– Пётр Миронович, нас что арестовали? – бросился к Штелле литовский еврей.

– Ну, что вы, Марк Янович, нас Брежнев в гости зовёт.

– Приказано вас троих доставить, – пробубнил главный коммунист.

– Марк Янович – директор колхоза, в котором и создан наш ансамбль. Думаю, Леониду Ильичу будет интересно с ним познакомиться. Кроме того, там ведь будут принимать горячительные напитки, а кто в это время присмотрит за девочками? – сделал Пётр попытку повысить общественный статус бывшего зыка.

– Есть приказ. Присмотрят, не волнуйтесь, там будут и внуки Леонида Ильича.

– Извините, Марк Янович, пытался. До свидания. Встречаемся завтра в половине восьмого у меня в номере.

Внутри неказистое изделие армянских автомобилестроителей выглядело гораздо презентабельней. Почти что салон Кадиллака, только столика с висками всякими не хватает. Тёмная почти чёрная замша, шторки на несуществующих окнах. Уют. И кто‑то поработал над шумоизоляцией и вообще над изоляцией и не дуло по ногам, и звука мотора почти не слышно. Могут ведь, если заставят.

Внуков у дорогого Леонида Ильича на даче было трое (все): пятнадцатилетняя Виктория, восьмилетний Леонид и шестилетний Андрей. Невеста Виктория держалась в стороне и только холодно кивнула при встрече. Пока! Пока девочки не избавились от курток. Эти модницы в музей одели сценические платья. Стиль Милитари со стоячим воротником и десятком карманов на стальных молниях, самых широких, что нашли. Плюс сам материал. Камуфляж типа американского woddlanda, то есть близко расположенные пятна коричневого, чёрного, зелёного и очень светло‑зелёного цветов. Спереди шнуровка, как на ботинке, плюс чёрный кожаный ремень с довольно массивной латунной (из рондоля, чтобы не тускнел) пряжкой. Из такой же кожи узкие погоны, спускающиеся с плеча на рукав, тоже с пряжками. Ну и берцы. Из чёрной кожи со вставками светло‑коричневой.

Осматривать девочек бросились все и Виктория и Галина и даже бабушка Виктория и жена Юрия Леонидовича – Людмила Владимировна. Пусть смотрят для того и шили. Подошёл покрутить юных дарований и Марис Лиеапа. Новая пассия Галины, и не побоялась ведь женатого мужика привести в дом родителей.

– Где это делают? Импорт? – характер внучки уже сложился. Дед с бабкой разбаловали.

– Разве загнивающие капиталисты так смогут? Материал сделан на Свердловском камвольном комбинате, а пошиты платья в ателье Краснотурьинска. У нас же и ботинки в сапожной мастерской сшили. Понравилось?

– А кто модельер? – неудобный вопрос задала Галина Леонидовна.

Пётр его с Машей‑Викой обговаривали. Та открещивалась, как могла.

– Пётр Миронович мне десять лет! Не забывайте.

Пришлось взять огонь на себя.

– Он перед вами.

– Ну, надо же? Поэт, писатель, художник, модельер. Разносторонний вы человек.

– Галчонок, ты не поверишь, но Фурцева мне рассказала об ещё одном таланте Петра. Он отлично рассказывает им же и придуманные анекдоты.

– Пётр Миронович, немедленно расскажите свой анекдот, – безапелляционно потребовал "Галчонок".

– Прямо вот с порога?

– Да, не стесняйтесь, все свои, – подмигнул ему Марис.

– А можно тогда политический. Раз все свои, то не посадят ведь.

– Уже не плохо. А давай политический, – изобразил грузинский акцент Брежнев.

Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв посетил свиноферму. Фотокорреспонденты газеты "Правда" сделали снимки и на утро обсуждают, как же их подписать. Один предлагает:

– Свиньи вокруг товарища Хрущёва.

– Отклонено!

Другой редактор:

– Товарищ Хрущёв среди свиней.

– Ни в коем случае! Это же Первый Секретарь!

Думали, думали… На утро вышла газета и подпись под фото: "Третий слева – товарищ Хрущёв".

Через пять минут публика вытерла слёзы и потребовала продолжения банкета.

– Как изменил Хрущёв Ленинскую формулу коммунизма?

– Коммунизм – это советская власть плюс кукурузизация всей страны.

– Кукурузизация! Пётр Миронович, ну уморили. Сами всё придумываете? Вам надо вместо Райкина выступать. У вас смешнее, – опять пять минут слёзы и сопли вытирали. Первой вот жена дорогого Леонида Ильича отсмеялась.

– Пётр, давай ещё один и к столу. Короткий только, – Брежнев достал платок и вытер слёзы, что скопились в уголках глаз.

На пенсии Никита Сергеевич посылает жену в магазин за икрой. Нина Петровна сходила в обычный гастроном и ничего не принесла. Возмущается Никита Сергеевич:

– Всего две недели прошло, как меня сняли, а уже все развалили.

– Развалили! – Леонида Ильича пополам согнуло.

– Почему после удаления Сталина из мавзолея там удвоили охрану?

– Возле мавзолея видели Хрущева с раскладушкой.

– Всё! Всё, хватит! Нельзя же так, до сердечного приступа доведёте, – замахала на Петра руками Галина, – Пойдёмте, почаёвничаем, а потом девочки нам споют пару песен.

Немного о самом Завидово. Пётр раньше не был, хотя и слышал, что из дачи сделали музей. Гуляй – не хочу. Дача поразила. Нет, далеко не роскошью. Убожеством. Само здание по шкале Рихтера получит девять балов. Человека 21 века затрясёт и повалит на землю. Двухэтажный небольшой барак из серого камня, больше всего напоминающего шлакоблок. И ни чем не облицован. К нему две сросшиеся пристройки в один этаж и с одной стороны. Какой‑то неоклассицизм. Пётр в душе надеялся, что архитектора расстреляли. Дальше – больше. В двух десятках метров отдельным строением небольшая баня. Деревянная, совершенно не вписывающаяся в композицию. И вокруг всего этого растаявший уже луг, с молодой порослью мать‑и‑мачехи и лопуха. Можно ведь герань посадить, колокольчики разные, ромашки, нет, обычные сорняки. Хорошо, хоть борщевика нет. Или его ещё в страну не завезли горе агрономы.

Как фамилия этого ландшафтного архитектора? Дайте адрес, чтобы случайно не зайти.

Внутри дачи тоже не лучше. Стоп. Перед входом в дом стоит фигурка небольшого оленя, покрашенная в золотой цвет. Другой краски не было? Или от покраски унитаза осталась? И ведь дорогой Леонид Ильич этим всем гордится, он сюда руководителей иностранных государств приглашает. Или Брежнев чистейшей воды бессребреник, или полный идиот. А ещё в обоих случаях у него нет ни малейшего вкуса. Необразованный крестьянин.

Внутри была только одна вещь, которая выбивалась из нищей безвкусицы. Биллиардная, с хорошим массивным столом и фонарями над ним. Кии из какого‑то красноватого дерева. Шары из слоновой кости. Или сейчас ещё нет других. В холле на первом этаже лежал большой ковёр. Очень большой и не очень красивый. Просто большой ковёр. С низким ворсом и низкой плотности. Дешёвая поделка из Узбекистана. На стене голова кабана. Потом путешествуя по дому, увидел ещё две головы, оленью и волчью. Головы были хороши. Для охотничьего домика или дома средневекового барона. Но ведь это дача. Неудобные и немягкие стулья, длинный банкетный стол. Канапушка несуразная, не в цвет остальной мебели. Кухня вообще собрана из разных по стилю и цвету предметов. И во всех комнатах изделия неумех стеклодувов из Гусь Хрустального висят на потолке, а ведь Чехословакия рядом и сидит на наших дотациях. Ладно, сами люстры, привези мастеров и обучи этих гусей хрустальных.

Что не так с этой реальностью? Почему строим Асуаны и отправляем сотни танков и самолётов в Египет, сотни самолётов во Вьетнам и не можем сделать евроремонт главе государства.

Почаёвничали за этим самым длиннющим столом. Хорошо хоть не самовар вынесли. Жена Леонида Ильича и ещё одна женщина внесли несколько больших заварочных чайников. Потом чашки с блюдцами. Вполне себе красивые, не иначе у императоров позаимствовали. На всех только вот одинаковых не хватило. Точно нужно расстрелять организатора этого всего. А вот пирог с яблоками был хорош. Настоящий штрудель. Пётр пробовал в Мюнхене.

– Мне добавки.

На этом действе к Брежневу подошёл один из коммунистов и отозвал в другое помещение. А когда Леонид Ильич возвращался, то Пётр мельком увидел в приоткрывшуюся дверь Семичастного. И не узнал бы, но товарищ Председатель Комитета был в генеральской форме.