Мама работает дворником. Надо поработать полгода. Потом можно перевестись к Дмитрию Семеновичу. Но ей нравится. Далеко ходить не надо. С двумя участками она управляется до десяти часов утра.

Ужинали мы вместе.

– Маш, мне тут Дмитрий Семенович звонил. Оказывается, нас потеряли. Точнее, тебя.

– Кто?! – я перестала есть.

– Да они, – мама удивленно откинулась, – ты чего всполошилась? Светлана Александровна спрашивала. Жена Дмитрия Семеновича. Забыла, что ли? Они же не знали, что ты здесь. Думали, на Варегове. Я им сказала, что в художественное поступаешь. Очень удивились. Там баба Лида их отослала в город. Они решили, что случилось чего-нибудь. Нашли меня через ЖЭК. Завтра надо позвонить. Подходи часам к девяти. Тебя там помнят. Телефон записали, если у тебя не остался.

– У меня все осталось. А кому звонить-то?

– Светлане Александровне. У которой куртку покупали.

– Мама, я все помню. Про деда ничего не слышно?

– Про деда – тишина. Ни его, ни собаки. Пока не заявляли. Васька носится со своими коллективами. В Москву поедет. Перед немцами выступать. Ему не до деда. Вот пенсию если не получит следующую, тогда и надо хлопотать. С бабой Лидой так порешили. Раз собаки нет, значит, не один. Случись чего в лесу, пес вернулся бы. Дом закрыт, как следует. Уехал куда, может.

Утром в ЖЭКе много народу. Слесаря получают наряды на работу. Бабки с оплатой в очереди. Поверх плотных фигур в цветастых платьях и кофтах я поздоровалась с забарьерьем.

– Здравствуйте, я Маша Макарова. Мне позвонить надо.

Платки и седые узлы волос обернулись лицами. За барьером повисло молчание. Потом шепот с интонациями узнавания. Ловлю глаза ближайшей конторщицы.

– Девочка, проходи.

Меня запустили. Я набрала Светлану Александровну.

– Ой, Машенька, здравствуй! А мы с ног сбились.

– Здравствуйте. Что-то случилось? – на том конце заминка, – давайте, я подъеду?

– Если можно, приезжай, пожалуйста. Мне с работы сейчас не уйти. Помнишь, где Универмаг?

– Помню. Сейчас и поеду.

На улице началась жара. Иду мимо бочки с квасом. Еще нет продавца. Переживу. Автобус видно издалека – желтый «Икарус». Быстро едет. А в Москве, говорят, пробки.

В центре прошла пару остановок пешком до трехэтажного Универмага. Еще закрыто. Стучусь. Недовольные лица выплывают из темноты. Кричу через толстое стекло, к кому пришла. Неслышимые переговоры в мою пользу. Внутри прохладно.

В знакомом кабинете стоит ведерко.

– Маша, хочешь квасу с дорожки? Сама делаю.

Конечно, хочу. Квас терпкий, белый хлебный.

– Спасибо, Светлана Александровна, – вытираю губы.

– Маш, называй меня тетя Света. За Дмитрия Семеновича я в неоплатном долгу. И не спорь. Это и для меня тоже и лечение и испытание. – Она вздохнула, помолчала. Я не торопила.

– Маша, ой, не знаю, что говорить, – она махнула рукой и прикрыла лицо ладонью.

– Прямо и говорите.

– Я понимаю, что сделать ничего нельзя, но хватаемся и за соломину.

– Да что случилось?!

– Подруга у меня лучшая, единственная такая. Рак груди у нее. Тянула, скрывала до последнего. Бабы, они же такие. Сначала «само пройдет», потом «показать страшно». Оперировать уже бесполезно. Стадия распада начинается. Врачи говорят, две недели жизни. Метастазы еще.

– Стадия распада? Дотянули, – я читала про заболевания молочных желез, правда мельком, после медицинского осмотра в школе. Интересно было. Про последнюю стадию запомнила выражение «прогноз неблагоприятный». Это значит, что шансов медицинского спасения нет.

– Дотянули, – согласилась тетя Света, – а страшно-то как! Человек еще на ногах, в силах. А ему говорят – две недели от силы. И вонь стоит, в квартиру не войдешь. Все окна настежь.

– Что Дмитрий Семенович думает?

– Так это он и разговаривал со всеми, он хлопочет. Маша, может, ты посмотришь?

– От моих посмотров ничего не изменится. Времени нет на лечение.

Поток знаний пошел внезапно. Я сидела со стаканом кваса и слушала о нелегкой жизни сотрудницы обкома. Смерть не щадит никого. Внезапно осенило понимание причины и пошло дальше. Я замерла.

