— Кто тебе больше нравится? Есть кто-то, кого ты бы… выделила?

Вздохнув, Шарлотта присела на диване. Она знала, что мать желает ей только счастья, ведь все эти семь лет так ничего и не сказала ей по поводу того, почему она отклоняла одно предложение за другим, но… Сейчас Шарлотта испытала то, чего никогда не испытывала прежде: вину и раскаяние за то, что обманывала своих родных, разрушая их надежды на счастливый исход. Они ведь так старались, чтобы подарить ей незабываемые сезоны, и чем она отплатила им?

— Мне нравится лорд Хамфри, — наконец ответила Шарлотта, пытаясь вызвать в сердце чувства, которые были бы направлены только на лорда Хамфри, но это… это было так же трудно и бессмысленно, как и сизифов труд. (Сизифов труд — бессмысленное и изнурительное занятие, нескончаемая и бесплодная работа, названа по имени мифического древнегреческого царя Сизифа, провинившегося перед богами и осужденного ими вечно вкатывать на гору камень, который, достигнув вершины, каждый раз скатывался обратно вниз. — прим. автора).

Харриет улыбнулась.

— Он производит впечатление хорошего человека.

Слова матери тяжелым камнем повисли у Шарлотты в груди, как тот же камень Сизифа, который должен был скоро скатиться с горы. Как будто она была обречена снова поднимать его на вершину.

— Да, мама.

— И он всегда мне нравился.

Шарлотта еще ниже опустила голову.

— Да, мама.

— И у него красивые черные глаза.

— Да, мама.

Харриет подняла руку и, коснувшись подбородка дочери, подняла к себе ее лицо.

— Разве у него глаза не голубые?

Шарлотта нахмурилась.

— У кого?

Харриет внезапно рассмеялась и, отпустив дочь, встала с дивана.

— Так, на сегодня действительно хватит визитёров. Приводи свои мысли в порядок и приходи на террасу, а я пойду и попрошу, чтобы приготовили чай. Хватит думать, у тебя опять разболеется голова.

Она и так не переставала болеть, — удрученно подумал Шарлотта, сжимая тонкие пальцы, лежавшие на коленях. Мать выглядела… какой-то странной. Шарлотта нахмурилась. Она что-то не так сказала, не так ответила на вопросы матери?

Нет, вряд ли, все вопросы были односложные и…

Боже, почему ей было так плохо? Так плохо, что она испытывала даже дурноту. Может сослаться на головную боль и подняться к себе? Нет, она дала обещание матери выпить с ней чаю. И к черту головную боль, к черту всё остальное.

Шарлотта резко встала.

Она ведь поклялась начать новую жизнь. Она так и поступит! Непременно. И…

Дверь гостиной отворилась и вошёл напряженный и немного даже чересчур серьезный Хопкинс.

— Мисс Уинслоу, к вам посетитель.

Шарлотта едва не застонала.

— Сегодня я больше не принимаю. Я должна составить компанию своей матери.

Ей было даже неинтересно, кто из очередных лордов пожаловал к ней на этот раз.

— Но он просит принять вас, потому что дело очень важное.

Шарлотта даже открыла рот, услышав о такой наглости. Кто мог так дерзко поступить?

— Кто пришел, Хопкинс?

— Лорд Холбрук, мисс.

Шарлотта даже покачнулась.

— Что?

Хопкинс отошел в сторону, когда за его спиной послышались шаги, а потом и появилась высокая тень, медленно собираясь в большую фигуру, заполнившую весь дверной проем.

Господи! О Господи!

У нее подкосились ноги, и Шарлотта едва не упала.

Она не могла дышать, глядя на то, как живой, целый и невредимый Уильям, одетый с иголочки в темно-зленый бархатный сюртук и белоснежный жилет, доходивший накрахмаленным воротником чуть ли не до подбородка, под которым был завязан идеальный шейный платок, в белых бриджах, обтягивающих длинные ноги, и заправленные в черные, начищенные до блеска сапоги, медленно входит в гостиную, в которой находился всего десять дней назад.

Когда его будоражащие, острые и внимательные карие глаза остановились на ней, Шарлотта поняла, что сейчас упадет. Упадет и расшибется на смерть, потому что… Он не должен был приходить! И уж тем более не должен был помнить о ее существовании.

