— Это Кривин? — спросил я.

— Угу. Что ты об этом думаешь?

Я пожал плечами.

— Очень странно. Зачем тессианским повстанцам кириопольский журналист? Вы у отца спрашивали?

— Спрашивал, конечно. Он сказал, что его высокоморальные последователи никогда такими вещами не занимались, и им бы это даже в голову не пришло. Что это либо попытка запутать следствие, либо какие-то эпигоны. Я подумал, что он может совершенно честно не помнить о некоторых обычаях РАТ. Ему же стирали часть памяти. Спросил у Ройтмана. Он тоже ничего такого не слышал, и ничего такого твоему отцу не стирал.

— Кому же он мог помешать…

— Хороший вопрос. Кроме нас с тобой. Если бы его не убили, мы бы должны были оплачивать ему гражданский иск, как проигравшие дело.

— У нас алиби, мы валялись в больнице.

— Слабенькое алиби. Понятно же, что мы не собственными руками сбросили его в пропасть.

— Александр Анатольевич, если бы это был я, из меня бы давно это вытряс Старицын.

— А тебя никто и не обвиняет. В отличие от меня. Я вспомнил господина Кривина. Мы с ним сталкивались раньше в Сети, еще при Страдине. Он был большим сторонником Владимира Юрьевича. Так что в наших дискуссиях только искры летели. Знаешь, я понимаю прекрасно, что могут быть разные взгляды. Можно быть и этатистом. Я и сам далеко не анархист. Но я не понимаю, какая может быть мотивация защищать вора и убийцу, если ты сам не вор, не убийца и не адвокат на гонораре. Я склонялся скорее к последнему варианту, но это не делало наши споры более политкорректными.

— Но между спором в Сети и убийством оппонента очень большое расстояние.

— Как от Кратоса до Тессы! Я его не вспомнил даже. Зато журналисты нарыли. И вот тогда я вспомнил.

— Вас обвинили в убийстве Кривина?

— Не официально, конечно. Но есть подобные рассуждения в некоторых изданиях.

— Будете в суд подавать?

— Боже упаси! Я бы сам так подумал. Явное добросовестное заблуждение. Я подал в ИКК просьбу о допросе под БП.

— Чтобы вас допросили?

— Ну, естественно. Не самое приятное времяпровождение, но ничего, у них техника хорошая, переживу. Кстати дело об убийстве Кривина у прокуратуры отбирают. Конфликт интересов.

— В ИКК?

— В СБК. В ИКК тоже конфликт интересов. Хазаровский же тоже с Кривиным судился. А Императорский Контрольный Комитет напрямую подчиняется императору. Так что Юридическая Комиссия НС решила, что СБК здесь будет менее ангажирована. Тем более что надпись «RAT».

— RATнаверняка ни при чем.

Нагорный пожал плечами.

— Все надо проверять. Кстати, о твоем отце. Артур, я понимаю, что без ссылки можно было бы и обойтись. Курс психокоррекции пройден. По закону от него больше ничего не требуется. Но если бы я не предложил ссылку, они бы проголосовали за казнь.

— Я понял. Спасибо, Александр Анатольевич.

— Благодарить здесь не за что. Чистое — не самое приятное место. Я вообще-то извиняться собирался. В Сети уже написали, что я дирижирую Народным Собранием. Демагог Нагорный. Я им не дирижирую. Ко мне, конечно, прислушиваются, но я только могу влиять на их мнение в определенных пределах. Слегка сдвинуть не более. Леонид Аркадьевич тоже поверил.

Я потянул морс через соломинку.

— И что?

— И в тот же день предложил мне малое кольцо.

Наверное, мое лицо отразило совершенно щенячий восторг.

— Угу! — мрачно сказал Нагорный. — И, судя по всеобщему экстазу, мне видимо не отвертеться.

— Вообще, это уже не совсем новость, — сказал я.

— Да знаю, разговоры давно идут. Мне конечно и лестно, и приятно, но…

— И от ПЦ не отвертеться, — закончил я.

— Ага! И это уже не новость!

— Со мной Ройтман поделился тем, как бы ему было приятно с вами поработать.

— Ройтман, значит. Честно говоря, я на Старицына надеялся.

— Ради такого случая могут быть и двое.

— Видимо, да. Хазаровский еще интересовался не скажется ли его предложение на моей позиции по закону о психологической подготовке Принца Империи.

— И как?

