– Как ты меня назвал? Что такое «экуеша»? – спросил я, стараясь не уступать ему.

– Это значит – грек. Так мы называем людей из вашего народа моря, – ответил мальчишка. Потом он наконец-то представился:

– Мое имя Исидор, я сын господина и госпожи этого дома.

– Я это понял, – я кивнул. Изъяснялся этот мальчик странновато, хотя и говорил на моем языке.

Потом я ощутил голод: мы так и не поели с дороги. Скрывая смущение, я потер живот и произнес:

– А я смогу сегодня увидеть… господина Тураи? Я еще не приветствовал его.

Тураи звали египетского мужа моей бабушки. Я догадался, что днем он выходил куда-то вместе с сыном.

– Ты, наверное, хочешь сказать, что ты голоден, – ответил Исидор, снисходительно наблюдая за мной: я опять покраснел, но кивнул.

– Отец уже пришел, и я явился, чтобы пригласить тебя поужинать с нами. Мне сказали, что тебя поселили вместе со мной, – сказал юный хозяин.

Я просиял.

– Очень хорошо!

Тут я подумал, что мне придется сейчас встать перед этим старшим мальчишкой, надменным чужеземцем, и захромать в сторону столовой, взяв свою палку. Однако этот стыд приходилось пересилить: я обул свои разные сандалии, не поднимая глаз, а потом, покачнувшись, встал. Я решил, что в доме обойдусь без палки.

– Одевайся, я подожду, – произнес Исидор. Он держался невозмутимо; и я понял, что о моей хромоте он знает. – Твоя одежда вон в том сундуке.

Я вытащил хитон поприличнее – белый и тонкий, с черно-желтой лиственной каймой понизу; застегнул на талии пояс из бронзовых колечек. Моего золотого критского бычка я носил не снимая – и решил выпустить его поверх платья.

– Я готов, – сказал я, пригладив волосы гребнем.

– Прекрасно, – ответил Исидор, улыбнувшись. – Я тоже. Идем.

Пока я одевался, и он успел принарядиться: на нем осталась та же белая набедренная повязка, напоминавшая сложного покроя юбку, однако он надел ожерелье-ошейник из многих рядов голубых и зеленых бус – такие украшения я уже неоднократно видел на здешних мужчинах, и на коптосских женщинах тоже. Руки выше локтей Исидор украсил серебряными браслетами.

Я молча последовал за ним; но на пороге комнаты вдруг вспомнил кое-что важное и окликнул его.

– Погоди! Можно тебя спросить?..

Исидор повернулся.

– Спрашивай.

– Кому ты молился, пока я спал?

Мальчишка не смутился – только выше поднял подбородок.

– Осирису, – ответил он. – Царю мертвых, что обитает на западе.

«Царю мертвых?» – изумленно подумал я.

При этих словах меня передернуло – сразу представился мрак Аида, в котором блуждают навеки потерянные души. Но Исидор говорил о царстве своего бога как о чем-то необычайно светлом и радостном, и недоступном мне – чужестранцу.

Но, конечно, сейчас было не время говорить о богах. Я только спросил – невольно заробев:

– И ты молишься Осирису… каждый вечер?

– Да, каждый вечер, – кивнул мальчик.

Он повернулся, тоже не желая продолжать, и мы вдвоем по коридору дошли до столовой. Это был зал со стенами, выкрашенными поверху в синий цвет – как ночное небо: подняв глаза, я увидел, что потолок тоже синий. Его подпирали колонны из черного дерева.

Потом я опустил глаза и увидел все общество.

Оказалось, что никто меня специально не дожидался, к моему немалому облегчению. Общего стола, как и у нас дома, в обеденном зале Тураи не было: хозяева и матушка расположились за отдельными столиками, а сестра уселась прямо на пол, на подушки. Гармония обрадовалась мне и позвала, чтобы я сел рядом; но мне вдруг стало стыдно на глазах у всех есть на полу, с маленькой девочкой. И я огляделся, ища, не предложит ли мне кто-нибудь другого места.

Я увидел, что Исидор тоже занял собственный столик, – и он с улыбкой сделал мне знак.

– Садись ко мне, экуеша.

Его родители трапезничали за своим столиком, накрытым на двоих; мне показалось неуместным сейчас привлекать внимание к себе, и я принял предложение Исидора.

