О наличии продумывания при осуществлении движений пишет и сам И. П. Павлов: «Давно было замечено и научно доказано, что, раз вы думаете (выделено мною. – Е. И.) об определенном движении (т. е. имеете кинестезическое представление), вы его невольно, этого не замечая, производите» (там же, с. 446). Говоря об этом, И. П. Павлов имеет в виду так называемые идеомоторные акты, когда при мысленном представлении человеком движения изменяется тонус мышц в соответствии с программой представляемого движения. Отсюда известный фокус с вращением шарика на длинной веревочке в ту или другую сторону, когда человек держит его на вытянутой вперед руке и мысленно представляет себе это вращение. Распределение тонуса мышц в соответствии с программой двигательного действия происходит непроизвольно. Объяснение этому – наличие условнорефлекторной связи между зрительным и кинестезическим представлением движения, с одной стороны, и двигательными центрами – с другой стороны. Но ведь идеомоторный акт начинается с произвольного представления человека о том или ином действии, т. е. с психического акта! Так что здесь условнорефлекторный механизм участвует в произвольном акте, но не подменяет его целиком.

Участие условнорефлекторного механизма в произвольном поведении человека хорошо видно на примере динамического стереотипа, о котором говорил И. П. Павлов. Суть его в том, что последовательная выработка условных рефлексов на разные индифферентные прежде раздражители приводит к формированию условнорефлекторной цепочки ответных реакций, запуск которой начинается лишь с использованием первого условного раздражителя, а остальные условные сигналы становятся уже ненужными, так как сигналом для следующей условнорефлекторной реакции является окончание предыдущей. Этот механизм срабатывает и у человека, когда он формирует относительную сложную череду действий (например, при попадании к себе в квартиру: думая о чем-то другом, мы как бы механически, не задумываясь, достаем ключ из кармана, открываем им дверь, входя в коридор, протягиваем руку к выключателю и т. д.). Правда, здесь не исключена и пусковая роль получаемых через зрительный канал сенсорных сигналов о том, в каком месте мы находимся.

Да и произвольные акты ходьбы, письма, чтения во многом базируются на использовании условнорефлекторного механизма динамического стереотипа.

Правда, позволяя с большой легкостью реагировать на предсказуемые стимулы, динамический стереотип создает трудности при приспособлении к новой среде.

Таким образом, произвольность не исключает использования непроизвольных механизмов управления, которые встраиваются в произвольные (психические) механизмы управления действиями. Однако в целом наши действия являются произвольными, т. е. преднамеренными и сознательно контролируемыми, не сводимыми к классическим условным рефлексам, как это понимал Павлов.

Узкие рамки выбранного Павловым метода изучения условных рефлексов не позволяли ему объективно изучать многие поведенческие реакции животных и человека. Поэтому Павлов вынужден был высказывать предположения о таких поведенческих рефлексах как о «рефлексе свободы», «рефлексе рабства», «рефлексе цели» и «рефлексе осторожности», используя при этом психологические и социальные понятия.

Рефлекс цели. «Анализ деятельности животных и людей приводит меня к заключению, что между рефлексами должен быть установлен особый рефлекс, рефлекс цели – стремление к обладанию определенным раздражающим предметом, понимая и обладание, и предмет в широком смысле слова» [1951, с. 197].

В качестве такого рефлекса Павлов приводит примеры из жизни человека. Он пишет, что человеческая жизнь состоит в преследовании всевозможных целей, причем обращает на себя внимание то, что не существует никакого постоянного соотношения между затрачиваемой энергией и важностью цели: сплошь и рядом на совершенно пустые цели тратится огромная энергия, и наоборот. Поэтому Павлов приходит к выводу, «что надо отделять самый акт стремления от смысла и ценности цели и что сущность дела заключается в самом стремлении, а цель – дело второстепенное» [1951, с. 197]. Из всех форм рефлекса цели Павлов как наиболее типичную и удобную для рассмотрения выделил коллекционерскую страсть. Генезис этого рефлекса-влечения Павлов видит в пищевом и ориентировочном рефлексах и проистекающем из них стремлении прикоснуться, взять, ощупать предмет, изучить его соответствующими органами чувств, положить в рот даже несъедобные предметы, если имеется сильный аппетит. «До чего сильно и непосредственно наше стремление прикоснуться к интересующему нас предмету, явствует хотя бы из тех барьеров, просьб и запрещений, к которым приходится прибегать, охраняя выставляемые на внимание даже культурной публики предметы. В результате ежедневной и неустанной работы этих хватательных рефлексов и многих других подобных должен был образоваться и закрепиться наследственностью, так сказать, общий, обобщенный хватательный рефлекс в отношении всякого предмета, раз остановившего на себе положительное внимание человека, – предмета, ставшего временным раздражителем человека» [1951, с. 199].

Характерной особенностью этого рефлекса является, по мнению Павлова, его периодичность возникновения, наподобие того, как периодично возникает потребность в пище. Периодичность этого рефлекса Павлов видит в том, что большие беспрерывные задачи и цели, как умственные, так и физические, все люди обыкновенно дробят на части, уроки, и это способствует сохранению энергии, облегчает окончательное достижение цели. Нетрудно заметить, что приведенный Павловым пример не имеет никакого отношения к периодичности возникновения потребностей и влечений.

С точки зрения Павлова, рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, так как он есть основная форма жизненной энергии человека. «Жизнь только того красна и сильна, кто всю жизнь стремится к постоянно достигаемой, но никогда не достижимой цели, или с одинаковым пылом переходит от одной цели к другой. Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной ими себе в жизни цели» [1951, с. 199].

Нельзя не заметить противоречия в заявлениях Павлова относительно этого рефлекса. Так, он пишет, что жизнь перестает привязывать к себе, как только она становится бесцельной. «Разве мы не читаем весьма часто в записках, оставляемых самоубийцами, что они прекращают жизнь потому, что она бесцельна. Конечно, цели человеческой жизни безграничны и неистощимы. Трагедия самоубийцы в том, что у него происходит чаще всего мимолетное, и только гораздо реже продолжительное, задерживание, торможение, как мы, физиологи, выражаемся, рефлекса цели. Рефлекс цели не есть нечто неподвижное, но, как и все в организме, колеблется и изменяется, смотря по условиям, то в сторону усиления и развития, то в сторону ослабления и почти совершенного искоренения» [1951, с. 200]. Но если рефлекс цели врожденный («закрепленный наследственностью»), то как он может исчезнуть? Примеры с коллекционированием, с несвоевременным кормлением ребенка и самоубийцами убеждает, что речь идет не о рефлексе цели как таковом, а о возникающих и исчезающих потребностях.