Что ж, это было его право – и как друга, и как хозяина…

Я не знал, стоит ли рассказывать Исидору о моем детстве, которое уже казалось мне незначительным; и первым делом сообщил самую главную новость.

– Я обручился, Исидор, и через три года женюсь!

Исидор живо заинтересовался этим, спросив, кто моя избранница и как я ее нашел. Я рассказал. Я заявил, что убежден – соединить свою судьбу с этой Поликсеной мне предназначено свыше!

Я и вправду верил в это… как верю до сих пор. И вы, конечно, можете себе представить, какое впечатление мои слова произвели на Исидора.

Он поздравил меня и подтвердил, что, по его убеждению, таков промысел богов…

– И твоя невеста все рассказала тебе о себе? – спросил он.

Я недоуменно посмотрел на него.

– Она многое рассказала. Гораздо больше, чем обычно поверяют незнакомцу.

Исидор помолчал, глядя на запад и пощипывая бронзовыми пальцами свой гладкий подбородок.

– А знаешь ли ты, кто ее братья? Те, в чьей комнате ты поселился, пока жил у Критобула?

Я медленно покачал головой.

– Нет… Но я думал, что это сыновья Критобула и Геланики…

И тут же мне стало ясно, что это не может быть так. Как я раньше не понял! Будь эти мальчики детьми Критобула, они были бы еще младше Поликсены и, конечно, до сих пор жили бы в отцовском доме!

Но я и Поликсена были слишком поглощены друг другом, чтобы говорить о чем-нибудь еще…

Я провел рукой по стриженой голове и спросил, борясь с волнением:

– А ты знаешь, кто по крови ее братья? Должно быть… они дети того же персидского воеводы, Надира?

Исидор тихо рассмеялся.

– Они дети знатного перса, это верно, – но только другого, по имени Дарион. До того, как стать любовницей Надира, мать твоей невесты была наложницей Дариона. Ты знаешь, кто это такой?

Я мотнул головой.

– Дарион – сын брата моей матери, который женился на родственнице Дария, чтобы получить ионийское царство, – объяснил Исидор. – Варазе и Фарнак, братья твоей Поликсены, – оба наполовину азиаты и носят персидские имена. Их обоих воспитывали как персидских царевичей.

Мой друг нахмурил бритые брови.

– Фарнак – единоутробный брат Поликсены, сын Геланики… а Варазе – сын родовитой персиянки, жены Дариона. Я думаю, что когда они повзрослели, то поссорились со своим приемным отцом и отправились в Азию, чтобы примкнуть к Дарию! Им должно быть сейчас по восемнадцать лет!

«Неудивительно, что Поликсена ничего не говорила мне о них», – подумал я.

Потом я разозлился – как будто моя невеста предала меня, умолчав о таком… Но как об этом можно было рассказать, и не только мне, но и любому другому греку, которого прочили ей в женихи?

Мне вдруг стало ужасно жаль бедолагу Критобула: мало того, что этот миноец не имел ни собственного сына, ни даже дочери, – он, как оказалось, был вынужден воспитывать чужих детей от двоих разных персов!

Я встал и подошел к ограждению, лицом к северу, – как будто мог дотянуться до Поликсены. Мне хотелось сурово пожурить ее за лукавство… а потом успокоить. Я надеялся, что могу соприкоснуться с нею мыслью и душой… если это правда, что духу нипочем расстояния.

Да, я предвидел еще большие трудности от такого родства, – эти братья-полуперсы, Варазе и Фарнак, могли встретиться мне и причинить немало зла. Но я уже поклялся в верности Поликсене и не изменю ей, чьей бы дочерью и сестрой она ни была. Только так и поступают мужчины!

Исидор подошел ко мне и встал рядом. Коснулся моего локтя.

– Ты сохранишь верность этой девочке, я вижу. Это Маат, как сказали бы у нас, – праведный путь… Я сделал бы так же, будь я на твоем месте.

«Но на моем месте ты не очутишься никогда», – подумал я, с некоторой завистью. Будущий путь Исидора был уже определен – и пусть жизнь караванного смотрителя в таком захолустье казалась мне довольно скучной, моему египетскому родичу были обеспечены богатство и почет.

