С шумом трогаясь с места, машина увозила тружеников в поля. Так, по инерции, забесплатно зарабатывали они кому-то огромные состояния. Их использовали, как обыкновенных рабов.

А деревня продолжала жить своей жизнью. Бабы и ребятишки с утра ковырялись в грядках огородов, на картошке. Поливали, собирали колорадского жука, пололи траву. Делали все возможное, чтобы не умереть с голодухи.

Когда солнце поднималось все выше и выше, работы прекращались. И стар, и млад спешили спрятаться от жары. Кто торопился на речку, а кто просто под спасительную тень крыши. Ставни в домах были закрыты наглухо. И счастлив был тот, у кого в доме имелся обыкновенный вентилятор.

У сельского магазина с раннего утра собиралась стайка женщин. Ждали, когда из райцентра подвезут хлеб.

В ситцевых цветастых платочках бабы, преимущественно пенсионерки, обсуждали последние новости. Деревня везде одинаковая – каждый на виду. Родился кто или помер – все надо обсудить.

– Наверное, пенсию опять задержат, – завела разговор высокая, еще не старая женщина. – А у меня мать больная. Говорит: быстрей бы помереть, чтоб не мучиться. Мама, мама, жила бы еще! Нам хоть с пенсии ее перепадает. Федька-то два года уже рубля в дом не несет. А она молится только да плачет.

– Да, – отозвалась невысокая пожилая старушка. – Мы-то отжили свое. А вот вам, молодым, неизвестно как придется! Издеваются над народом. Экспериментаторы доморощенные. А нам только болтать и остается. – Мгновенно сменив тему, она, беззубо пришамкивая, продолжила: – Ой, говорят, в Кульково приехал какой-то парень. Смешной. Молодой, а волос седой весь. Один-одинешенек живет! Все с кроликами возится.

– Чего ты, Лукерья Кондратьевна? – вмешалась в бабкин монолог одна из женщин. – Человек, может, горя с три короба ухватил? А ты – седой, смешной. Да знаете вы его все. Колька это Цыганков. Дедушки Никифора внук. Вон, у Дарьи Михайловны жил, когда в школе учился.

Взоры компании мгновенно обратились к Дарье Михайловне.

– Даша, чего молчишь? Заставляешь народ волноваться, гадать.

– А чего я? Слушаю вот, пока языки почешете. – неохотно отвечала кареглазая седоволосая женщина. – Да и что говорить? Парень как парень. На войне был тяжело ранен – вот и поседел. Пошлялся по больницам. Оклемался и приехал до родной хаты. Из армии его комиссовали. Вот и весь сказ. И нечего тут гадать. – Дарья Михайловна замолчала, засмотревшись куда-то в сторону. – А вот и он зам! На почту пошел. Пенсию получает, по инвалидности.

Женщины дружно обернулись в сторону здания почты. Бабка Лукерья не преминула высказаться:

– Здоровый он с виду. Жениться надо – кричи! Нечего бирюком сидеть.

– Это он у нас не спросится, – заступилась Дарья Михайловна. – Чего людям надо? Так и лезут, так и лезут. – Недовольно качая головой, она покинула зашушукавшуюся еще сильнее компанию.

У дверей магазина два седеньких пенсионера помогали шоферу разгружать свежий хлеб. Мимо них проскользнула среднего роста молодица, повязанная темным платком.

Спустя некоторое время, купив хлеб, она вышла из магазина. На мгновение остановившись, поправила платок. И направилась по улице, мимо почты. Неожиданно она остановилась как вкопанная, а затем также неожиданно пошла, все сильнее и сильнее прибавляя шаг. И вскоре уже скрылась за поворотом улицы.

Кровь стучала в ее виски, ноги подкашивались, но молодая женщина не шла, а почти бежала. Достигнув красивого с резными ставнями дома, она быстро скрылась вс дворе. Ворвавшись в коридор, впопыхах закрылась на засов, будто за ней кто-то гнался. Уже в комнате, обессилев, рухнула она в переднем углу перед иконой Христа Спасителя. Сумка с хлебом покатилась по полу.

Женщина лежала и плакала. Красивое лицо ее заливали слезы. Потрескавшиеся от ветра губы шептали «Отче наш».