Он никогда в жизни не приходил сюда, никогда…

Но он стоял всего в нескольких шагах от нее. Такой красивый, такой серьезный и невероятный, что сердце ее замерло, а потом перестало принадлежать ей.

Поцеловал!

Господи, он действительно поцеловал ее!

Уильям сразу понял это, как только увидел Шарлотту, увидел ее ошеломленное, застывшее лицо.

Вернее, это была та самая девушка, которая дружила с его сестрой многие годы, кажется, они до сих пор переписывались, но… Почему ему вдруг показалось, что он никогда прежде как следует не видел ее?

Она была…

Уильям почувствовал легкое покалывание во всем теле, пока стоял перед ней, а она… Она смотрела на него так, будто ей явился призрак. В какой-то степени это можно было объяснить, ведь в последний раз она видела его, истекающего кровью.

И всё же не это сейчас волновало его.

Гостиная была отделана в нежных пастельных и золисто-зеленых тонах, придавая всему убранству неуловимую изысканность. И в окружении этой непосредственной, нежной обстановки Шарлотта показалась ему… Как будто он действительно никогда прежде не видел ее.

На ней было нежно-лимонного оттенка платье с округлым кружевным вырезом, маняще подчеркивающее золотисто-матовую кожу ее приподнятой груди. Тонкая, белая атласная лента, собранная под этой грудью, позволяла складкам платья падать до самого пола, обозначив ее гибкий стан и очертания округлых бедер. Короткие, расшитые кружевом рукава обнажали тонкие, изящные руки, которые она держала перед собой, сцепив тонкие длинные пальцы. Она дышала едва заметно, но глубоко, от чего грудь медленно поднималась и спадала, приковывая к себе внимание. Золотистый свет, лившийся из высоких окон, окутал ее каким-то странным сиянием, придав ей такое притягательное очарование, что у него внезапно забухало сердце.

Господи, она была… потрясающая. Удивительно, как это прежде он не замечал этого?

Очаровательная настолько, что он не мог оторвать от нее взгляд. Но больше всего его поразило ее лицо. Округлое, открытое, ясное, с аккуратными, мягкими чертами. Уложенные на макушке темно-золотистые волосы, сверкая, обрамляли это лицо, на котором так явственно читались изумление, потрясение, шок и даже… страх. Нежные щеки зарумянились, под тонкими дугами темно-золотистых бровей находились широко распахнуты самые невероятные, самые большие темно-серые глаза, какие ему только доводилось видеть. Глаза, которые он видел во сне. Глаза, которые смотрели на него сейчас так пристально, что Уильям невольно затаил дыхание. Господи!

Но даже не это потрясло его.

Взгляд его скользнул на ее чуть приоткрытые от изумления губы. Нежно-розовые, выразительные, чуть выпяченная, полная нижняя губа и немного вздернутая в очаровательном молчании верхняя. Уильям перестал дышать вообще, когда увидел эти губы.

Боже, он действительно целовал ее! В этом уже не было никаких сомнений. Целовал не только во сне, но и наяву. Целовал так, что едва не растворился в ней.

Внезапно Уильям ощутил, как напряжение охватывает его. Свет в комнате превратился в густой, непроходимый туман, который стал давить на него. Легкая дрожь прокатилась по спине, рука невольно сжалась, потому что в нем пробудилось острое желание докоснуться ее, чтобы убедиться в том, что стоявшая перед ним девушка… настоящая.

Боже правый, она была настоящей! И действительно стояла перед ним. Девушка, которая спасла ему жизнь, а потом подарила поцелуй, который он переживал едва ли не каждую секунду. У него так сильно заколотилось сердце, что он не мог нормально дышать.

И только потом, медленно придя в себя, Уильям понял, что они оба стоят, смотрят друг на друга и… ничего не говорят. А ему нужно было многое сказать. Все последние несколько дней, что он готовился к этой встречи, Уильям тщательно отрепетировал свою речь, всё до мельчайших подробностей, чтобы не смутить подругу своей сестры, чтобы не ранить ее чувства и попросить прощение за то, что он сделал в ту ночь.