За деревьями виднелся дом: с невысокими, по грудь высотой, стенами, сложенными из необработанного известняка, и соломенной крышей. Из печной трубы вился тонкий дымок.

Тедгар остановился; руки его вцепились в драгоценную ношу. Уна потянула его за рукав.

– Идём, – умоляюще произнесла она. После лёгкой заминки он решительно шагнул вперёд.

В то же мгновение дверь скрипнула, отворяясь, и выпустила сноп красноватого света.

– Кто здесь?

Муж и жена переглянулись.

– Матушка Элфгиву! Это мы, Уна и Тедгар.

Тёмная фигура в дверном проёме неодобрительно качнула головой.

– В такое время…

– По великой надобности, матушка…

Что-то буркнув под нос, знахарка махнула рукой, приглашая войти. Взглянула мельком на ребёнка, кивнула.

– На тюфяк положи. И в сторону, не мешайте. И – молчок.

Тедгар тяжело опустился на сундук, стоявший у стены, а Уна бочком протиснулась поближе к печи. Пахло чем-то вкусным. Уна встала у живительного огня, протянув ладони и искоса посматривая на матушку Элфгиву. Та склонилась над девочкой и принялась ощупывать её чисто промытыми узловатыми пальцами, что-то бормоча под нос. Эирлис дышала хрипло и часто.

Знахарка выглядела как самая настоящая ведьма: горбатая, с колтуном свалявшихся волос на голове, лицом, и цветом и видом походившим на дубовую кору. Длинная полка за её спиной была заставлена горшками, плошками и ступками всех форм и размеров; целые веники трав сушились на стенах, а среди них – Уна вздрогнула, – перевязанный бечёвкой пучок чего-то до странности напоминавшего человеческие пальцы.

Старуха, заметив взгляд Уны, скосила глаза и усмехнулась. В пляшущих отблесках огня показалось, что на том месте, где у неё должен быть рот, приоткрылась глубокая резаная рана.

– Не трясись… это стрига. Прошлым летом сюда залетела, да, похоже, домом ошиблась…

Знахарка вытерла руки о видавшее виды залатанное платье, уселась на табурет и сняла крышку со стоявшего на столе глиняного котелка. По дому тотчас поплыл горячий запах чесночной похлёбки. Уна сглотнула. Старуха, не обращая внимания на гостей, вооружилась ложкой и с жадностью принялась поглощать своё варево.

– Матушка Элфгиву… как она? – решилась, наконец, спросить Уна.

Старуха отодвинула котелок, обтёрла морщинистые губы рукавом и оценивающе посмотрела на Тедгара. Тот сидел молча и сверлил знахарку взглядом.

– Принесли её вы вовремя. Ещё дня два-три, и отправилась бы на ту сторону Глейра. Помочь могу, через неделю будет как новая. Так что…

Старуха замолчала. Поняв намёк, Уна торопливо поставила перед ней корзину, прикрытую холщовой тряпицей. Элфгиву сдёрнула тряпицу, брезгливо пошебуршилась внутри.

– Намедни свинью чумную у Валды лечила, так он втрое больше дал.

– Матушка…

Старуха фыркнула.

– Нет. Других нарожаете. У бедняков одно богатство, а мне тоже на что-то жить надо. Зелья – они денег стоят.

Тедгар врезко выпрямился, руки его сжались в кулаки.

– Молчи, жена. – Он сурово глянул на знахарку. – Что ещё хочешь? Я своё слово держу.

– Другое дело. – Рот Элфгиву, похожий на щель, растянулся в подобии улыбки. – Значит, так… мешок овса, чечевицы полквартера, мёда половину стоуна…

– Матушка… – жалобно пискнула Уна.

Старуха замолчала на мгновение, потом мотнула головой в сторону недвижно лежащего ребёнка.

– Шкуру эту себе оставлю.

Тедгар едва заметно кивнул.

– Договорились, – процедил он сквозь зубы. – Делай своё дело.

Знахарка довольно крякнула, не спеша поднялась и начала один за другим доставать с полки горшочки и бутыли. Сунула в руки Уне кожаное ведро.

– За водой к ручью сходи. И смотри – чтобы чистая была.

Уна бросилась к двери, открыла её – и застыла. Дыхание замерло в груди.

Там, из темноты, из-за толстых стволов деревьев смотрели глаза. Множество глаз, сверкавших красным. Что-то огромное стремительно пролетело перед домом, едва не задев Уну кожистым крылом.

– О, праматерь… – она испуганно отшатнулась, захлопнула дверь, непослушными руками опустила засов. – Матушка…

Матушка Элфгиву не ответила. Её вдруг начало трясти.

