А потом наступил конец. Сообщение — как гром среди белого дня. Оно пришло спустя некоторое время и положило конец моим тревогам. Оно было следующего содержания:

Послание было коротким и слегка сбило меня с толку. В обычных обстоятельствах он приехал бы сам и отвез бы меня, чтобы вместе встретить Хобарта. Было слегка странно, что он попросил меня приехать на пирс одной. Однако мне стоило поторопиться — я и так еле успевала в город.

Никогда не забуду эту ночь.

Было уже темно, когда я добралась до Сан-Франциско. На причал я пришла на двадцать минут раньше срока. Там уже стояло несколько встречающих. Я осматривалась в поисках Гарри, но его нигде не было. Конечно, время еще есть. Наверняка он подоспеет к прибытию Хобарта.

И тем не менее, в глубине души я сомневалась. С того странного визита я уже ни в чем не была уверена. С Гарри что-то было не так. В этом загадочном деле было что-то такое, о чем он мне не сказал. Почему он попросил меня встретиться с ним на причале? Почему не пришел сам? Когда пароход зашел в гавань, а его все еще не было, волнение мое удвоилось.

Хобарт спустился по трапу. Он был крупного телосложения, сильным, здоровым и, как мне показалось, ужасно спешил. Он торопливо оглядел толпу и бросился ко мне.

— Где Гарри? — он поцеловал меня и тут же повторил: — Где Гарри?

— Ох, Хобарт! — воскликнула я. — Что с ним такое? Скажи мне. Это что-то ужасное!

Ему было страшно. Я видела это как есть! Возле его глаз залегли тревожные складки. Он схватил меня за руку и повел прочь.

— Он обещал встретить меня здесь, — сказала я, — но не явился. Ох, Хобарт, я не так давно его видела. Он был… он был совсем не тот! Ты знаешь об этом что-нибудь?

Он замер на мгновение, глядя на меня. Я никогда еще не видела Хобарта испуганным, но в ту секунду в его глазах было нечто такое, чего я не могла понять. Он сжал мою руку и начал почти что бежать. Вокруг было полно людей, и нам пришлось петлять между ними из стороны в сторону. У Хобарта был при себе чемодан…

Хобарт взял такси. Не помню, как я садилась в машину. Всё было, как в тумане. Я была напугана. Произошло нечто ужасное, и Хобарт знал об этом. Я помню несколько слов, которые он бросил водителю:

— Быстрее, быстрее, не сбавляйте скорости; забудьте о правилах… на Чаттертон-Плэйс!

Потом — судорожные скачки с одной вымощенной улочки на другую, подъемы на холмы, извилистые повороты. И Хобарт рядом со мной.

— Быстрее… быстрее же! — говорил он. — Еще быстрее! Господи, да бывало ли, чтобы машины ездили медленнее! Гарри! Гарри!

Я слышала, как он шепчет молитву. Вот еще один холм; машина повернула и вдруг остановилась! Хобарт выскочил наружу.

Унылый двухэтажный дом, в одном из окон горит свет — тусклый, почти погасший и жутковатый. Я никогда не видела ничего более одинокого, чем этот огонек — он был серым, колеблющимся, едва мигавшим. Быть может, я просто переволновалась. Мне еле хватило сил подняться по ступенькам. Хобарт схватил дверную ручку и распахнул дверь. Никогда этого не забуду.

Как же тяжело об этом писать! Вот комната: стены уставлены книгами; слабый бледный свет, выцветший зеленый ковер — и человек, тоже бледный и слабый, почти что тень себя в прошлом. Неужели это был Гарри Вендел? Он словно постарел лет на сорок. Ссутулившийся, иссохший, изможденный. На столе перед ним стояла бутылка бренди. В его слабой, тонкой руке был зажат пустой бокал. Камень на его пальце горел огнем почти что злобным; он сверкал синевой, пылал, разбрасывая искры света, словно отблески адского пламени. Этот свет казался нечестивым — уж слишком много в нем было жизни.

Мы оба кинулись вперед. Хобарт схватил Гарри за плечи.

— Гарри, старина. Гарри! Неужели не узнаешь нас? Это мы, Хобарт и Шарлота.

Это было ужасно! Создавалось впечатление, что он нас не понимает. Он смотрел прямо на нас, но говорил какую-то бессмыслицу.

