– Поглядим, – усмехнулся он.

Некоторое время мы молчали. Я, застывшая на пороге, не знающая, прятаться мне в доме или храбриться дальше. И он – нагло рассматривающий растерянную меня.

– Ты мне снилась сегодня, – сказал он, спустя полминуты напряженного молчания. Он был расслаблен и спокоен, а я гадала, отчего он здесь, а не там, со своим войском – не берет штурмом входную дверь, а стоит и разговаривает со мной. Пытался войти через черный ход? Или снова хотел влезть на третий? Пожарная лестница находилась справа от двери.

– Меня должно это волновать? – пожала я плечами, изо всех сил стараясь сделать безразличный вид. Все же, не зря я тренировала его столько лет перед зеркалом – показывать Робу и Тамаре, как меня задевают их выходки жуть как не хотелось.

– Ты боишься меня? Не бойся. Ты мне понравилась, потому я тебя не убью, – пошутил охотник и добавил уже серьезно: – Сегодня не убью.

– Как мило. Когда охотники говорят такое, я растекаюсь лужицей от благодарности.

– Язва, – поморщился он. Посмотрел в сторону – туда, где ориентировочно вот-вот должна была разгореться битва. Эрик не станет прятаться и ждать, когда охотники нападут. Он всегда был слишком нетерпелив… – Остальные умрут.

– Мой брат иного мнения, – возразила я. – Но можешь попытаться его оспорить.

– Твой брат не настолько силен. Вас мало. Слишком мало, чтобы…

– Зачем ты говоришь мне это? – зло перебила я. – Зачем вообще разговариваешь тут со мной? И тогда, в спальне… Будто хочешь доказать, что я родилась неправильной.

– Я лишь хочу справедливости, – пожал он плечами. На его голове и куртке оседали снежинки, путались в волосах и сверкали бриллиантами. Богдан, как непризнанный король выдуманного королевства, пришел сегодня отвоевать себе право на титул. Как жаль, что для этого ему придется убивать моих родных…

– Справедливо убивать тех, кого я люблю? Приходить ко мне домой, топтать ковры грязными ногами, насиловать моих сестер и калечить братьев, прикрывая жестокость справедливостью. Ты – чудовище! Убийца. Называешь то, что живет в тебе, благодатью, но на самом деле это проклятие. Гниль. Ты сам гниешь изнутри. Однажды ненависть тебя доконает.

– Выйди и скажи мне это здесь, – едко парировал он. – Или боишься? Легко прятаться в доме и проклинать. Когда твоя жила была ближе, ты вела себя иначе.

– За дуру меня держишь? Выйду за границу защиты, и ты убьешь меня. Не ты, так твои дружки.

– Я же сказал, не убью. И остальным не позволю. Не сегодня.

– А я должна поверить тебе, потому что…

– Я не вру.

– Зачем это тебе? А тем более, мне?

– Можешь считать, я тебя на свиданку зову. А если не выйдешь, кое-кто точно умрет. Варвара-краса, долгая коса. Или как там ее… Пучеглазая такая, плачет постоянно.

– Эля…

Ужас, усмиренный мнимой безопасностью, очнулся и оплел колени гибкими лозами. Пригвоздил окончательно к месту, где я стояла. В защитном круге. В безопасности. А вот Эля… Возможно, Богдан врет, но что, если нет?

– Точно, она. Наверное, ее не учили, что нельзя покидать защищенный дом в одиночку.

– Блефуешь! Откуда мне знать, что она действительно у тебя?

– Так проверь, – предложил Богдан. – Найди ее в доме. У тебя пять минут. Время тикает, блондиночка, поспеши. Надеюсь, не стоит предупреждать тебя, чтобы не болтала.

– Не стоит. Предположим, я тебе верю и согласна выйти. Но лишь взамен на то, что она вернется в дом. Живая, с целой жилой.

– Не очень умно – со мной торговаться, не находишь?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь не уронить маску покер-фэйса в снег. Игра резко перестала быть игрой, а по-настоящему геройствовать я не умела. Он – враг, напомнила я себе. Убийца. Опрометчиво было забывать об этом. Полина правду тогда сказала: у меня ум помутился, когда я предупредила его о печати. Теперь придется расхлебывать.

– Откуда мне знать, что Эльвира – если она и правда у тебя – еще жива? А если ты не врешь, где гарантия, что она выживет после того, как я выйду за границу защиты?

Он с минуту смотрел на меня, странно улыбаясь, а потом кивнул и скрылся во тьме. Тихо стало. И воздух вдруг поплотнел – он облегал плечи, сдавливал грудь, и сердце, будто угодившая в клетку птица, трепыхалось в груди. Снег продолжал падать, словно перья падших ангелов. Деревья кутались в него, как в пушистые шубы. Они отбрасывали изогнутые тени, а кроны их стремились к темному, почти черному полотну неба.

Что я делаю? Это, наверное, какой-нибудь сон.

Армия охотников перед домом. Эля в заложниках. Улыбающийся Богдан. Разговор этот нелепый… Тишина и снег – куда взгляд не кинь. Природа замерла, и я замерла вместе с ней в напряженном ожидании. Секунды падали медленно, как снежинки, кружась и плавно опускаясь на землю. С другой стороны дома послышался призывный свист.

Ты еще можешь одуматься, Даша. Позвать на помощь…

И тогда, наверное, выживешь!

Зачем?..

В груди росло, клокотало и рвалось наружу незнакомое чувство. И было в кайф оттого, что здесь и сейчас я что-то решаю. Что мое слово изменит историю. Не глобально, конечно, но если Эля и правда жива, если Богдан отпустит ее, как обещал, то ее история изменится. Я изменю ее. И, быть может, Эля сумеет написать еще несколько страниц в свою личную летопись…

Они вынырнули из темноты резко – я даже вздрогнула. Богдан вел Эльвиру, придерживая за локоть, а она, еле поспевая за его размашистым шагом, буквально сжалась в комок и путалась стройными ногами в пушистом снегу. Плакала, наверное – глаза опухли и покраснели, и смотрела Эля в одну точку, прямо перед собой, пока, наконец, не увидела меня. Округлила глаза, всхлипнула и с мольбой взглянула на Богдана. Тому, казалось, и дела не было. Вернее, было, но не до нее.

– Вот, кажется, ты потеряла, – насмешливо сказал он и подтолкнул Элю вперед, ко мне.

И только тогда до меня окончательно дошло.

Я. Он. Зима вокруг: снег скрадывает звуки, прячет шаги в приятный скрип, который ассоциируется с детством. Дрожащая Эля и армия охотников в десятках метров от нас. Все кричит о том, что любой хищный, который выйдет сейчас туда, обречен.

Протягиваю руку за границу защиты, одновременно втаскиваю Элю в безопасный круг и выхожу наружу. Она растерянно хлопает слипшимися от слез ресницами.

– Я только… за ягодками вышла. Там, в саду остался боярышник. Давно нужно было собрать…

– Куртку дай! – резко оборвала я. Внезапно ощутила холод – колючий, злой. Он пробирал настолько, что меня ощутимо трясло, а кисти рук окоченели сразу. Или не сразу, а я только сейчас это заметила?

– Не парься, – бросил Богдан, резко дернул молнию, снял черную кожанку на меху и накинул мне на плечи. Тепло окутало сразу, еще до того, как я засунула руки в широкие рукава, которые закрывали даже кончики пальцев. Вежливость я предусмотрительно выключила, не стала спрашивать, не замерзнет ли он сам в одной майке – загорелые плечи охотника тут же покрылись гусиной кожей. – И не вздумай никого позвать, поняла? Ты же хочешь, чтобы блондиночка вернулась живой?

Эля повернулась к нам, скользнула по мне рассеянным взглядом и нерешительно кивнула.

– Иди в дом, – велела я ей. – Молчи о том, что видела. И не высовывайся.

Не хватало еще, чтобы она, придя в себя, пошла меня выручать. С нее станется. Иногда мне кажется, Эля совершенно не подготовлена к реальной жизни. Наверное, мы что-то упустили в ее воспитании, и инстинкт самосохранения в ней умер в зародыше. Эрику она, скорее всего, жаловаться не побежит, а вот сама может попытаться исправить то, что натворила.

Поэтому я постаралась улыбнуться ей – испуганной до полусмерти.

– Все будет хорошо, – пообещала ласково.

Что ты творишь, Даша?

– Идем, покажу кое-что. – Богдан по-хозяйски обнял меня за плечи и повел прочь от черного входа – туда, где, по всей вероятности, сейчас было жарче всего. К центральной аллее, ведущей к крыльцу.

Я не спрашивала, куда мы направляемся и зачем. Ясное дело, у охотника был какой-то план. Потому я шла рядом, молчала и слушала, как скрипит снег под подошвами тонких балеток. Снег сминался, лез в обувь, отчего она тут же промокла, а с ней и ноги. Валяться мне неделю с простудой. Если выживу.