Когда ждешь новую песню несколько оборотов или даже целый месяц, предвкушение только усиливает удовольствие. Но когда ждешь целый год, предвкушение несколько скисает. Теперь миновало уже полтора года, все просто с ума сходили от любопытства. Это порой приводило к резким перепалкам с теми, кому случалось очутиться слишком близко от нашего фургона, когда отец с матерью работали.

Я принялся, бесшумно ступая, приближаться к родительскому костру. Подслушивать – весьма дурная привычка, но я с тех пор успел набраться других, куда более дурных.

Я услышал, как Бен говорит:

– …О них не так уж много. Однако я готов поделиться.

– Приятно поговорить на эту тему с образованным человеком! – мощный отцовский баритон сильно контрастировал с тенорком Бена. – Мне так надоели эти суеверные деревенщины, и…

Тут кто-то подбросил дров в костер, и треск пламени заглушил слова отца. Я перебежал в тень, отбрасываемую родительским фургоном, торопливо, но осторожно.

– …Как будто я за призраками гоняюсь с этой песней! Пытаться собрать эту историю воедино – дурацкое занятие! Я уже жалею, что взялся за это.

– Глупости, – сказала мать. – Это будет лучшее из твоих творений, ты и сам это знаешь.

– Так вы полагаете, что существует изначальная история, из которой и берут начало все остальные? – спросил Бен. – Что в основе легенды о Ланре лежат исторические события?

– Все признаки указывают на это, – сказал отец. – Это все равно что посмотреть на дюжину внуков и увидеть, что у десятерых из них глаза голубые. Тогда можно быть уверенным, что у их бабушки тоже были голубые глаза. Я так уже делал, мне это очень хорошо дается. Именно так я написал «Под стенами». Но…

Я услышал, как он вздохнул.

– Так в чем же проблема-то?

– Эта история старше, – объяснила мать. – Как будто перед ним не внуки, а праправнуки.

– Рассеявшиеся по всем четырем концам света, – проворчал отец. – А когда я, наконец, обнаруживаю кого-то из них, оказывается, что он пятиглазый: два глаза зеленые, один голубой, один карий, один ореховый. А у следующего глаз всего один, зато разноцветный. Ну и какие выводы прикажете делать на таких основаниях?

Бен прокашлялся.

– Обескураживающая аналогия, – сказал он. – Однако же я могу предоставить вам возможность порасспрашивать о чандрианах меня. За свои годы я наслушался немало историй!

– Ну, прежде всего, мне нужно знать, сколько их всего, – сказал мой отец. – В большинстве историй говорится, что семь, но даже в этом вопросе согласия нет. В некоторых говорится, будто их трое, в некоторых – пятеро, а в «Падении Фелиора» их целых тринадцать: по одному на каждый понтифет Атура, и еще один в столице.

– На это я ответить могу, – сказал Бен. – Их семеро. В этом можно быть более или менее уверенным. Само их имя означает именно это. «Чаэн» означает «семь». «Чаэн-диан» – «их семеро». «Чандрианы».

– А я и не знал, – сказал отец. – Чаэн… На каком это языке? На илльском?

– Похоже на темью, – заметила мать.

– У вас верное ухо, – похвалил ее Бен. – На самом деле это темийский. Примерно на тысячу лет древнее темьи.

– Ну, это упрощает дело, – услышал я голос отца. – Надо было вас спросить еще месяц назад! Ну а почему они делают то, что делают, вы, наверное, не знаете?

По тону отца чувствовалось, что он, на самом деле, и не рассчитывает на ответ.

– А-а, вот это-то и есть подлинная загадка, верно? – хмыкнул Бен. – Думаю, именно это делает их более жуткими, чем всех прочих страшилищ, о которых говорится в историях. Призрак жаждет мести, демону нужна твоя душа, шатуну холодно и голодно. Это делает их не столь ужасными. То, что можно понять, можно попытаться контролировать. А вот чандрианы налетают, как молния с ясного неба. Просто разрушение. Без складу, без ладу, без причин.

– В моей песне будут и склад, и лад, и причины! – сказал отец с угрюмой решимостью. – По-моему, я все же докопался до их целей – столько времени спустя. Я выудил их из истории, собранной по крохам, по кусочкам. Вот что меня особенно раздражает: все самое сложное уже сделано, а вот с мелочами столько хлопот!