– Эй! – встревоженно крикнул Тедгар. – Что такое?!

Знахарку колотило как припадочную.

– Скорее… уходите… – прохрипела она не оборачиваясь. – Прячьтесь…

И мешком упала на пол; звук был как от груды костей. Тедгар вскочил, глянул на жену.

– Уна… – позвал он. Та стояла, привалившись к двери, и дрожащими пальцами пыталась сдержать рвущийся изо рта крик.

Одним прыжком Тедгар подскочил к лежаку, схватил дочь в охапку.

– Уна! – рявкнул он. – Очнись!

Придерживая девочку одной рукой, другой рывком открыл дощатый люк на полу.

– Уна, быстрее…

Торопясь, она спустилась вниз, приняла ребёнка. Тедгар взялся за крышку люка.

– Тедгар, – дрожащим от ужаса голосом пробормотала Уна, – ты…

– Я останусь, – перебил он, – надо крышку чем-нибудь завалить. Иначе они найдут вас. Молчи – они пришли не за нами, – он мотнул головой на недвижное тело старухи, – за ней.

Уна пискнула, оставшись в кромешной темноте, села, судорожно прижимая к груди девочку. Наверху Тедгар что-то тащил, поставил на люк. На голову посыпался трухлявый сор. Ещё какие-то звуки: должно быть, он подтаскивал сундук к двери, а потом – тишина.

Уну била мелкая дрожь, мысли вертелись колесом – тысячью маленьких колёсиков. Эирлис. Та спала, как не странно, просто спала, дыша тихо и размеренно, лёгкая, как пушинка. Должно быть, зáговоры старухи Элфгиву.

Те, с красными глазами в темноте. Они могут сломать дверь. В прошлом году у Пеббы сломали, только сынок маленький и спасся: в сундуке схоронился. Тедгар. «Надо всё же сказать ему, пусть спрячется с нами». Не послушает ведь, рассердится и накричит. Дрожа от страха и возбуждения, Уна пошарила вокруг рукой и, обнаружив свободное место, осторожно положила дочку.

Закусив губу до боли, она принялась подниматься на ощупь: погреб был глубокий. И едва не вскрикнула от неожиданности. Грохот наверху, то ли клёкот, то ли хриплое карканье. Шум катающихся по полу тел.

Уна что есть силы упёрлась руками в крышку люка. Та не поддавалась: Тедгар поставил на неё что-то тяжёлое. Она различала хриплое дыхание мужа, а потом как будто обрушились полки; горшки и кувшины посыпались, разлетаясь осколками.

– Тедгар! – в отчаянии выдохнула Уна. Заметив тоненькую полоску тусклого света, едва пробивающегося между половиц, она прильнула к щели.

Мечущиеся по потолку красноватые тени. Грохот прямо над головой. Отпрянув, она вновь заглянула в щель, и вопль застрял у неё в груди. На неё смотрел Тедгар. Он лежал недвижно, уткнувшись в пол лицом, и смотрел. Она узнала его глаз: тёмно-карий, с сеточкой мелких морщин, разбегающихся от уголка. «Тихо», – молчаливо приказал он, и в то же мгновение что-то горячее капнуло Уне на щёку. И полилось липким дождём.

Уна закричала и упала в темноту.

Громко хрустнула ветка, и мужчина, сидевший у костра в лесной низинке, мгновенно вскочил на ноги, отточенным движением выхватив из ножен клинок.

– Эй, эй, Родрик, спокойно… это я, Гаран.

Из-за деревьев появился второй, долговязый и сутулый, без шапки, несмотря на холод. Кончик его носа был сизым, подбородок зарос недельной щетиной. Как и на его товарище, на нём красовался потертый кожаный колет с некогда блестящими металлическими бляхами; на поясе болтался меч. Не спеша он приблизился к костру, уселся на корточки, протянул руки к огню. Он был уже не молод.

Родрик бросил внимательный взгляд на прибывшего.

– Чего хмурый такой?

– Я не хмурый… я трезвый.

Родрик хмыкнул.

– Так ты ж, вроде, за выпивкой пошёл?

– Пошёл, да не дошёл, – пробурчал Гаран. Он пошарил за пазухой, и извлёк мятый лист пергамена. – Смотри, что принёс. С дома одного сорвал. Там хрен какой-то на площади указ зачитывал, я только самый конец услыхал, и кажись, это по наши души. Вот я и решил поберечься на всякий случай. Глянь, что там, а то я в этих закорючках не силён.