— Двое, — произнес он. Потом прислушался. — Двое! Вы не слышите? — Он вцепился в руку Хобарта. — Вот, слушай. Двое! Нет, трое. Я сказал — трое? Неужели вы не слышите? Это старушка. Она говорит из темноты. Там! Там! Слушайте же. Она мне считает. Она теперь шепчет: «Трое! Скоро будет четверо!»

О чем он? Что всё это значило? Что за старушка? Я оглянулась и никого не увидела. Хобарт наклонился к нему. Гарри как будто бы узнал нас. Чудилось, его рассудок помутился, и туман едва начал рассеиваться. Гарри что-то бормотал; слова звучали бессвязно и беспорядочно.

— Хобарт, — произнес он, — ты знаешь ее. Она — девушка из лунного света. Рамда, он — наш враг. Хобарт, Шарлота… Я так много знаю. Я не могу рассказать. Вы опоздали на два часа. Странное дело… Я это нашел и, думаю, понял. Это было неожиданно. Открытие великого профессора. Почему вы не пришли на пару часов раньше? Мы могли бы одержать верх.

Он уронил голову на руки, а потом внезапно снова поднял взгляд. Он снял кольцо с пальца.

— Отдай его Шарлоте, — сказал он. — Ей оно не навредит. Сам не касайся. Если бы я только знал. Уотсон не знал…

Он выпрямился и напрягся, не двигаясь с места, вслушиваясь.

— Вы что-нибудь слышали? Послушайте! Слышите? Это старуха. Трое…

Но мы не уловили ни звука: только гул улиц, тиканье часов и биение наших сердец. Он снова принялся считать.

— Хобарт!

— Да, Гарри.

— И Шарлота! Кольцо… ах, оно всё же было там. Оставьте его у себя. Никому не отдавайте. Два часа назад мы могли бы победить. Но я должен был хранить кольцо. Оно было слишком, слишком сильно. Мужчине оно не по зубам. Шарлота… — Он взял меня за руку и надел кольцо мне на палец. — Бедная Шарлота. Вот и кольцо. Самое потрясающее…

Он снова подался вперед. Он был слаб… словно что-то покидало его с каждой минутой.

— Воды, — попросил он. — Хобарт, принеси воды.

На это было жалко смотреть. Гарри, наш Гарри — и дошел до такого! Хобарт схватил стакан и бросился в другую комнату. Я слышала его возню. Я наклонилась к Гарри, но он вскинул ладонь:

— Нет, Шарлота, нет. Ты не должна. Если…

Он запнулся. И снова эта странная внимательность, словно он вслушивался в нечто отдаленное. Зрачки его пустых, усталых, безжизненных глаз сузились до размеров булавочного острия. Дрожа, он встал на ноги и замер, потом снова поднял руку:

— Слушай!

Не доносилось ни звука. Всё было так же, как и прежде: ничего, кроме шепота ночного города и тиканья часов.

— Это собака! Неужели ты не слышишь ее? И еще старушка. Ну, слушай: «Двое! Теперь их двое! Трое! Трое! Теперь уже трое! Их…» Ну же, — он повернулся ко мне. — Ты слышишь, Шарлота? Нет? До чего странно. Быть может… — он указал в угол комнаты. — Там бумага. Не могла бы ты…

Никогда не забуду этот момент! Я много раз думала о нем и неизменно удивлялась тому, во что он вылился. Что бы случилось, не уйди я в другой конец библиотеки?..

Как же это было…

Я наклонилась, чтобы поднять лист бумаги. Раздался странный, щелкающий, похожий на треск звук, едва уловимый. Я смутно помню, что Гарри стоял у стола — мимолетное видение. Я шестым чувством ощутила присутствие какой-то ужасной силы. Она появилась из ничего… из ниоткуда… и была все ближе. Я обернулась кругом и увидела это — точку голубого цвета.

Голубого! Таким он был вначале. Голубой, пылающий, словно огонь миллиона камней, сосредоточенный на кончике иглы, на потолке прямо над головой Гарри. Он искрился, сверкал, переливался оттенками, но голубизны было больше всего. То был цвет жизни и смерти, пылающий, пульсирующий, яркий. Я пыталась закричать, но словно оцепенела от ужаса. Точка сменила цвет и стала мертвенно-бледной. Она словно стала больше, начала раскрываться. Потом вдруг побелела и, будто луч раскаленного света, ударила Гарри в голову.

Что это было? Всё произошло так внезапно. Дверь распахнулась, я услышала шелест летящего шелка. Женщина! Прекрасная девушка! Нервина — это была она!