– Так вы думаете, что все поняли? – с любопытством спросил Бен. – И в чем же состоит ваша теория?

Отец негромко хохотнул:

– Ну уж нет, Бен! Вам придется подождать вместе с остальными. Слишком долго я потел над этой песней, чтобы вот так взять и выдать самую суть до того, как она окончена!

В голосе Бена послышалось разочарование.

– Ну, я уверен, что это всего лишь изысканная уловка, придуманная для того, чтобы заставить меня продолжать путешествовать с вами! – проворчал он. – Я же не смогу уйти, пока не услышу эту обугленную песню!

– Так помогите же нам ее закончить! – сказала моя мать. – Еще одни ключевые сведения, которых мы никак не можем раздобыть – это знаки чандриан. Все сходятся на том, что существуют знаки, предупреждающие об их присутствии, но относительно того, что это за знаки, расходятся все.

– Дайте-ка подумать… – сказал Бен. – Ну разумеется, синий огонь – это очевидно. Однако я бы не стал приписывать его именно чандрианам. В некоторых историях это признак демонов вообще. А в других – существ из Фейе или магии, не важно какой.

– Синий огонь говорит еще и о дурном воздухе в копях, – заметила мать.

– Что, в самом деле? – спросил отец.

Мать кивнула:

– Когда огонек лампы синеет, это говорит о том, что в воздухе присутствует рудничный газ.

– Боже милосердный, рудничный газ в угольных копях! – воскликнул отец. – Либо задуть лампу и заблудиться в кромешной тьме, либо оставить ее гореть и взлететь на воздух со всей шахтой! Да тут никаких демонов не надо, это куда страшнее!

– Я должен также сознаться, что отдельные арканисты иногда используют нарочно приготовленные свечи или факелы, чтобы производить впечатление на легковерных простолюдинов, – заметил Бен, смущенно покашливая.

Мать расхохоталась:

– Бен, вспомните, с кем вы говорите! С нашей точки зрения, устроить небольшое представление – отнюдь не грех! Кстати, синие свечи пришлись бы нам очень кстати в следующий раз, как будем ставить «Деонику». Если у вас где-нибудь завалялась пара таких свечей, будем очень признательны.

– Ну, я посмотрю, может, что и получится, – сказал Бен с усмешкой в голосе. – А что касается прочих знаков… Ну, говорят, будто у одного из них глаза как у козы, то ли вовсе глаз нет, то ли черные глаза… Вот это я слышал довольно часто. Слышал я также, что в присутствии чандриан гибнут растения. Дерево гниет, металл ржавеет, кирпич рассыпается… – он помолчал. – Однако не могу сказать, считать это за несколько знаков или за один.

– Во-от, вы начинаете понимать, в чем моя проблема! – угрюмо сказал отец. – А еще остается вопрос, всем ли им присущи одни и те же знаки или же у каждого по паре разных.

– Ну я же тебе говорила! – бросила мать. – Каждый из знаков присущ кому-то одному. Так логичнее всего.

– Вот, излюбленная теория моей супруги! – сказал отец. – Но она не сходится. В некоторых историях единственный знак – это синий огонь. В других животные бесятся, а про синий огонь ни слова. А в третьих говорится и про человека с черными глазами, и про то, что животные бесятся, и про синий огонь тоже!

– Я же тебе говорила, как в этом разобраться! – сказала мать. Судя по ее раздраженному тону, этот спор они вели не впервые. – Они же не всегда появляются все вместе. Они могут приходить по трое или по четверо. И если от одного из них пламя тускнеет, то будет казаться, будто все они заставляют пламя тускнеть. Вот отсюда-то и расхождения в историях! И разное число, и разные знаки зависят от того, сколько их там присутствовало.

Отец что-то буркнул.

– Толковая у тебя жена, Арль! – сказал Бен, сняв повисшее напряжение. – За сколько продашь?

– Она мне, к сожалению, самому нужна, для работы. Но если тебя устроит взять ее на время внаем, то мы, пожалуй, сумеем договориться за уме…

Послышался увесистый тумак, мой отец болезненно крякнул своим звучным баритоном.