В начале 20-го века, ожидаемая средняя продолжительность жизни была не выше 47 лет, тогда как сейчас она достигает более чем 80 (в развитых странах) причем женщины имеют дополнительное преимущество в 2-3 года. Эти достижения не имеют прямого отношения к нашему биологическому потенциалу долголетия. Он остается постоянным или даже уменьшается если допустить существование элемента достоверности в библейских и других анекдотических свидетельствах.

В период между 1900 и 1940 годами смертность упала на 40% благодаря разработкe вакцин, популяризации персональной гигиены, появлению технологий для производства чистой воды и санитарии. Дополнительный прирост ОПЖ произошёл в результате открытия антибиотиков, драматического улучшения терапий для сердечно-сосудистых заболеваний и успехов по продлению выживаемости больных раком. Давайте не забудем о прогрессе в стоматологии. По всем параметрам, продолжительность жизни слонов, например, должна значительно превышать человеческую. Тем не менее, они живут не дольше 70 лет. В качестве одной из предполагаемых причин укороченной жизни слонов предложено так называемое механическое старение (mechanical senescence), потому что преждевременный износ зубов приводит в конечном итоге к голоданию и смерти (Tacutu et al., 2018).

Правда это или нет, но – в этом контексте – ускоренная деградация зубов внезапно становится слабым звеном, убивающим это удивительное животное, которое, по всем остальным показателям, могло бы жить пару столетий. Любопытно, не правда ли? В связи с этим возникают многочисленные вопросы, касающиеся нас. Каковы ограничения нашего собственной конструкции? Каковы наши собственные слабые звенья и какое из них является слабейшим? И что произойдет, когда мы устраним все медицинские причины смерти и достигнем состояния так называемого “физиологического старения”, ограниченного только нашим биологическим потенциалом долголетия? Считаю необходимым добавить, что я нахожу термин “физиологическое старение” откровенно нелепым, потому что он предполагает старение без заболеваний, или, иными словами, возможность биологического отделения болезней вызванных старением от процесса старения как такового – идея, которая с моей точки зрения не имеет никакого смысла.

По крайней мере мы уже знаем ответы на некоторые вопросы. Общество испытывает устрашающий рост количества пожилых людей страдающих от сенильной деменции (старческого слабоумия), которая скорее всего станет следующим барьером на пути к существенному увеличению продолжительности жизни, поскольку эта болезнь представляет собой проявление истинно биологического лимита нашего существования. Сенильная деменция – возрастное ухудшение функции мозга, которое в числе прочих заболеваний включает болезнь Альцгеймера – приобретает всё больший размах и мы только начинаем осознавать психологические и социо-экономические последствия её возрастающей распространенности.

С биологической точки зрения, это болезнь дефицита. В мозге человека, нервные клетки обновляются очень медленно или вообще не обновляются. Потеря нейронов, следовательно, во многих случаях необратима и остающиеся клетки подвергаются дополнительной нагрузке. Исследования показывают, что к 80-летнему возрасту мозг утрачивает примерно треть нейронов и что оставшиеся нейроны теряют значительную порцию контактов с другими клетками. Примерно 30% пожилых людей в возрасте 85 лет демонстрируют признаки деменции (Hebert et al., 2013) (Фигура 1-1

Те же самые процессы, которые убивают нейроны и приводят к развитию деменции, толкают другие клетки в противоположном направлении – в сторону чрезмерной продукции. Строго поддерживаемое равновесие между различными клеточными компонентами организма является фундаментальным условием его здоровья. Для того, чтобы поддерживать баланс, наше тело, когда необходимо, стимулирует или подавляет деление специфических клеток. В здоровом организме, клетки послушно подчиняются соответствующим сигналам. По мере старения, некоторые клетки утрачивают зависимость от регулирующих механизмов и начинают делиться бесконтрольно, приводя к развитию раковых заболеваний.

