— Ленка! Что с тобой? — вдруг прежним, добрым и ласковым Сережиным голосом сказал он. — Ты какая-то нервная, злая и вчера и сегодня…
— Должно быть, от непроходимой монументальности чувств, в которой все упражняются почему-то надо мной и передо мной… Очевидно, потому, что я жизненно слабее других, — с едва сдерживаемым раздражением говорила Лена. — Боже мой! Неужели нет на свете простых людей, людей ясных чувств, чистого взгляда! — вырвалось у нее из самого сердца. — Не люди, а какие-то памятники! Даже ты предстал передо мной в виде какого-то маленького памятничка…
— Я не понимаю, что ты хочешь… — начал было Сережа и не докончил.
Лицо Лены преобразилось от внезапно осветившего его любопытства, удовольствия, кокетства. Она поднялась со скамьи и быстро пошла по аллее.
Сережа увидел вышедшего из кустов навстречу Лене Семку Казанка в сдвинутой набекрень американской шапочке на белой головке.
Семка и Лена, улыбаясь и прямо глядя друг на друга, довольно продолжительное время подержались за руки. Сереже не было слышно, о чем они говорили, но он видел, как чередовались на лице Семки то задорное и нахальное, то детски наивное и даже нежное выражение, и как Лена явно кокетничала с ним и один раз громко засмеялась, и как Семка раза два машинальным движением девичьей своей руки снял с плеча Лены не то пушинку, не то ниточку.
Вот какой разговор происходил в это время между Леной и Казанком:
— Здравствуйте, Казанок!
— Здравсьтвуй! Я уже часа два жду, когда выйдесь, — нежно шепелявил он.
— Я очень рада видеть вас, Казанок!
— Рада? А я думаль, ты там все с нацяльством, — где тебе помнить маленького человечка!
— Я сама маленький человечек, Казанок. Начальству нет до меня никакого дела.
Как и в прошлую встречу, Лена испытывала необыкновенную легкость и свободу общения с Казанком. Она могла говорить с ним решительно обо всем, и молчать, не испытывая неловкости, и трогать его, и не удивилась бы, если бы он начал делать то же.
— Что — братишка твой приехаль? — спросил Семка, поведя бровью в сторону Сережи, и усмехнулся. — Он тебе про меня насказет!
— Разве у вас дурные отношения?
— У него дурные, у меня умные, — насмехался Семка.
— Если ты хочешь, чтобы я была дружна с тобой, — сказала Лена, не замечая, что стала называть его на "ты", — ты должен помнить, что я очень люблю его.
— Я тозе, — дерзко отвечал он.
— Ты все же очень нахальный парень, — просто сказала она.
— А ты — красавуська. На тебя глядеть, аж глазам больно.
— Красавушками, положим, коров зовут. — Лена улыбнулась. — Я правда нравлюсь тебе, Казанок?
— Очень. Я мог бы ходить за тобой, как нитка за иголькой.
Она засмеялась.
— Мне придется вынуть нитку из иголки. Мне пора в больницу. Я еще увижу тебя, Казанок?
— Захочешь, увидись.
— А как я найду тебя?
— Я сам найду тебя, махонькая.
— До свиданья, Казанок!
И Лена, как и вчера, нежной своей ладонью чуть коснулась его головы между ухом и шапочкой.
— Как ты можешь с ним так… с этой сволочью! — мрачно говорил Сережа, не будучи в силах глядеть на Лену. — Ведь это же сволочь! — повторил он.
— Почему ты так ругаешь его? — спросила Лена, пытливо глядя в глаза Сереже.
— Это же сын местного барышника, прожженный, бесстыдный парень!
— Он же партизан?
— Что из того!
— Ты завидуешь ему, — спокойно сказала Лена.
— Я завидую ему?!
Сережа смутился. Он смутился оттого, что в его отношении к Казанку действительно был элемент зависти. Он чувствовал, что не только этим определяется его враждебное отношение к Семке, но Лена, как обычно, нашла именно эту нездоровую и личную сторону в его поведении.
— Глупости какие! — сказал он смущенно и сердито. — Да что же, поступай, как знаешь…
— Не любишь ты правды, — усмехнулась Лена. Она вздохнула. — Пойдем, если так…
Да, отношения между Леной и Сережей уже не были прежними дружескими, искренними отношениями.
От прекрасного утреннего настроения не осталось и следа. Как в последние дни похода, Сережей овладело чувство недовольства собой и ощущение какой-то неустроенности всего.
V
Наскоро позавтракав на кухне, Сережа в том же настроении беспокойства и недовольства собой пошел в ревком. Его официальная должность в ревкоме была — инструктор культурно-просветительного отдела. Он работал под руководством Ванды. Мысль о том, что он снова должен будет вернуться к исполнению этих скучных, немужественных обязанностей, была ему невыносима.
Сережа вошел в помещение канцелярии ревкома и, удивленный, остановился. Посреди комнаты стоял Хрисанф Бледный и, держа в руках толстую непереплетенную книгу, громко читал по ней какие-то стихи. Против него, подбоченясь, как гусар, стояла Ванда и слушала. Выражение ее красивых, недобрых глаз было восторженное. Черноголовая машинистка, упершись подбородком в спинку стула, смотрела на них обоих, ничего не понимая.
…Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз,
Впереди — Исус Христос.
Хрисанф Бледный опустил книгу и, ошеломленный, посмотрел на Ванду.
— Изумительно! — с чувством сказала она. — Прекрасно!.. "В белом венчике из роз, впереди — Исус Христос…" Вот как надо писать, Хрисанф!.. Ты слышал? — обратилась она к Сереже.
— Что это такое? — мрачно спросил он.
— Новая поэма Блока! Хрисанф на офицерской квартире в Шкотове захватил несколько книг; я смотрю — петербургский журнал "Наш путь", и вдруг такая изумительная вещь!
— Ничего изумительного не нахожу, — холодно сказал Сережа, — мистика какая-то.
— Какая же это мистика?.. Это же символ! Ты просто ничего не понимаешь, — оскорбленная, сказала Ванда.
— Нет, главное, частушки хорошие есть, — сказал Хрисанф Бледный.
— Когда я смогу отчитаться перед тобой? — не глядя на Ванду, сухо-деловито спросил Сережа. — Предупреждаю заранее: многие твои задания не удалось выполнить…
В это время отворилась дверь, и вошел Сеня Кудрявый.
— Сеня! — радостно воскликнул Сережа.
— Застал, слава богу, — сказал Сеня, с трудом переводя дух, и, схватив Сережу за руку, улыбнулся, показав свои ровные кремовые зубы. — Пойдем со мной. Живенько…
Сережа, даже не взглянув на Ванду и Хрисанфа, вместе с Сеней вышел из ревкома.
— На рудник посылают нас с тобой, — идя по улице рядом с Сережей, вполголоса, весело говорил Сеня. — Я думал, вчера сказали тебе, да вижу, не ищешь меня, думаю — не схотел.
— Что ты, я с радостью! — воодушевился Сережа. — А что мы должны будем там сделать? — с волнением спросил он: он подумал, что, может быть, их посылают что-нибудь взорвать или кого-нибудь убить.
— Бастовать хотят они, а мы должны уговаривать, чтобы не торопились… Только ты все это в секрете держи.
— Что ты, Сеня! Я очень рад. — Сережа поймал Сенину руку и на мгновение крепко сжал ее. — Ты знаешь, мы так переволновались за вас!
— Из-за хунхузов? Пустяками обошлось, — собрав у глаз веселые морщинки, сказал Сеня. — А как добрались вы? Как сестра? — спросил он с некоторым смущением.
— Сестра? Хочешь, я вас познакомлю? — сказал Сережа, обрадовавшись возможности загладить этим размолвку с Леной.
— Не официально ли выйдет? Стоит ли? — колебался Сеня, но чувствовалось, что ему очень этого хочется.
— Глупости какие! На минутку забежим в больницу — и всё.
Они, чтобы не привлечь внимания раненых, зашли в больницу не с главного хода, с улицы, а со двора, и сразу наткнулись на Фросю.
