Перед глазами стояла пёстрая и яркая радуга, переливаясь из цвета в цвет плавными волнами и дрожа раскалённым воздухом, что обычно плавится в степи у земли в жаркий день. Райс вяло приоткрыла опухшие веки, словно нехотя, но красота во взоре никуда ни делась. Ярица видела потолок своей светёлки как бы сквозь пёструю пелену, отчего бревенчатый свод превратился в разноцветное дребезжащее марево. Рыжая долго тупо рассматривала радужный потолок с плавными переливами, не имея в голове ни единой мысли и ни единого отголоска чувства хоть какого-нибудь.

Накрыла апатия ко всему на свете. Первая мысль, что безмятежно проплыла в пустой голове: «Вот я и померла». Это прозвучало без единой капли сожаления и абсолютно равнодушным усталым голосом, даже облегчения не испытала от того, что мучения закончились. Попыталась ощутить истерзанное тело, но его не было. Тут зародилась первая робкая эмоция – жалось к себе любимой.

Райс ощутила горло и комок обиды в нем, сжавший глотку и выдавивший слезу, смачивая глаза. Хотела её неосознанно смахнуть рукой по привычке, но вместо этого почувствовала, как рука лишь слегка дёрнулась, где-то там далеко внизу, валяясь вдоль безвольного тела. И тут в сознании явилось туловище целиком. Даже реветь как-то расхотелось, когда поняла, что тело её где-то есть. Где-то там, ниже. Распахнула глаза и попыталась поднять голову чтобы посмотреть, что от него осталось. И первое, куда она обратила вновь появившееся внимание – низ живота со всеми его атрибутами.

Дева настороженно прислушалась, заранее шевеля на голове взъерошенные волосы зарождающимся ужасом, но зверя там не оказалось. Она его не ощущала. Осталась противно тянущая тяжесть будто мышцы надорваны, но расслаблены. Понимая, что стоит ей только дёрнуться, как в полной мере почувствует боль. Ощутила жар сосков, воспалённые груди. Даже лёгкое их шевеленье при подъёме головы отозвалось жгучим предчувствием неприятной боли будто с них содрана кожа, оголив нежное чувствительное мясо.

– Лежи, не дёргайся, – потребовал старческий голос со стороны.

Райс послушно уронила голову на пуховую подушку. К лежаку подошла Любовь, светясь как весеннее солнце, и внимательно осмотрев лицо царской дочери зачем-то низко к нему наклоняясь и заглядывая в глаза, спросила равнодушным голосом:

– Ну и что плавает перед глазами?

– Радуга, – одними губами прошептала мученица, тут же почувствовав, что они перестали быть эластичными, а стали болезными, будто неживыми и растрескались глиной, высушенной на солнце.

– Во как! Радуга! – встрепенулась Матёрая, – что-то я не припомню такой зацепки на Славу. Вот у мамы твоей сколько помню по давности плавают облака, притом розовые.

Последние слова она произнесла со сдавленным смешком, и тут же приподняв замученной кутырке голову, приставила к губам посуду с тёплым пойлом пахнувшим приятным ароматом. Ярица дёрнулась, вспоминая все приходящие последствия после того, как пила в последний раз, но Матёрая тут же её успокоила:

– Всё кончено, девка. Успокойся. Мы и так тебя трижды с того света вытаскивали. У меня в последний раз аж спина взмокла как старалась, чуть сама не сдохла. Хватит с тебя, покамест. Отдыхай от наслаждений, а то ещё понравится, привыкнешь, потом оттаскивай тебя от этого за уши.

– Я умирала? – изумилась Райс сдавленным шёпотом, распахнув подёрнутые слезой глаза.

– Умирала, умирала, а как же без этого, – успокоила Любовь деву тоном будто так и надо, – но ты не бойся красавица. На этом круге помощь оказывать не воспрещается. Поэтому мы здесь никому помереть полностью не даём. Так что пей мясной отвар. Восстанавливай силы.