– Маша, что ты?

Я подняла палец. Прикрытые глаза убрали краски мира. Я видела желтое пятно на пне. Эх, деда Егора не хватает.

– Все хорошо со мной. Тетя Света, машину дадите?

– Конечно. Олег за тобой собирался ехать. Звонил, да я сказала, что ты в пути. Он не далеко. Сейчас подъедет. Ты что-то сделаешь?

– Я попробую. Но гарантий, сами понимаете, никаких. Ничего ей не обещайте. И времени у нас два дня. Не найдем, что надо – не успеем.

– Диету надо какую-нибудь?

– Да какая диета, тетя Света? Потом, конечно, и диета, и трава. Сейчас другое. Звоните сыну. И мне позвонить надо. У меня экзамены в училище через неделю, даже меньше. Готовлюсь, езжу. Надо предупредить преподавателя, что сегодня не буду.

Олег приехал быстро.

– Привет, Маша, – почему-то засмущался он, наверное, при маме.

– Привет. Нам надо в лес. С хвойными, к соснам и елкам, где большие муравейники и пни. Ты сможешь? Нам дня два потребуется. Только сапог нет.

– Я отпросился на сегодня. И на завтра – не вопрос.

– А сапоги я вам дам, – ответила тетя Света, – мы же в Универмаге. Потом вернем или выкупим. Вы ели что-нибудь?

Мы дружно помотали головами.

– Сейчас принесу пирожков из буфета и сапоги. Маша, у тебя какой размер?

– Тридцать девятый.

Меня везут за Волгу. На «Волге». И через Волгу. Она широкая. За ней сосновые боры с огромными муравейниками.

– А ты чего вдруг решила в художники податься? – заводит разговор Олег. – Вроде, про высшее образование говорили.

– Мне так лучше. Я понимаю, о чем речь. Ты мальчик, для тебя важна карьера. Я девочка. Мы в этом плане существа более приземленные, а значит, по-житейски мудрые. Нам важен комфорт в окружении и такие навыки, с которыми не пропадешь. Даже если не умеешь драться, грызть горла за место у кормушки и близость к альфа самцу.

– Ну, ты завернула. Зачем же так грубо?

– Правда, цинично? – засмеялась я.

– Очень. И все-таки, какой ты еще ребенок!

– Завидуешь?

– Ты упрощаешь все. Мы же не в каменном веке.

– А разница в чем? Только в модели дубины и технике ее применения.

– Тогда грустно.

– Да. Но только если живешь по животным законам. По низшим. Тогда надо биться за высшее образование, работу на крутом заводе, искать должность выше.

– Так все делают. Разве плохо?

– Не всем подходит. Мне для этого время жалко. Выложишься, оп, и все кончилось. Похоже на езду в автобусе рано утром. Еле залезаешь на нижнюю ступеньку. Все тебя жмут, толкают, орут. Всем на работу надо. Потом двигаешься к центру. Стоишь на одной ноге. Потом к окну. Наконец, хватаешься за поручень. И держат тебя уже не потные тела твоих внезапных близких, а ты сама твердо стоишь на ногах. Народ постепенно выходит. Уже не толкаются. Освобождается место рядом, и никому его не надо уступать. Садишься, выдыхаешь. Давка уже не помнится. Вид красивый за окном, река блестит среди зелени, ветерок из люка дует. Только расслабишься. А уже все, приехали. Конечная. Пора и тебе выходить.

– Да ты философ. Не ожидал, Мария Викентьевна. Чтобы жизнь познать, достаточно несколько поездок в общественном транспорте, – смеется он.

– Откуда отчество узнал? – я серьезна.

– Так папа тебя разыскивал, всех на уши поднял. У него и в милиции связи.

Машину Олег закатил прямо среди сосен, в тень. Осмотрелись. В такую жару мало народу в лесу. Все на песчаных карьерах купаются. А они отсюда далеко. Земляники и черники тоже мало. Но от машины далеко решили не уходить. Я раскрыла образ знаний, но все равно мало поняла, что ищу. Желтое, похоже на гриб, типа плесени, но не плесень и не гриб. В ответ на вопрос, увидела стадо микроскопических существ. Это стадо может перемещаться. И может исчезать при опасности. «Ведьмино масло» – пронеслось в голове. – «Бывает на пнях и муравейниках». Идем искать. Муравейники видно издалека. К ним ведут дорожки больших рыжих муравьев. А пней мало. Олег ушел в сторону. Мы перекликаемся, чтоб не потеряться. Но непонятное неприятное чувство фоном накладывается. Боюсь одна ходить? Если что, к машине выйду, не заблужусь.