— Вообще, закон правильный. Я его поддерживал, я участвовал в разработке, но конкретно в моем случае…

— Вы начнете с того, что сделаете для себя исключение?

— Не должен, конечно.

— А на сколько туда?

Он пожал плечами.

— На основании рекомендаций психологов.

— Совершенно не смертельно, Александр Анатольевич. Я даже знаю, какой будет препарат. АНДС-10 называется. Дорогущая голубая таблетка с золотыми разводами. По-моему, специально разработана.

— Меня бы и КТА вполне устроил.

— Ну, вполне, если хочется сэкономить драгоценные государственные деньги. Курс недели три. Придется немного потерпеть, а так — ничего страшного! И никакая неприкосновенность вашего личного пространства, особый строй вашей души и драгоценные тараканы в вашей голове по сравнению с высоким государственным интересом, согласитесь, никакого значения не имеют.

— У тебя исключительная память, Артур. Ни КТА, ни АНДС-10 меня совершенно не пугают. Ни в малейшей степени! Но у меня нет тараканов, понимаешь! Не держу.

— Это вам кажется, что тараканов нет, — сказал я. — Самому не видно. А психологи составят ПЗ, и там их окажется десять видов разной величины, цвета и формы усиков.

— Даже, если есть. Я прекрасно понимаю, зачем это нужно. Леонид Аркадьевич считает, что у меня начнется острый психоз на почве интоксикации властью и хочет сделать мне железобетонную прививку. Не думаю, что начнется, если до сих пор не начался. Но есть народ. Если я начну вести себя не так — он выйдет на улицу и скажет все, что обо мне думает.

— Не надейтесь! Как говорит мой отец, народ долго раскачивается, зато в отставку отправляет сразу на вилы.

— Угу! Мне и император то же самое говорил. Народ способен выйти на улицу, когда его совсем достали, но менять что-либо тогда уже поздно. Только уходить. В лучшем случае в ПЦ лет этак на десять, но скорее — на тот свет. А регулярно, долго и занудно давить на власть народ не способен.

— Именно, — сказал я. — Разве что выдвинуть из своей среды Шарлотту Корде из рода Пьера Корнеля. Но правнучки Корнеля на Кратосе не наблюдается. Была одна Хельга Серхейм, но ее даже на приговоренного государственного преступника не хватило.

— Да и с девственницами напряженка, — заметил Нагорный, откинулся на стуле и сложил руки за голову. — Еще немного, и ты меня убедишь.

— Ка-анечно! Представляете, все вам поют «Осанна сыну Давидову!», все в экстазе, все говорят, что не было, нет и не будет никогда на Кратосе столь прекрасной власти, как власть Александра Анатольевича. И тут на каком-то дурацком либеральном портале какой-то идиот нагло утверждает, что и на солнце есть пятна. И только вы, Александр Анатольевич, решаете закрыть этот явно лживый и бесстыдный портал, как у вас в вашей собственной голове активизируется нейронный контур кнута, и вам становится так погано, что вы думаете: «Ладно! Ладно! Пусть треплются!»

— Да я и так никого не закрою, — сказал Нагорный и отпил морса.

— О! Я рад, что по первому вопросу у нас не возникло разногласий. По поводу осанны вы уже не сомневаетесь.

— Ну, осанна не осанна, но медные трубы. У меня же крышу не сносит.

— Это пока не сносит. Пока над вами Леонид Аркадьевич, а рядом СБК ласково поддерживает под руку и не дает оступиться. А под другую руку бережно поддерживает Императорский Контрольный Комитет, и тоже споткнуться не позволяет. И все мониторят ваши счета. И везде можно на вас нажаловаться. А теперь представьте, что никого над вами нет. И упомянутые ведомства не рядом, а там где-то под ногами.

— Надо мной есть, Артур. И есть, и будет. Тот, по сравнению с которым и император, и упомянутые ведомства — просто ничто. Надо мною Бог.

— Ну, ладно, вы верующий. Я нет. Мне трудно поставить себя на ваше место, но постараюсь. Все-таки божественная власть, она такая, виртуальная. Представьте себе, Александр Анатольевич, сделали вы одну гадость — и ничего, сделали другую — и опять ничего. И небеса не разверзлись, и огнь небесный не упал оттуда, и не испепелил вас. И вы совершено спокойно делаете третью гадость. А потом десятую, двадцатую, сотую. А потом, народ выходит на улицы и смотри выше.