– Вы догадались, несносная! – воскликнул, изображая ужас, Пётр.

Он срезал корочки с хлеба и, порезав на небольшие кусочки, выложил на сковороду. В доме был газ, правда, баллонный. Растительное масло, с тремя сантиметрами осадка в зелёной бутылке, нашлось на подоконнике. Пётр специально его разболтал, пусть будет запах семечек. Слегка обжарил кусочки хлеба и залил яйцами. Пять минут и всё готово. Люша, видно съела за этот день не больше него. По крайне мере она ни на секунду не отстала в этой разминке.

– Хорошо, но мало, – сообщила она, собирая последним кусочком хлеба остатки масла и яиц.

– Это мы просто червячка заморили, а сейчас будем готовить ужин.

Пока варилась картошка, Пётр порезал несколько зелёных помидор из банки, очистил пару луковиц. Потом долго искал консервный нож. Потом его искала Люша. Исчез. Был ведь. Ладно, обойдёмся простым ножом. Вскрыл банку, высыпал на сковороду тушёнку, добавил помидор и лук. Пока искали, да вскрывали банку, закипела картошка. Пётр потыкал в неё обретённым ножом. Почти готова. Слил воду, достал картофелины и разрезал их пополам. Выскреб середину и стал накладывать туда получившийся фарш. Готово. Теперь снова на сковороду и под крышку. Через пять минут, засыпал всё это натёртым на тёрке сыром, освобождённым от заплесневелых корочек.

– Штопор есть? – Спросил он у Люши с блаженной улыбкой созерцавшей всё это.

– Был, – и не стронулась с места.

– Ох, уж эти тургеневские барышни. Елена Цезаревна, штопор есть.

– Ой, извините. Вот висит на гвоздике, – встрепенулась испуганной птичкой.

– Накрывайте стол, три тарелки, два бокала, – скомандовал Пётр, пока Чуковская снова в ступор не впала.

Люша убежала в комнату, а Штелле осмотрел остатки хлеба. Чуть чёрствый. Нанизал на вилки несколько кусков и подержал над скворчавшей сковородой. Люша принесла тарелки. На две положил по шесть половинок фаршированного картофеля, на последнюю, подогретый хлеб.

– Ну, вот, – оглядел натюрморт, – Укропа не хватает. Стоп. На подоконнике, я видел луковицу в стакане.

Точно на подоконнике в стакане была большая луковица с подросшими уже зелёными перьями. Отщипнул, порезал, посыпал тарелки. Другое дело.

Ели в тишине. Пётр пытался поддержать светскую беседу, но Чуковская уминала его нехитрую стряпню и только мычала в ответ. Даже вино просто выхлёбывала, не дожидаясь тоста. Наконец, картошка кончилось, налитое вино выпилось, а Люша откинулась на спинку неудобного стула.

– Пётр Миронович, я буду всю жизнь вспоминать этот ужин. Вы волшебник. А из топора сможете кулеш сварить? Давайте выпьем за вас, – она протянула свой бокал.

– Это просто голод и нервы, – он наполнил оба бокала.

– Нервы? Да, я нервничаю. Давайте, с вами выпьем на брудершафт. Сколько можно выкать. Да и не нравится мне обращение с отчеством, – Луша встала и подошла к Петру.

Пришлось и ему подниматься, сплелись руками, отхлебнули и поцеловались. Очнулись в постели через час.

Безумной ночи любви не было. Был сон. За последние двое суток Пётр так вымотался, что как убитый проспал всю ночь. И только звонок будильника вернул его на грешную землю. Рядом попыталась закрыть голову подушкой Люша. Не получилось. Правда, встать, тоже не получилось. Пришлось расплачиваться за гостеприимство. Шутка. Прервал расплату звонок телефона.

Вернулась Луша из коридора через пару минут и демонстративно стала одеваться.

– Пётр Миронович, Петя, я вчера днём договорилась с Александром Михайловичем Калининым, он отвезёт нас в Переделкино. Вот сейчас позвонил, будет через час. Желательно встретить его на улице, – и смущённо потупилась.

– Значит, успеем попить чаю.

Вышли рано. Светлая девушка Люша боялась, что их застанут вместе выходящими из подъезда, и потому Петра выпроводила на пять минут раньше. Постояли. Машины нет. Изредка выходили люди и здоровались с Чуковской, но ни радости от встречи, ни просто радости, в их приветствиях не было.