Трижды перекрестившись, она понемногу успокоилась. Вытирая кулаками огрубевших ладоней слезы, не мигая, уставилась в потолок. Растревоженные мысли походили на скачущих во весь опор лошадей: «Он! Это точно он! Значит, правду люди говорят о том, что приехал. Как увидела – думала, сердце выскочит! Люблю я его до сих пор. Прости меня. Господи! И всегда любила. С другим жила, а его любила! Грех! – Она снова размашисто перекрестилась. – Ты же знаешь. Господи, что Витька мне всю жизнь перекуверкал, гад. Одна радость осталась – Маринка. Да не виновато дате в том, что отец такой пакостью был. Чего это я так о покойнике? Прости, Господи…» – На высохшем, белом как мел ее лице снова появились бусинки слез. Она закрыла глаза, и вся жизнь вдруг пронеслась в памяти, словно один день…

…Школа. Подружки. Дома многочисленные братья и сестры. С малых лет бесконечная, нудная работа. Всех обстирай, накорми, уберись! Родителям за водкой некогда.

Николай Цыганков стал лучом света в ее однообразной, полной недетских хлопот жизни…

Теперь, не открывая глаз, она улыбнулась. Улыбнулась впервые за много лет. Улыбнулась, вспомнив, как когда-то давно несмышленой девчушкой бегала на первые свидания.

…Они встречались все чаще и чаще, пока, наконец, не поняли, что не могут друг без друга прожить и дня. И однажды, когда она, побросав дома многочисленные дела, примчалась к пруду с ивами на очередное свидание, он сказал ей те заветные слова. Сказал о том, что любит и не может без нее жить. Ах, как же приятно было это услышать!

Окончание школы уже не за горами. Им предстояло подумать о будущем. Николай собрался ехать в Рязань. А что могла она? Девчушка из многодетной семьи, у которой родители горькие алкоголики. Самое большее – это ПТУ в райцентре, за тридцать километров от Глазовки.

Как им не хотелось расставаться! Но черный день настал.

Если бы они тогда, еще до разлуки, переспали, то, может, все повернулось бы по-другому.

А так… Николай уехал в Рязань. Она же стала учиться в ПТУ На выходные ездила домой. Благо, было близко.

А еще были полные нежных слов письма. Они, как целебный бальзам, смазывали болезненные раны разлуки. Они были неразрывной ниточкой, связывающей через огромные расстояния два любящих сердца.

Но только в сказках всегда бывает хороший конец.

Отдыхая на выходных, она редко покидала родной дом. Позволяла себе лишь иногда сходить с подружкой Лизкой Масловой на вечерний сеанс. Здесь-то и приметил стройную блондинку с голубыми глазами вернувшийся недавно из армии разбитной гуляка Витька Сизов. Стал навязываться в провожатые. Но она под любым предлогом отказывалась, а то и просто убегала. И, заметив, что парень стал вести себя все настойчивее, в итоге совсем перестала кодить в клуб. На что суетливая рыжеволосая Лизка с укором заметила:

– Ладно тебе. Так всю жизнь просидишь. Думаешь, Колька с девками не гуляет? А Витька парень видный! Глаз с тебя не сводит. Никто тебя в постель не тащит. Провожать-то хоть иногда позволяй. Извелся он совсем.

– Нет, Лиз! Не могу я так. Не нужен мне, кроме Николая, никто. А Витька и подавно. Дома своих алкоголиков хватает!

– Много ты знаешь, – не унималась подруга. – Может, человек и пьет из-за того, что ты на него внимания не обращаешь.

– Все, заканчивай разговоры на эту тему, – как отрезала девушка. – Сказала, не нужен никто – так тому и быть!

На том и порешили.

Но был еще его величество случай. И не без помощи людей, конечно. В этом она была уверена до сих пор.

Лизка пригласила ее на день рождения. Явившись вовремя, среди собравшихся она с ужасом разглядела Витьку Сизова. Собралась было уйти, но побоялась обидеть подругу.

Молодежь ела, пила, танцевала. Чаще всех говорил тосты Витька.

Она позвала подругу:

– Лиз, пойду я. Гляди, этот нализался, приставать опять начнет.

– Ладно тебе, – заулыбалась рыжеволосая подогретая вином именинница. – Ну чмокнет в щечку. Не убудет же от тебя. – И Маслова умчалась танцевать.

От таких слов ей стало не по себе. Мучимая дурными предчувствиями, все же решилась уйти незамеченной.

Не удалось! Она уже покидала двор, как вдруг услышала торопливые шаги за спиной и пьяный голос Витьки: