Пока отправленный на разведку Шахран выяснял кто такие и по каким делам прибыли, Райс с белобрысой подругой напилась с великого горя из его же припрятанных запасов. А по возвращению евнуха, узнав, что тот выяснил о пристроенных гостях, да ещё то что все четверо направились в баню, будучи уже изрядно в нетрезвом состоянии, осмелела, если не сказать обнаглела в конец, сграбастала пьяную вдрызг Апити уже ничего не соображающую, и отправилась на смотрины своего суженного. Глянуть, так сказать, на него в истинном, неприкрытом одеждой виде. Ну, а за одно и себя показать во всей девичьей и колдовской красе. Не в рубахе же в напаренную баню ходить …

Когда ордынцы голышом собрались в том месте, что хозяин скромно обозвал банькой, они некоторое время стояли словно приколоченные гвоздями к полу, оглядываясь в недоумении по сторонам. Это оказалась не баня, в их понимании, а огромный зал для плясок с хороводами.

Просторное помещение с низкими потолками, ярко освещённое масляными лампадами. По краям в полствола дерева массивные лавки, на коих не только сидеть, но и лёжа уместиться можно было во всю широкую спину.

Огромный банный камень длинной каплей лежал в центре на подложке из мелкого песка, но огня под ним не видно. Похоже, грелся он где-то в другом, более низком помещении, поэтому ни дыма, ни гари абсолютно не ощущалось.

Первое обстоятельство, бросившееся в глаза опытному Асаргаду, что баня не сухая, как полагается. Похоже, грелась она ещё с утра, и перед ними не так давно кто-то парился. Вполне возможно, что её сушили и проветривали каким-то образом, так как чужого запаха мард не уловил, но в полном объёме всё же не успели просушить.

Царский ближник пристально огляделся, пройдясь по дальним углам. Везде идеальная чисто, но ощущение недавнего чужого присутствия не отпускало опытного воина.

Ещё перед баней, прогуливаясь по двору он мельком заглянул в просторную конюшню и удивился стоящей на привязи целой коннице. Помимо своих четверых он ещё насчитал двенадцать чужих. Притом не кабы каких, а самых родословных. Прямо царских по виду. И сейчас ему вспомнились чужие скакуны. Асаргад сразу понял, что они не хозяйские и что ордынцы в этом тереме не одни.

С одной стороны, вроде бы как наплевать. Ратимир их принял, накормил, разместил, баню выделил, значит они гости в его доме по полному праву, и мало ли кто ещё кроме них гостит в тереме. Он большой. В него, наверное, и сотня влезет таких как они. Но, с другой стороны, какой-то червячок тревожности в груди засуетился. Какое-то нехорошее предчувствие возникло у царского ближника по поводу этих гостей.

Друзья развалились, расслабились на гладко полированных скамьях, прибывая в блаженстве и расслабленной неге, а старшой всё не мог успокоиться. Непонятная тревога неизвестности давила. Он предчувствовал что-то нехорошее и это не давало ему покоя. Асаргада не волновал собственный голый вид, а вот отсутствие оружия напрягало, и это куда существенней приводило его в чувство стыдливой незащищённости, чем неприкрытая нагота.

– Асаргад, – беззаботно и весело окрикнул его расслабленный и захмелевший Гнур, вставая с лавки и подходя к сотоварищу, – что с тобой? Ты или отдыхай с нами или поделись своими думами, что ты сумрачную тень на наше солнце веселья натягиваешь?

Гнур обхватил старого друга за плечи и собрался уже потянуть в круг собутыльников, напавших на холодное пиво, предоставленное радушным хозяином для бани, но Асаргад не тронулся с места, лишь посмотрев товарищу в глаза, тихо заговорщицки проговорил:

– Здесь, кроме нас ещё кто-то есть.

– Где? – удивился Гнур, снимая руку с плеча друга и оглядываясь по сторонам.

– В тереме, – ответил Асаргад, – вроде бы то же, как и мы гости, но явно какие-то непростые.

– Да и дэв с ними, – смеясь, принялся успокаивать его Гнур, – к нам не лезут, отдыхать не мешают. Пойдём холодное пиво пить.

– Что-то не спокойно мне, друзья, – продолжал упираться главный в их компании, уже обращаясь ко всем, – чувствую какую-то неприятную пакость. Гости эти какие-то непонятные. Чем больше о них думаю, тем несуразнее они мне кажутся…

При этих словах входная дверь с грохотом распахнулась. Асаргад с Гнуром решительно повернулись и ордынский ближник только и смог выдавить из себя:

– А вот и они, кажется…

На пороге стояли две бесстыжие девицы. Совсем ещё молоденькие и обворожительно красивые, с нежными, удивительно прекрасными лицами с тонкими чертами. От их чарующих улыбок, у воинов перехватило дух. И ко всему прочему девы предстали абсолютно голые. Та, что с видом как минимум богини всего сущего перешагивающая порог первой, обладала пышной копной огненно-рыжих волос, с колдовскими лазоревыми глазами и с рельефно-мускулистым торсом, круче чем у самого Асаргада, и вся с ног до плеч расписанная ведьминой разноцветной росписью, блестевшей с переливами в свете масляных лампад.

Войдя как к себе домой встала в двух шагах от Асаргада с Гнуром, хищным взглядом обведя каждого и удовлетворённо потирая руки в предвкушении, одаривая при этом всех странной улыбкой не предвещающей ничего хорошего, как бы говоря ордынцам «вот вы и попались, голубчики».

Вторая, вошедшая вслед за ней, оказалась светловолосой с тёмно-серыми глазами. Не такого надменного вида как первая, но сказать о ней, что она безобидная овца, тоже язык не поворачивался. Тело этой девы в отличие от первой красавицы выглядело вполне обычным, девичьим. Но светловолосая, как и рыжая также блистала расписными ведьмиными завитушками, только с другой расцветкой – помягче цветом что ли, не так бросаясь в глаза, но зато разрисованная на большей площади.

Воины, закалённые походами и всего повидавшие в этой жизни, от увиденного не впали в шок. Их просто-напросто хватил удар. Уйбар сделал вид что со страха потерял сознание, с чётким решением: чтобы с ним не делали, в сознание не приходить ни за что на свете, ни за какое золото, хоть отваливай по весу собственного тела. Эбар подавился пивом, что глотал в тот момент, дико закашлялся до истерики, выбрызгивая капли пенного напитка на раскалённый банный камень, отчего тот свирепо зашипел и заполнил банное пространство пьянящим ароматом.

Асаргад с Гнуром, что оказались ближе всех к ведьминому явлению замерли изваяниями, перестав дышать, изображая ни то точенный камень, ни то искусно резанное дерево.

Светловолосая, войдя тоже замерла, подражая ордынским мужам, открыв рот и распахнув огромные тёмно-серые глаза, вцепившись взглядом в Гнура, высоченного красавца. Притом не в него самого, а в конкретное место пониже пояса. А ещё верней, в то, что из того места свисало. Судя по тому, что дева изрядно пошатывалась, не совладая с собственным телом и плавающим взглядом, не дающим ей сконцентрироваться, отчего то и дело норовила прикрыть один глаз для наведения резкости, она находилась в состоянии опьянения до неприличия!

Рыжая же лишь мельком одарив стоящих презрительным взглядом, важно прошествовала внутрь парной, игнорируя парализовано стоящих представителей для неё тогда ещё ненавистного пола. В след за ними в дверь вошёл ещё один неожиданный гость, оказавшийся мужчиной примерно одного с ордынцами возраста. Сухопарый, если не сказать отощавший от плохого кормления. Черты его лица выдавали в нём чистокровного мидийца.53 Вошёл, прикрывая за собой банные двери и загородил проход, складывая руки на щупленькой груди.

Тощий мидииц в своих мыслях, наверное, думал, что грозен на вид, хотя, как раз его жалкий облик и вернул ощущение реальности стоящим в оцепенении ордынцам. Правда, в отличие от всех, сопровождающий дев прибыл за ними следом полностью одетый, притом именно в мидийский придворный балахон безразмерного вида и вооружён, как положено мидийскому воину.

– Апити, сестра моя, – звонко смеясь заговорила рыжая, что прошла вперёд и по голосу казалась ещё пьяней, чем светловолосая, – глянь, каких красавцев от нас Ратимир в бане укрыл.