Внезапно Исидор сказал:

– Моя госпожа мать составила завещание на твое имя, как и на мое.

Я встрепенулся.

– Завещание?.. Так у вас женщины могут писать завещания?

Исидор пожал плечами, глядя на меня как на дикаря.

– И завещания, и договоры, – все, что понадобится. Ты не хочешь узнать, что она тебе оставила?

«Наверное, книги», – подумал я, вспомнив о тех подаренных свитках. Я так и не захватил их с собой! Но, разумеется, из уважения к бабке и к Исидору я промолчал.

Мы спустились вниз, и Исидор действительно провел меня в библиотеку.

– Вот эти папирусы, – сказал он мне, показав на секции с демотическими и греческими свитками в первом стеллаже. – Они очень ценные – это сочинения ученых мужей Та-Кемет, неизвестные вашим книгочеям, а также наши сказания и стихи. Но моя мать завещала тебе и деньги.

Исидор улыбнулся и уточнил:

– Тридцать греческих мин серебром.15

Я с трудом скрыл свою неприличную радость. Хотя это чувство скоро сменилось озабоченностью – насущных потребностей у меня и у тех, кто зависел от меня, было гораздо больше, чем этих денег.

До похорон бабушки я съездил в Навкратис и послал письмо домой, известив родителей о причине моей задержки: из Навкратиса отправлять послания было не так рискованно.

На Крит я писать не стал. Критобул получил бы это письмо раньше своей дочери… и я еще не знал, стоит ли нам видеться на обратном пути. Мне уже недоставало Поликсены… но такая тоска, тоска юноши по девушке, требует много большего, чем может дать короткое свидание. И для нее все это было слишком рано.

Однако теперь я всерьез задумался о том, как поплыву домой: один и с немалыми деньгами. С Исидором я своими опасениями не делился, из гордости или стеснения, – но он сам все понял.

На следующий день после того, как гранитный саркофаг моей бабки опустили в подземную гробницу, приготовленную в коптосском некрополе, Исидор заговорил о моем путешествии домой. Он сказал мне, что наймет в Коптосе двоих воинов и вместе с ними проводит меня до Родоса. И заявил, что не будет слушать никаких возражений!

– Но почему не нанять охрану в Навкратисе, и не взять греков, если уж на то пошло? – воскликнул я.

Исидор рассмеялся, согнувшись и хлопнув себя по коленям.

– Именно потому, мой друг экуеша, что твои соплеменники не заботятся о смерти! Они гораздо легче могут ограбить и убить нас по пути, чем это сделали бы воины моей страны!

С этим, признаться, поспорить было трудно. Я с благодарностью принял предложение Исидора – и скоро мы вчетвером, с моим египетским родичем и его двумя наемниками, отправились на север.

Исидор тоже не задержался до дня похорон своего отца – помочь мне для него оказалось важнее. Но Тураи должен был упокоиться в одной гробнице с женой, в соседней камере, которая была давно готова. И все распоряжения насчет погребения мой друг сделал своему слуге и управителю, Нахт-Мину, который был чистокровным египтянином и мог проследить за соблюдением всех ритуалов не хуже господина.

Назад нам предстояло плыть на родосском корабле – Исидор нашел такой, который шел до самого моего острова. Разумеется, это судно должно было сделать остановку на Крите, поскольку там удобнее всего было пополнить запасы воды и провизии и починить то, что сломается во время плавания. Но только не в кносском порту, а в порту Гортины – другого очень древнего южного города. Гортина располагалась по другую сторону от Кносса, на противоположном конце острова.

Я был рад, что близость моей невесты не будет искушать меня. А Исидор с улыбкой рассказал, что правители его земли издревле сообщались с Критом: минойцы на языке Та-Кемет назывались «кефтиу», как мы «экуеша».

Я заподозрил, что, несмотря на траур по отцу и матери, Исидора радует предлог посетить чужие земли. Египтяне были большими домоседами, которые вели замкнутую жизнь; а уроженцы Верхнего Египта в особенности.