Нам подали жареную рыбу с чесночно-луковым соусом, резаные овощи – редис и огурцы, как мне потом объяснили, белые булочки с кунжутом. Еще были финики в меду и гранатовый сок. Я набивал живот с удовольствием. Однако, насытившись, вспомнил об умеренности и постеснялся брать еще.

Я присмотрелся к хозяину дома, который был все еще занят разговором с женой. Я уже заметил, что господин Тураи бритоголовый, как жрецы и писцы, которых мы встречали, когда останавливались в разных селениях по пути на юг. Неужели он жрец – и поэтому у него такой сын?..

Мне стало очень не по себе от подобной мысли.

– Исидор, – шепотом спросил я, в первый раз обращаясь к хозяйскому сыну по-имени, – а чем занимается твой отец?

Мальчик горделиво выпрямился.

– Он смотритель караванных путей, – ответил Исидор. – Большой господин.

– А-а, – протянул я, не очень-то поняв, что это значит. Но такая должность мне почему-то не понравилась.

Я уже и не знал, идти ли к хозяину представляться. Но тут вдруг Исидор сказал:

– Подойди к отцу, он позвал тебя!

Я неуклюже выбрался из-за стола и, приблизившись к хозяевам дома, остановился напротив них. Я поклонился: похоже, здесь я скоро привыкну это делать.

– Ты – Питфей, сын Никострата, – произнес Тураи по-гречески.

– Да, господин, – подтвердил я.

Он говорил очень похоже на своего сына, и держался похоже. Правда, этот египтянин выглядел более приветливым, чем Исидор, но подобная любезность тоже была снисходительной.

– Надеюсь, наш дом тебе понравился, – сказал хозяин.

– Конечно, – подтвердил я. А как еще я мог ответить?

Тураи улыбнулся, взглянув на бабушку – свою супругу. А потом вдруг опять посмотрел на меня и спросил:

– А сын мой тебе понравился?

Я растерялся.

– Исидор вырос один, и привык всегда быть один, – объяснил Тураи. – Но я надеюсь, что вы с ним поладите.

Я поклонился и отошел. Я понял, что пора идти к себе: место Исидора уже опустело. Но я также понял, что гостеванье в Египте сулит мне куда больше неожиданностей, чем я думал.

Исидор и вправду оказался большим умником – он был просто набит знаниями: и не уставал их пополнять. Конечно, что ему еще было делать одному, кроме как учиться книжным премудростям?

На другой день после нашего приезда он подошел ко мне и предложил показать мне город. Родители дали ему разрешение… а может, попросили, желая нас подружить, как я подозревал. Но я вспомнил о том, как выгляжу со стороны, и сказал:

– Исидор, на меня же все будут показывать пальцами!

Он улыбнулся.

– Никто не будет. Мы возьмем с собой слуг, и все увидят, что мы знатные люди, – оборванцы дразниться не посмеют, а наши благородные господа сдержанны и учтивы. К тому же, у нас в Та-Кемет не принято лезть в чужие дела.

Та-Кемет, «Черная Земля», – имя, которым сами египтяне называют свою страну: Исидор сообщил мне об этом утром.

Я согласился. Мы вышли на прогулку ближе к вечеру, когда стало прохладней, – я захватил свою палку и Мирона, а Исидор мальчишку, который мне прислуживал. Как я понял, это был и его собственный слуга. На самом деле, мне и без сопровождающих мало кого приходилось опасаться – коптосцы люди чинные, а мальчишки, видимо, предпочитали играть у себя во дворах. Таких забияк, каких у нас много и среди детей, и среди молодежи, я не увидел. Только желтые поджарые собаки дремали на солнце.

«Может, они все просто трусы?» – подумал я.

Но ведь Египет долго был богатой и могучей страной, трусы не смогли бы создать такое государство…

И тут Исидор привлек мое внимание и начал рассказывать о том, что мы видели: о том, сколько тысячелетий уже существует Коптос, когда был заложен его главный храм, посвященный богу Мину, где останавливаются караваны, которые прибывают с востока, и как именно ведется учет товарам, которые они привозят.

– Этим и занимается мой отец, – с гордостью рассказывал Исидор. – Его должность очень древняя, она существовала уже во времена великой царицы Осирис Хатшепсут, которая отправляла караваны в Пунт, – это было тысячу лет назад. Наш город возвышали его величество Осирис Рамсес и его величество Осирис Сети4 семьсот лет назад, когда Та-Кемет стала широко торговать и сражаться с сирийцами и хеттами…