Уильям с таким грозным видом повернулся к сестре, что едва ли не изрыгал пламя.

Шарлотта отвернулась от него. Ей было все равно, если даже он сам сгорит от этого.

— Почему ты вечно суешь свой нос в чужие дела? — почти гневно выпалил Уильям схватив свой бокал.

Лидия не растерялась даже тогда. Осознав, что брата лучше не трогать, она взглянула на Шарлотту.

— Милая, как считаешь, какая черта характера в мужчинах самая невыносимая? — Она снова весело улыбнулась. — Я например считаю, что сварливость самая ужасная из всех.

Как бы сильно Шарлотта ни была зла на Уильяма, даже она понимала, что его терпение не безгранично. Но раз зашел такой разговор, что ж, и она могла высказаться. Тем более ей было, что сказать.

Вздохну и стараясь не смотреть на Уильяма, она наконец произнесла:

— Непостоянство.

И тут же почувствовала, как Уильям повернулся к ней.

— Позволь уточнить, — с деланым интересом продолжила Лидия, сделав небольшой глоток из собственного бокала. — Ты имеешь в виду непостоянство характера или поступков?

— Я имею в виду непостоянство в прямом смысле этого слова.

Шарлотта сделала вид, что не замечает, как напрягся Уильям, почти прожигая ее недовольным взглядом.

— Стало быть, ты считаешь, что мужчины не способны на верность?

Его голос прозвучал низко, осторожно, но гневно.

Она заглянула ему прямо в глаза и спокойно ответила:

— Да.

Ну вот она и сказала, произнесла слова, которые прожигали ее насквозь, почти как его взгляд сейчас. Только от этого ей стало еще хуже, потому что Шарлотта поняла, что допустила колоссальную ошибку, поддавшись порыву и выставив самую свою большую муку на всеобщее обозрение. Явив это ему!

Она хотела провалиться сквозь землю!

Уильям побледнел, а его красивое лицо внезапно исказилось.

Молчание, нависшее над столом, прервала графиня, резко встав.

— Полагаю, что мы все может перейти в гостиную, чтобы выпить чаю.

Все дружно встали.

С облегчением встала и Шарлотта, бросив на стол льняную салфетку и отвернувшись от стола, готовая уйти от Уильяма так далеко, как это возможно.

Но она не сделала и шагу.

Его длинные пальцы сомкнулись на ее запястье.

У нее едва не остановилось сердце, когда она взглянула на него. Он выглядел так, словно не собирался отпускать ее.

И это подтвердилось, когда она услышала его голос:

— Мама, я покажу Шарлотте наш сад, пока не стемнело. Она должна увидеть свои любимые гиацинты, которые ты выращиваешь. Мы вернемся через пятнадцать минут.

Уильям терпел до тех пор, пока не понял, что больше не может.

Он и так вынес достаточно. Слишком долго он ждал ее появления, мечась из угла в угол в доме матери, которая не переставала сыпать на него вопросами.

После той встречи с Шарлоттой на пороге ее дома, Уильям не находил себе места. Ему вдруг стало казаться, что он уже теряет ее, так и не сумев обрести. Мысль, которая казалась ему просто невозможной. Невозможной, потому что он еще никогда прежде не чувствовал такую неодолимую тягу к женщине. Чувствовал одиннадцать лет назад, но это длилось недолго. Невозможным, потому что все эти одиннадцать лет ни одна женщина не вызывала в нем подобных чувств.

Невозможным, потому что Шарлотта вошла в его жизнь так стремительно и прочно, что он уже не мог думать ни о чем.

Он едва не обомлел, когда увидел ее в холле, залитой золотистым светом ярких свечей. Серебристое, переливающееся платье из шелка подчеркивало матовую белизну ее нежной кожи, вызывая почти болезненную потребность коснуться ее. Округлый вполне приличный вырез открывал взору мягкую ложбинку, оголённые плечи и изысканную тонкую шею, на которой покоилась золотистая цепочка с бриллиантовым кулоном. Нежные, хрупкие руки были затянуты в белые длинные перчатки до локтей, а темно-золотистые волосы, уложенные короной на голове, сверкали так, что он умирал от желания подойти и погрузить лицо в этот пушистый рай, который непременно должен был пахнуть сиренью и жасмином.

Господи, она выглядела такой потрясающей, что он едва вспомнил, как нужно разговаривать. Особенно потому, что платье подчеркивало глубину ее глаз, направленных на него. Она смотрела на него так пристально, с таким затаенным страхом и неприкрытой нежностью, что у него перехватило в горле.

Уильям дрожал, стоя перед ней. Думал о том, как плохо, что рядом с ними есть еще люди. Но только лишь чудом взял себя в руки, проводил ее до гостиной и вытерпел час простых бесед, пока не подали ужин.

Шарлотта вела себя достаточно скованно, но мили и радушно, отвечая на все мыслимые и немыслимые вопросы его родных, которые не давали ей покоя. Иногда ему хотелось просто подойти и вытащить ее из этого завихренного круга, пока ее… не отняли у него.

Уильям испытала небольшое удовлетворение, когда она оказалась рядом с ним во время ужина. Только он даже не представлял, какие испытания ждут его впереди.

Она выглядела такой соблазнительной и такой притягательной, что он с трудом владел собой. А она даже не догадывалась об этом, не догадывалась о том, какие муки ему приходилось терпеть. Он ведь был всего лишь мужчиной, а она… стала для него самой желанной женщиной, при виде которой у него кружилась голова и отчаянно билось сердце.

Нет, он наверное когда-нибудь точно прикончит Лидию. Как эта мерзавка посмела поднять тему гиацинтов! И это будто обрушило на него то, чему свидетелем он стал сегодня днем. Снова к нему вернулись эти мрачные, опасные и неконтролируемые чувства, с которыми он не мог бороться. И уже не хотел, когда попытался узнать, дарил ли Хамфри ей цветы. Типичный и самый глупый вопрос, но… почему ему вдруг стало больно от этой мысли? Почему он не мог даже допустить мысль о том, что кто-то другой кроме него может дарить ей подарки? Даже смотреть на нее!

Он наверное начинает сходить с ума, но потерял всякие терпение, когда она посмотрела на него и заявила, что да, мужчины не могут быть постоянными.

Это подействовало на него, как красная тряпка на быка. Черт, ей хоть известно, что все эти дни, с тех пор, как она нашла его в ту ночь и увезла к себе домой, он не может думать ни о ком кроме нее?! Даже сейчас сидя рядом с ней и ужиная в цивилизованном обществе, он думал только о том, как было бы здорово снять с нее всё эти одежды, оставить ее только в золотистой цепочке с бриллиантом и уложить на стол перед собой вместо ужина. Думал только о том, как зацеловать ее с ног до головы, а она смеет заявлять такое?

Это задело его. Причинило такую неприятную боль, какую он сам не ожидал ощутить. Уильям догадывался о том, что ей должно быть непросто смириться с его репутацией, но… Откровенное заявление, да еще сделанное таким образом, будто она никогда не поверит в нечто хорошее, чем он мог бы обладать, просто вывели его из себя.

Она сидит тут перед ним, делает вид, будто сама ни в чем не повинна, и смеет еще осуждать его! Что ж, он был только счастлив напомнить, как сильно она заблуждалась. Потому что когда он целовал ее, она сама отвечала ему, и никто не заставлял ее этого делать! И если она этого не хотела, тогда ей следовало оттолкнуть его!

О нет, такое лицемерие он не мог простить ей!

Уильям испытал болезненное удовлетворение, когда схватил ее за руку, развернул к себе и увидел страх и непонимание в ее расширившихся больших глаза.

— Мама, я покажу Шарлотте наш сад, пока не стемнело. Она должна увидеть свои любимые гиацинты, которые ты выращиваешь. Мы вернемся через пятнадцать минут.

На улице было темно, хоть глаз выколи.

Мать с легким ошеломлением посмотрела на него. Все с тем же недоумением остановились и обернулись к ним.

Взгляд Доротеи стал тяжелым и неумолимым.

— Эстер, милая, составь компанию Шарлотте и Уильяму.

Эстер с улыбкой вышла вперед.

— Разумеется, мама.

Уильям скрипнул зубами, но ничего не сказал. Это вряд ли бы остановило его, тем более сейчас.