Только ноги оказались ватными, они не могли удержать девушку, и она повалилась в траву. В голове прозвучал шепот:

"Не бойся-я-я… Остановись… Никто не причинит тебе зла… Спи, чадо!.."[4]

– Проснулась, чадо? – услышала Ольга, едва опали путы гипнотического воздействия. Она лежала в комнате, где провела ночь. Рядом сидел Добромир. Вид у волхва был задумчиво-обескураженный, казалось, он пытается решить некую важную задачу, но, зная ответ, не решается это сделать.

– Да. За что меня хотели убить?

– Никто не хотел тебя убивать. Это обряд появления на свет, он предшествует имя наречению.

– Мне появляться?! Я уже есть! Зачем мне давать мое же имя?! Зачем меня здесь держат?! Я хочу домой. Меня достали ваши реконструкторские игры в предков! – выпалила Ольга. Внутри кипело возмущение. В голове гремели барабаны. Злость вот-вот готова была выплеснуться и захлестнуть темной пеленой.

– Т-ш-ш, не шуми, чадо, – миролюбиво произнес волхв.

– Кто вы такие? Сектанты? Почему меня здесь держат и вынуждают участвовать в каких-то обрядах?!

– Сесанты? – Добромир попробовал выговорить, но исковеркал слово, и не похоже, что специально – оно явно не укладывалось в его речь, и было не незнакомо, – Не понимаю тебя, чадо. Тебя никто насильно не держит, тебя принесли, чтобы вылечить. Мы вылечили. Ты – вольная птица…

– И я могу уйти в любой момент? Прямо сейчас? – съехидничала Ольга, приподнимаясь с лежанки.

– Ступай… Проведут до опушки.

– Хорошо. В какой стороне Москва?

– Не знаю такого, – развел руками Добромир.

– Что?! – Ольга буквально впилась взглядом в волхва, пытаясь прочесть смущение, ложь, хоть какое-то мелькнувшее чувство, уличившее мужчину в обмане. Но не было.

– Мне нужно домой, в Москву, город такой, – попыталась она вновь, тихо прошептав и, почему-то внутренне, уже боясь услышать ответ.

– А, ну так то до Киева добираться, потом на юг, в ромейские земли, раз домой.

– Ромейские земли? Нет-нет, ты… путаешь!

– Если ты – ромейка, то дом твой там, я так думаю. Но ты ведь здесь. Здесь твой дом, чадо.

– Я не ромейка… я русская, из Москвы… Я хочу домой…

– Поспи, чадо… – взмахнул рукой Добромир, усыпляя Ольгу. – А я поищу твою Москву. Вишь горе-то какое… Домой хочет… Понятно дело – еще не наша, вот и испугалась. Поспит, успокоиться. Все уложиться, как буря на море.

Состояние постоянного сна, иногда насильного, и кратких мгновений бодрости, абсолютно не приносящих никакой радости, Ольгу утомили. Потому проснулась она в плохом настроении, и помня прерванный разговор.

"Что он несет?! Не знает Москву! Направляет на юг в Киев. Ха! Киев знает, а Москву нет. Он бы меня еще во Владивосток отправил! Неучь? А может он… Ну да, Добромир – отшельник. Но был же он перед этим ребенком, пусть в самой столице не бывал, так интернет на каждом углу, да и что он в школе не учился?! Темнит волхв, ой прикидывается! Но для чего?! Может им типа "добровольная, счастливая жертва нужна"…Кто их неоязычников знает… Н-да: хрен редьки не слаще"

– Не нашел я твоей масквы, чадо. Тысячи городов у ромеев, но такого места нет. Может неправильно расслышал, только и похожего не нашел, – вздохнул Добромир.

– Не там искал, – улыбнулась Ольга.

– Может ты и права. Решила, что делать будешь? Гляжу: не спишь, думу думаешь, а не встаешь.

– Домой хочу. А вот куда идти не знаю, и ты не говоришь.

– Сначала в Киев, только матушка твоя в Искоростене, у Нискини-князя обитает, мож туда подашься?

"Мама! Здесь!" – Ольга чуть не сорвалась с места, готовая бежать напролом через буераки и чащи к родному человеку, но осадила себя, – "Мама у князя… Князя!.. Откуда он взялся?.. Стоп. Нискиня. Мне знакомо это имя… Не может быть, моя мама и Нискиня: он жил тысячу лет назад… нет – больше. Или это не моя мама… Господи! Да я запуталась!"