Те клетки, которые выживают и не превращаются в раковые клетки, испытывают ухудшение функций, пониженную устойчивость к стрессу и меньшую жизнеспособность. Каждая клетка в нашем теле получает сотни и тысячи “ударов” и, хотя подавляющее большинство этих ударов абсорбируется без явных последствий, некоторые из них приводят к скрытой инвалидности, которая проявляет себя в условиях напряжения. В более поздних стадиях нашей жизни, многие клетки становятся сенесцентными (senescence –специфический термин для описания клеточного старения), хотя и в разной степени. Сенесцентные клетки имеют обыкновение быть более живучими и оказывают негативное воздействие на окружающие здоровые клетки. В общем и целом, они ведут себя как престарелые и сварливые соседи, отравляющие жизнь всем кто находится поблизости (Campisi, 2005).

Если воспользоваться довольно грубой аналогией, историю жизни клеток нашего тела можно сравнить с историей жизни поколения людей. В силу различных обстоятельств и непредсказуемых событий, некоторые из нас умирают в автомобильных катастрофах, некоторые сходят с ума, некоторые совершают самоубийство, некоторые сами становятся преступниками и убийцами, но подавляющее большинство людей спокойно стареет и старается выполнять свои обязанности насколько возможно дольше и по мере своих уменьшающихся возможностей.

Если, читая эти строки, у вас формируется впечатление, что, как сказал Гамлет, “прогнило что-то в королевстве Датском”, вы не очень далеки от биологической реальности. Строго говоря, прогнило все, потому что каждая клетка в нашем постаревшем теле в той или иной степени повреждена. В очаровательно примитивной манере, большинство из нас думает о приобретении бессмертия используя терминологию чуда. Принять таблетку, совершить ритуал, прочесть волшебные заклинание, или, говоря о современной мифологии, включить или выключить ген и, …свершилось…, молодость возвращена и смерть навсегда исчезла.

С точки зрения биологии, такое представление довольно неаккуратно, поскольку мы не обладаем технологией позволяющей устранить все повреждения, накопленные в наших клетках, хотя не исключено, что мы сможем (может быть) уменьшить степень повреждений, избавиться от плохих и частично скомпенсировать утрату некоторых (но не всех) хороших клеток. Когда мы имеем дело с теми, кто ещё не рождён, у нас есть возможность работать с одной клеткой, которую мы можем отредактировать, чтобы произвести на свет новое и предположительно усовершенствованное человеческое существо. В том, что касается уже живущих, мы вынуждены работать с многими триллионами стареющих клеток, что неизмеримо сложнее.

Американская система здравоохранения является самой дорогостоящей среди развитых стран, хотя её эффективность в смысле достигнутой ожидаемой продолжительности занимает одно из последних мест (Kaiser Family Foundation analysis 2017) (Фигура 1-2). Ежегодные расходы на здравоохранение составляют около 3.5 триллионов долларов или примерно 15-20% валового национального продукта. Структура распределения расходов отчасти определяется устойчивым ростом пропорции пожилых людей (старше 65 лет). В настоящий момент, эта возрастная группа составляет 14-15% населения США, тогда как затраты на поддержание здоровья в этой группе доходят до 34% общего бюджета. Количество граждан в возрасте свыше 65 лет предполагается возрасти до 88 миллионов к 2050 году, причем более чем 14% от этого числа будут страдать от деменции (Alzheimer’s Association 2018).

Что касается болезни Альцгеймера и других деменций, американцы также посвящают 18 миллиардов неоплаченных часов уходу за пожилыми людьми страдающими слабоумием. В совокупности, этот феномен создает отчаянную необходимость найти решение проблемы, которое было бы приемлемо с точки зрения морали и социальной необходимости и, вместе с тем, не замедляло экономический рост и не лишало новые поколения шанса на обеспеченное будущее. Многие современные общества делают всё возможное для того, чтобы обеспечить адекватную заботу о старшем поколении с деменцией, хотя, в широком смысле, эти усилия почти кажутся безнадёжными в силу фундаментального противоречия: мы боремся (как мы и должны?) за жизнь тех, кто уже потерян.