднялась и Арадна. Она подала Уотсону знак. Он шагнул к королеве, и та снова села.

— Я хочу дать вам свое благословение, господин путник. Вы уверены в свих силах? Сможете справиться с Сенестро?

— Уверен, — ответил Уотсон. — Это ради королевы, о Арадна. Я ничего не знаю о пророчестве, но буду драться за вас!

Она покраснела и скрытно бросила взгляд на Сенестро, потом сказала:

— Это хорошо. Исход будет иметь двойное толкование: духовное — на основе пророчества, и земное, материальное, касающееся лично меня. Если вы победите, мой господин, я буду свободна. Мне не придется выходить за Сенестро — я не люблю его. Я буду следовать пророчеству и ждать избранного, — она замешкалась. — Что вы знаете об избранном, мой господин?

— Ничего, о Арадна.

— Разве Рамда Геос не сказал вам?

— Часть, но не все. Что-то он утаил.

— Вполне может быть. А теперь… не преклоните ли колено, мой господин?

Уотсон опустился на колени. Королева протянула руку. Чик мог расслышать глубокий шорох голосов собравшейся толпы у себя за спиной, но что означал этот звук, не понимал, да и ему не было до этого дела. Ему было достаточно того, что он будет сражаться во имя этой утонченно-прекрасной девушки. А пророчеству он охотно позволил бы заботиться о себе самому.

Кроме них троих, на помосте были только Рамда Геос и Ян Лукар. Они остались у края, который был ближе всего к остальному храму, у вершины лестницы. Свободный трон по-прежнему оставался пустым.

Внезапно Чик вспомнил предупреждение доктора Холкомба: «Прочитай слова Пророка». Он воспользовался короткой передышкой, чтобы всмотреться в надписи на больших золотых украшениях:

Узрите! Когда День приблизится, готовьтесь! Ибо, когда придет День, не будет вам знаков и предзнаменований от мира внешнего. Мудрость исходит от жизни, а жизнь исходит от мудрости. Да, в жизни и в духе вы получите их, сущих, совсем как вы сами. И должно быть вам в последние дни настороже. По знакам этим вы узнаете их, даже по истинам, коим я учил вас. Путь жизни суть открытая дверь, и ключи ее — мудрость и добродетель. И когда разум вознесется ввысь — тогда вы узнаете! Отметьте достойно «Пятно Жизни»! Тот, кто откроет его, суть предтеча суда.

И так придут последние дни. И вы, Мудрые, узрите, что в последние дни появится промеж вас избранный из рода королей. Сперва явится один, потом их будет двое, и двое останутся, но один возвратится. О четырех ногах — призыв к смирению, жертвенности и отречению, и чтить вам его следует, как чтите вы меня, Харадоса. А в последний из всех дней явлюсь я, Харадос!

Самозванцы. Их побивайте! Дабы не забрал я у вас то, чем наделил вас, и не отдалился День, побойтесь святотатства! И ежели не придут самозванцы, вы узнаете, что я удержал их. Знайте же о Дне! Ведь минует шестнадцать суток со дня пророка — и наступит День Суда. И путь откроется в последний день, в шестнадцатый день Харадоса.

Внимайте же словам Харадоса, пророка и глашатая вечного разума, вершителя правосудия, мира и любви! Да будет так во веки веков!

Чик прочитал это дважды. Как и все пророчества, оно было слегка туманным, но основной смысл был понятен. Сквозь эту золотую надпись он смотрел в самое сердце Томалии — в ее величие, ее культуру, саму ее цивилизацию. Это была душа «Слепого пятна», смысл и причина всего, что происходило вокруг.

Он услышал, как кто-то подошел сзади. Это был Сенестро — он скользил взглядом по словам пророчества.

— Можете прочитать, сэр Призрак? — спросил красавец Бар. Его черные глаза искрились удовольствием. — Прочитали все от начала до конца?

Он положил руку Чику на плечо. Это был небрежный, почти дружеский жест. Вместе с сердцем дьявола он обладал и благородством рыцаря. Он указал на строку: «Самозванцы. Их побивайте».

— И будь я самозванцем, вы бы меня убили? — спросил Уотсон.

— Да, разумеется! — ответил прекрасный принц. — Вы замечательно сложены, на вас приятно смотреть. Я буду держать вас в руках, услышу, как трещат ваши кости — для меня эта музыка будет слаще, чем пение храмовых фазанов, которые поют только во славу Харадоса. Я убью вас на «пятне», сэр Призрак!

Уотсон развернулся на каблуках. Этикет Сенестро не имел отношения к его собственным правилам. Он не боялся. Он встал рядом с Яном Лукаром и смотрел вниз, на простор храма. Насколько хватало взгляда, под четырнадцатью большими колоннами, за ними и вплоть до дальней стены пола не было видно из-за несметного количества людей.

Стало темно. Вскоре далеко впереди замаячил новый свет, постепенно усиливаясь, пока весь храм не оказался освещен, как солнечным днем.

Рамда Геос заговорил:

— В последний день, в День Жизни, у нас есть сущий, подобный нам, и слова пророка. Харадос написал свое пророчество золотыми буквами, дабы все видели. «Самозванцы. Их побивайте». Воля Рамд такова, чтобы великий Бар Сенестро испытал доказательство потустороннего. Сегодня, в первый из Шестнадцати Дней, да состоится испытание — на «Пятне Жизни»!