Добромир решил сжалиться над подопечной: лицо девушки все больше приобретало выражение страдания и растерянности. Он не мог расслышать, что шептали ее губы, но, периодическое подрагивание нижней и шмыганье носом, намекало: девица вот-вот разрыдается и полностью оправдает новое имя – чадо, с приставкой неразумное. Пора вмешаться и прервать ее копание в мыслях – ничего путного она не надумает, Добромир был в этом уверен. Старик деликатно кашлянул в кулак – чай княжеского рода, вежливость не обязательно соблюдать, да жалко ее. Без нянек и мамок осталась, лица родного и близко не сыскать. Как есть горемыка! Очень бы ей это имя подошло, но чуялась волхву скрытая и мощная сила внутри чада, не хотел он отпускать будущую Ольху. Хотел помочь. Наставить. Излечить и поддержать. Читал он будущее на лике девушке, и знал: от судьбы не уйти.

– Надумала?

– Не знаю, я ничего не понимаю, Добромир, – Ольга решила скрыть всю правду, а открыться лишь частично. Пока не разберется во всем основательно. Идти в Киев к матери, вдруг это не ее мать, да настоящая и не может быть в Киеве, если только не бросилась искать. А если это мать той девушки, за которую ее принимают? Вот же крику будет. Если это шутки исторических реконструкторов, то все раскроется, не может же спектакль тянуться бесконечно? Если же Добромир, Любава и остальные клоуны – секта, то тем более опасно признаваться, что она не Елена.

– Бывает. Ты вот сейчас как оторванный лист: несет тебя ветер, бросает оземь; мочит дождь, топит. А ты остановись, замри, оглядись, вокруг те же люди. Глядишь и прилепишься к месту-то, чай не выгоняют. Своей только стать надобно. А там потом и разберешься: силу почувствуешь, знания сами собой придут. Нужной станешь. Кликнут и пойдешь. Твою тропу никто не отымет.

– Точно ты сказал. Оторвался листик, и качает меня как былинку на ветру.

– Вот и славно. Не противься воле богов. Они серчают на это. Завтра повторим твое появление. Только ты не брыкайся, чадо неразумное. Мне-то хоть веришь?

– Верю, – кивнула Ольга, но внутри опять взбунтовалась.

"С какой-такой стати я должна тебе верить?! Обряды с ножами… Живут не пойми где! Оружие у всех. Да еще и странное. Чудной разговор! А делать, делать-то что мне? Притвориться и стерпеть…"

На следующее утро все повторилось: купание в ледяной воде, неторопливый поход к храму, укладывание на сырую землю. Лишь зрителей прибавилось, удивив Ольгу. Оказалось, что жители селения, которых она приняла за мужчин, такими не являлись – это были крупные, мощного сложения женщины. Настоящие "богатырицы"!

"И откуда только этих медведиц понабирали?.. А лица у них, как с модельного журнала срисованы – все красавицы"

Место "хмыря" занял Добромир, уж нарочно ли, иль шутя, чтобы развеять страхи Ольги, но для начала он опасливо бросил красноречивый взгляд и лишь потом замахнулся ножом.

"Ш-ш-ш… чадо неразумное, рождайся на свет, ждем тебя!" – прошелестело, успокаивая Ольгу.

На поляне кучка народа тоже затаила дыхание в ожидании возможного "представления", но девушка мужественно держалась, и позволила волхву совершать ножом над собою пассы.

– Родилась!.. – провозгласил Добромир.

Улыбки на лицах зрителей разделились поровну: кто-то счастливо улыбался, а кто остался разочарован – развлечение не состоялось, но расходиться народ не собирался.

– Вот что, чадо, – Добромир взял Ольгу под локоток и зашептал, – Сейчас продолжим. Верь: ничего плохого с тобою не сделаю. Не должна ты пугаться. Сейчас я проведу обряд очищения, станешь на колени вон на ту колоду, скинешь одежку. Потом…

– Что значит "скину одежку"?! Всю?! При всех?! – оторопела Ольга, испуганно обведя толпу взглядом.

– Что не так, чадо?.. – нахмурил седые брови Добромир, не понимая возмущения девушки.

Ольга смутилась. Обнажиться при всех! Это в ее голове не укладывалось. Но волхв выглядел серьезнее некуда, ни тени сомнения в правоте требований.