Сеченов писал и о других составляющих рефлекторного механизма: «Механизм в головном мозгу, производящий невольные (отраженные) движения в сфере туловища и конечностей, имеет там же два придатка, из которых один угнетает движение, а другой, наоборот, усиливает их относительно силы раздражения» [1953, с. 45]. В связи с этим Сеченов говорил о рефлексах с ослабленным и усиленным концом, причем усилителями реакций выступают эмоции. К категории непроизвольных движений, осуществляющихся по механизму рефлексов с усиленным концом, И. М. Сеченов относил те, которые выражают чувственное наслаждение, например смех ребенка при виде ярко окрашенных предметов, мимика голодного, когда он ест, и пр. «Начало дела – возбуждение чувствующего нерва; продолжение – деятельность центра, наслаждение; конец – мышечное сокращение», – писал Сеченов [1953, с. 48].
Однако уже при рассмотрении невольных движений Сеченов чрезмерно абсолютизирует ряд своих положений. Так, детерминированность (причинная обусловленность) психических явлений и поведения связывается в основном только с внешними воздействиями, со средой, окружающей человека. Кроме того, любой рефлекторный акт, считал Сеченов, заканчивается мышечным движением, что совершенно не очевидно.
…Мысль считается обыкновенно причиной поступка. В случае же, если внешнее влияние, т. е. чувственное возбуждение, остается, как это чрезвычайно часто бывает, незамеченным, то, конечно, мысль принимается даже за первоначальную причину поступка… Между тем это величайшая ложь. Первоначальная причина всякого поступка лежит всегда во внешнем чувственном возбуждении, потому что без него никакая мысль невозможна.
[Сеченов, 1953, с. 100–101].
Если бы это касалось простейших безусловных рефлексов животных, такая абсолютизация была бы в какой-то мере оправданной. Однако в качестве примеров рефлекторной деятельности Сеченов рассматривает довольно сложные поведенческие акты человека (не будем забывать, что он взялся за рассмотрение психической деятельности!), и тут, на мой взгляд, у него возникает ряд противоречий и неадекватных примеров, которые должны подтверждать правоту высказываемых им теоретических положений.
Рассмотрим первое положение Сеченова, что любые двигательные действия человека вызываются внешними раздражителями. Доказательству этого положения И. М. Сеченов посвящает большую часть своих рассуждений. И пока речь идет о рефлексах животных, то все в этих рассуждениях идет гладко. Но когда Сеченов переходит к обсуждению автоматизированных движений и автоматизмов человека, детерминация движений вследствие раздражения экстерорецепторов становится не очевидной. Так, в качестве примеров, доказывающих его правоту, Сеченов приводит лунатика и подвыпившего наездника, который управляет лошадью в опасных местах дороги лучше, чем трезвый. Однако эти примеры не доказывают внешнюю обусловленность действий лунатика и наездника, так как И. М. Сеченов имеет в виду только ту удивительную эквилибристику (удержание тела в равновесии, т. е. координированность движений), которая проявляется «только в минуту отсутствия сознания» и страха, а не инициацию действий, совершаемых тем и другим.
Для нас как для физиологов достаточно и того, что мозг есть орган души, то есть такой живой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причинами в движение, дает в окончательном результате тот же ряд внешних явлений, которыми характеризуется психическая деятельность.
[Сеченов, 1974, с. 112].
В поисках чувственного начала Сеченов приводит и пример с ходьбой и приходит к выводу, что «при ходьбе чувственное возбуждение дано с каждым шагом, моментом соприкосновения ноги с поверхностью, на которой человек идет, и вытекающим отсюда ощущением подпоры; кроме того, оно дано мышечными ощущениями (так называемое мышечное чувство), сопровождающими сокращение соответствующих органов» [1974, с. 58]. Все это так, но это опять-таки не объясняет запуск акта ходьбы, а именно с запуска рефлекс и начинается. Давление на опору («ощущение подпоры») есть и тогда, когда человек стоит или сидит, но это не является сигналом к началу локомоции. «Посмотрите… на совершенно нормального человека, когда он идет по ровному месту, по сильному косогору или по дороге, изрытой ямами.
Во всех этих случаях походка одного и того же человека бывает различна. Это значит, что он движения своего тела приспособляет к характеру местности, по которой движется. Узнавать же этот характер он может только или глазом, или ножными ощущениями. Вообразите же себе теперь человека, которому нет возможности ощущать каким бы то ни было образом местность: каким образом он может устроить походку?» [1974, с. 59].
Пример, приведенный И. М. Сеченовым, показывает роль мышечных и других ощущений в регуляции (коррекции) отдельных шагов при ходьбе, но не объясняет запуск самого акта ходьбы, который начинается у человека по поводу не прямо действующих внешних раздражений, а мотива как психологического образования.
Идеи сеченовской статьи [ «Рефлексы головного мозга». – Е. И.] разошлись далеко по земле русской, какая-то купчиха в Красноярске спрашивала у ссыльного Пантелеева: правда ли, что в Петербурге профессор Сеченов доказывает, что души нет, а существуют одни только рефлексы? Слово «рефлекс» имело в ту пору единственный смысл: механическая реакция, подобная движению ножки лягушки при раздражении ее кислотой. Приравнять человека с его душой и свободной волей к этой лягушке (а именно на ней ставил Сеченов свои опыты) казалось кощунством.
[Ярошевский, 1976, с. 235].
Когда же Сеченов говорит, что «ходьба в некоторых случаях может быть движением невольным» [1974, с. 59], его правота состоит в том, что отдельные компоненты ходьбы (последовательные следующие друг за другом шагательные движения) могут уходить из-под контроля сознания и поэтому воспринимаются нами как невольные. Но ходьба как сознательный целенаправленный акт без мотива, т. е. психического произвольного компонента, начаться не может. Собственно, об этом пишет и сам Сеченов: «У взрослых животных [локомоторный акт] приходит в деятельность, по-видимому, исключительно под влиянием воли и рассуждающей способности» [1974, с. 53].
Двусторонние ходы мысли, идущие навстречу друг другу со стороны физиологии и психологии, привели … И. М. Сеченова к радикальному заключению – нельзя обособлять центральное, мозговое звено психического акта от его естественного начала и конца. Это принципиальное положение служит логическим центром соотношения основных категорий концептуального аппарата сеченовской рефлекторной теории психических процессов.
Такой целостный акт с его средним внутримозговым звеном и внемозговой соматической периферией, смыкающей организм с объектом, и есть рефлекс в полном соответствии с общим, принципиальным смыслом этого понятия. И если центральное звено нельзя обособлять от соматической периферии, то это означает, что субстратом психического акта является не только мозговое звено, но вся эта трехчленная структура, в которой исходный и конечный периферические компоненты играют не менее существенную роль, чем компонент центральный. Только в своей целостной совокупности все эти компоненты составляют действительный, т. е. «соответствующий еще реальной стороне дела», далее не дробимый субстрат психического процесса. Именно в этом смысле, а не в смысле их прямой тождественности элементарным соматическим актам, психические процессы по способу своего происхождения и по механизму их совершения суть рефлексы.
Это фундаментальное положение И. М. Сеченова прямо вытекает из тезиса о необходимости центрального звена психического акта. В этом пункте сомкнулись физиологический поиск общих принципов работы нервной системы как целого и запрос, идущий от психологической теории и направленный на преодоление психофизиологического парадокса. Включение начального и конечного звеньев рефлекторного акта в состав субстрата психического процесса выводило поиски путей снятия этого парадокса из тупиковой ситуации, куда неизбежно попадала мысль, если она отталкивалась от представления, что субстратом психики является лишь головной мозг.
[Веккер, 2000, с. 58–60].