– Пётр Миронович, а хотите, я всяких ужасов про этот дом понарасказываю? – вдруг встрепенулась Елена.

– Давайте, – было прохладно. Пётр уже стал с ноги на ногу переступать.

– Заселение началось в 1937 году. Одним из первых перебрался сюда Борис Пастернак, в маленькую квартирку в башне под крышей, вон там, – Чуковская указала на светлые окна на девятом этаже, – Об этом доме он упоминал в одном из стихотворений: "Дом высился, как каланча…". Именно за теми окнами был написан роман "Доктор Живаго". Квартиры в Доме писателей доставались далеко не всем желающим. Булгакову в жилье было отказано. И этому в немалой степени поспособствовал один из самых рьяных гонителей писателя – критик Осаф Литовский, начальник Главного Репертуарного Комитета. Сам же критик поселился в нашем доме в квартире? 84. Именно в эту квартиру и поселил Булгаков критика Латунского в романе "Мастер и Маргарита". После войны, в 1948 году из этого дома на Лубянку увезли генерал-лейтенанта Крюкова, арестованного за "грабёж и присвоение трофейного имущества в больших масштабах". А следом за ним арестовали за "антисоветскую деятельность и буржуазное разложение" его жену – известную певицу Лидию Русланову. Несчастья преследовали и других жильцов дома. Здесь погиб сын Паустовского Алексей, покончили с собой дочь прозаика Кнорре и сын поэта Яшина. Жена поэта Льва Ошанина не смогла простить ему измены и выбросилась в окно. Рядом с домом машина сбила 9-летнего сына Агнии Барто, после чего она всегда ходила в чёрном. Говорят, что жильцов дома преследует злой рок. А сейчас тут стали силиться всякие чиновники. Многие уже просто не знают друг друга. Мне же этот серый прямоугольник никогда не нравился. Какая-то мрачная убогость.

В это время и остановилась у крыльца бежевая Волга.

– Люша! Залезайте, – из приоткрытой дверцы высунулась голова пожилой, но ярко накрашенной и молодящейся женщины.

– Это – Наталья Исидоровна жена Александра Михайловича в девичестве Гуковская – дочь бывшего первого наркома финансов РСФСР. Она криминалист. Иногда берёт у нас химреактивы, – по дороге шёпотом сообщила Люша.

– Калинин. Это сын…? – начал понимать Пётр.

– Сын, – совсем тихо прошептала Чуковская и, подождав, когда Пётр откроет ей дверь Волги, полезла в тепло, благоухающее резким запахом духов.

– Знакомьтесь. Это – Александр Михайлович Калинин и его супруга Наталья Исидоровна. А мой спутник – Пётр Миронович Тишков. Пётр Миронович пишет замечательные песни.

Машина развернулась и покатила по пустынным сумеречным улицам Москвы.

– Пётр Миронович, а вы какие песни пишите, кто их исполняет? – Полуобернувшись, поинтересовалась дама.

И что ответить?

– Я только вчера их зарегистрировал в ВУОАПе. Пока их поют только у меня в городе. Но думаю, что 9 мая их будет слушать вся страна.

– О, да у вас скромности не отнять, – хмыкнула ароматная женщина, – Значит, скоро станете знаменитым композитором?

– Поэтом, – уточнил Пётр и решил разрядить обстановку, – А хотите анекдот на эту тему.

– Давайте, давайте, – сразу включилась Люша.

– Как бы в продолжение нашего разговора.

– Я бухаю как Есенин, матерюсь как Пушкин и изменяю жене как Толстой.

– А застрелиться, как Маяковский, не хотите?

Исидоровна хрюкнула, ухнул, вильнув машиной "Сын" и залилась колокольчиками светлая девушка.

– Прелестно. А ещё знаете? – отсмеявшись, уже более благожелательно поинтересовалась Наталья Исидоровна.

– А длинный можно?

– Ой, Пет…, Пётр Миронович, рассказывает бесподобные притчи. Правда, после них мир меняет расцветку, – громким шёпотом, нагнетая обстановку сообщила Люша.

– Давайте, вашу притчу, дорога не близкая, – разрешила дама.

– Вам хочется песен? Их есть у меня, – решил красиво начать Пётр, но по непонятливым взглядам попутчиков понял, что фильм "Интервенция", ещё не вышел на экраны, – Слушайте: