– Да будет так. Снимите с него кандалы. Девушка, ты можешь его забрать. Но… с одним условием. Незнакомец, кто бы ты ни был, до следующей зимы я жду тебя в Ладлоу.

Баронесса развернулась и, подобрав юбки и ни на кого не глядя, направилась к дверям. Эирлис зыркнула на Родрика.

– Пошли, – сказала она.

Эирлис шла, гордо задрав подбородок, а Родрик – за ней, чувствуя себя только что проданной и купленной скотиной.

– Может, избавишь меня от этой штуковины? – буркнул он. Кандалы с него сняли, но ошейник продолжал натирать шею.

Она глянула через плечо.

– Нет. На ней знаки святые, и преподобный сказал, что не раньше завтрашнего вечера. Я тебе верю, но он говорит – лучше поберечься. Там, откуда ты пришёл, скверны много.

– А что будет завтрашним вечером? – Родрик старался не смотреть по сторонам. Люди стояли настороженно, переговаривались, зыркали глазами, но, слава богам, вроде никто не думал тыкать в него своими рогатинами.

– Сам увидишь. Но ты не бойся. – Она беззаботно тряхнула головой. – Я тебя защищу.

Родрик закатил очи и мысленно витиевато выругался. Они свернули в проулок, тёмный и узкий, с глухими стенами домов и чавкающей под ногами грязью. Улица была мёртвой, без окон, без дверей, заваленной всяческим мусором. Небо светлой полоской извивалось между черепичными крышами. Родрик крякнул, когда какая-то вывеска – откуда она здесь взялась? – больно треснула его по лбу.

– Куда мы идём?

– Домой.

– Домой? – Родрик задумался. – Кстати, а что это значит – обычай пробной ночи?

– У нас мало мужчин. Но любая девушка, которая видит свободного мужчину, на которого ещё никто не заявил прав, может узнать, достоин ли он стать отцом её детей. Только женщинам дано это видеть. Но, конечно, если он сам согласен. И только в Аонгусову ночь.

– Я не готов становиться мужем, – промычал Родрик.

– Не трусь, – смешливо фыркнула Эирлис. – Такой взрослый дяденька, а девушек боится. То, что сторхи сказали, что ты мне предназначен, вовсе не означает, что для этого дела. Зачем – дадут знак, когда время придёт. А о пробной ночи я просто так сказала, чтобы тебя вызволить. Так что не надейся – спать будешь отдельно.

– И на этом спасибо.

Родрик пожал плечами. О жене-то, действительно, думать рановато: он же солдат, а в таких делах баба – только обуза, но девчонка правда хороша. Быстроглазая, быстроногая. И… дело не только в том, что обуза. Ещё сидючи в подземелье под Круглым домом, он пытался отогнать от себя одно наваждение. Но оно навязчиво заползало в его голову, стоило только прикрыть глаза.

Давным-давно, в Лонхенбурге, когда сам Родрик был ещё от горшка два вершка, соседская дочка, чуть его постарше, с шевелюрой из ярко-рыжих пружинок, угостила его яблоком, а на следующий день – ещё одним. Родрик смутно помнил, как она смеялась, весело закидывая голову назад, как он в поисках приключений таскался за ней собачонкой, как они вместе нагишом плескались в реке и брызгались водой. А вскоре приключения сами нашли её: однажды поутру к соседскому дому пришли стражники и забрали её отца. Потом он видел, как её мать просила подаяния на улице, а потом была зима и чума, и та девочка умерла. Родрик плакал горько, размазывая слёзы по грязным щекам, и смотрел, как люди в чёрном погрузили завёрнутое в тряпки худенькое тельце на телегу и увезли, оставив её мать лежащей на пороге.

У Эирлис волосы, правда, немного другие: такие же густые, но цвета тёмной меди, длинные и волнистые. Или не другие, а совсем такие же? Лицо той девочки, скрытое пеленой времени, на мгновение вынырнуло из тумана, показав такие же, как у Эирлис, большие глаза и остренький подбородок. Родрик тряхнул головой, развеивая морок. Будто нырнул куда-то на двадцать лет назад, и она снова пришла, веселая, смеющаяся, и с яблоком в руках.

Проулок внезапно кончился; последние дома почти упирались в высокий частокол из необструганных брёвен.

– Алун, открывай! – крикнула Эирлис.

В частоколе обнаружилась дверца; возле неё на чурбаке сидел бородатый мужчина в видавшем виды кожаном колете, и дремал, опершись на копьё.

– Ишь ты, рыжая! – встрепенулся он. – Неужто получилось?

– А то! – озорно откликнулась девушка. – Я ж говорила: от своего не отступлюсь.

– И то дело, – кивнул бородач. – Я тоже сразу сказал: не похож он на лесных. Как зовут тебя, парень?

– Родрик.

– Давай, Родрик, как время будет, заходи, поболтаем. Эль у меня отличный, сам варю. Мой дом на Смоляной улице, с глазами, там один такой, не ошибёшься.

Алун не спеша поднялся и принялся отпирать калитку. Дверца оказалась в ладонь толщиной, на нескольких засовах. Эирлис от нетерпения пританцовывала на месте.

– Может, останетесь? – вполголоса спросил Алун. – Завтра – полная луна. Здесь всё надёжнее, чем на холме.

– Я не боюсь, – весело заявила Эирлис.

– Как хочешь. Но ежели передумаешь – моя Айри всегда рада тебя видеть, ты знаешь.

Не ответив, Эирлис выпорхнула за дверцу. Родрик, кивнув Алуну на прощанье, поплёлся за ней.

Кадван, как выяснилось, стоял на пригорке. От калитки тропинка, петляя, сбегала вниз, шла берегом полноводного ручья и, снова взбираясь на холм, терялась в лесу. Родрик крутил головой, морщась от ощущения ошейника. Те каменные столбы окружали долину со всех сторон, нависая над деревней подобно молчаливым стражам; верхушки некоторых скал до странности походили на гигантские бесстрастные лица.

– Что за этими горами? – спросил Родрик слегка запыхавшимся голосом. Весеннее солнце припекало сильно, и его спина взмокла. Эирлис же скакала меж валунов как козочка.

– Не знаю. Никогда там не бывала. Преподобный Сигерд был, он знает. Говорят, где-то там, – она неопределенно махнула рукой, – болотники живут, на краю мира.

– Болотники?..

– Ну, да. Вроде когда-то были как все, а потом словно с ума посходили: живут посреди болота, дома на сваях, молятся своему богу и на гостей волками смотрят. Преподобный сказывал, они верят, что этот бог живой и только спит, но однажды пробудится и их оттуда выведет. В ту пещеру, где он спит, никого не пускают, и жрецы там молитвы возносят день и ночь.

– А что значит – «на краю мира»?

– Так Сигерд говорит. Сказала же: я там не была, да и никто из наших не был. А ещё там на горе есть замок, но ходить туда нельзя.

– Почему нельзя?

– Просто – нельзя. Говорят, кто ходил – не возвращался. Там не живёт никто, а по ночам окна светятся.

– Это не тот ли, что с площади виден? Я думал, это баронский.

– Нет. Баронский в Ладлоу стоит, отсюда не видно. А вообще преподобный много чего знает, слушать его – не наслушаешься. Завтра вечером к нему пойдём, он должен провести обряд очищения, вот и спросишь.

– Обряд чего?..

Эирлис кивнула с серьёзным видом.

– Так надо. Это для всех, кто из топи приходит.

– А что, много таких? Я так понял, только твоя мать, да я.

– Я не то имела в виду. – Эирлис неопределённо махнула рукой в сторону лесной чащи. – Здесь – Град божий, а там – царство дьявола. Ты будто маленький, не знаешь ничего. Каждый, кто в его пределы вступает, потом должен очиститься. Охотники и те, кто в лес по разным надобностям отправляются: мыловары или обдиральщики коры, например. Ибо кто знает, какая зараза там прилипнуть может, даже если лето на дворе.

«Лето?! Твою ж мать, при чём тут лето?» – подумал Родрик, но вслух сказал только:

– А ты разве не в лесу живёшь?

– Да какой там лес! В двух шагах от кромки. Зато вот за Белым ручьём уже совсем другие дела…

Тропинка между тем вскарабкалась на гору, готовясь нырнуть под сень деревьев. Родрик обернулся, быстро и внимательно осматривая окрестности. Он не ошибся: Кадван действительно находился в глубокой долине, вытянутой примерно с юго-запада на северо-восток, если судить по движению солнца. В гряде каменных столбов, однако, обнаружилось несколько проходов, невидимых из селения, и один из них явно вёл к тому самому заброшенному замку. В огоньки, сами собой вспыхивающие в мёртвом жилище, Родрик не поверил: скорее всего, там кто-то обретался, а стало быть, оставалась надежда хоть у кого-то разузнать об этих краях, если уж местные жители ничего сказать не могли.