Спаивая наваристый отвар, Матёрая начала инструктировать деву о дальнейших действиях. Как оказалось, радуга в глазах постепенно сама развеется, как натруженное тело расслабится и полностью успокоится, но Райс предстоит научиться вызывать её по желанию, а для тренировки дверь в светёлку останется под мороком. Снять его и выйти, впрочем, как и войти в светёлку, можно лишь породив вокруг себя девичью Славу. А последняя у ярицы будет зарождаться, когда появится радуга в глазах, но тут же успокоила что это дело нехитрое. Только навык нужен, а так как Райс девка смышлёная, то сама разберётся без сторонних советчиков.

Напоив болезную царскую дочь, вековуха оставила отдыхать и посоветовала поспать. Уверив в том, что, чуток поспав, придёт в себя быстрее обычного и уже через день другой будет скакать по Терему как коза, обожравшаяся мухоморов, правда, пока как хромая коза на обе ноги, а в остальном вроде будто ничего и не было.

На этой весёлой ноте Любовь её покинула, оставив Райс одну разглядывать на потолке свою радугу. Только лишь дверь за вековухой закрылась, ярица вспомнила о подруге, но спросить вдогонку о судьбе Апити не успела, а во вслед кричать не могла от бессилия.

Белобрысая заявилась тут же, будто караулила, прошмыгнув в дверь светёлки и нависая ликующей физиономией над трижды помиравшей царской дочерью.

– Здрава будь, рыжая, – не скрывая бурной радости выпалила Апити, – ни чё ты тут себе для письки праздник устроила. Долго же ты ублажала себя, ни то, что я со своими скромными запросами. Я уж второй день вокруг терема круги нарезаю, а ты всё не насладишься собой. Ну ты ненасытная.

Райс попыталась улыбнуться на шутливый тон Апити, но тут же искривилась от боли в полопавшихся губах.

– А как ты ко мне вошла? Дверь же под мороком.

– Да легко. Ты ж сама вокруг Славу разлила. Заходи хоть всем Теремом.

– И как давно я тут отлёживаюсь?

– Да почитай деньков пять уже. Я за три управилась, а ты уж тут всем дала да выдала. Весь Терем на ушах стоял с утра до ночи.

Райс закрыла глаза от усталости, неожиданно навалившуюся камнем на грудь.

– Ладно подруга, – тут же тихо ретировалась Апити, поглаживая по руке рыжую страдалицу, – тебе нужно поспать. Сон лучшее лекарство. На себе испробовала. Успеем ещё поболтать, – и тут же спохватившись, добавила, – да. Ты завтра, коль в силах будешь вставать, рассмотри колдовскую роспись на Славу. Я от своей просто обалдела. Красота неописуемая.

И с этими словами, зародив в полуживой подруге кучу неуёмного любопытства, скрылась с глаз долой сама собой довольная. Вот же дрянь белобрысая. Ну какая девка сможет утерпеть от такой «занозы в задницу», даже будучи полуживой или полудохлой, без разницы. У рыжей вся апатия в раз улетучилась, и она, тут же преодолевая неимоверную слабость, подняла к лицу дрожащую руку и принялась её разглядывать.

Но толи радуга мешала в глазах, толи тусклый свет масляной лампадки, но разглядеть ничего не получилось, как не старалась. Так и уснула, не утолив своего жгучего любопытства.

Узор на себе царской дочери удалось рассмотреть в бронзовом зеркале лишь на второй день. Нежно-розовый, он опоясывал таз с выпуклой попой по всему кругу, начинаясь от талии и кончаясь ляжками чуть спускаясь на ноги. На другие места тела он не распространялся. А узор действительно был красив и хитро заплетён.

Любовалась Райс им долго, особенно на заднице, пока в глазах радуга не блеснула, а между ног не потеплело и ни намокло. Именно последнее обстоятельство заставило отбросить от себя зеркало словно ядовитую гадюку, быстренько одеться и выскочить на двор гулять от греха подальше…

Последующий круг опять не долго пришлось ждать. Не успев как следует оклематься от смертоносного рукоблудия, Райс неожиданно, буквально всего через тройку дней наткнулась в коридоре на Матерь Медведицу. Матёрая ничего толком ни «бес толком» не объясняя, даже не дав обуть босые ноги, схватила рыжую за руку и как была с голыми пятками потащила из Терема в лес, притом с таким видом будто опаздывает куда-то.

Райс в принципе знала, что спрашивать бесполезно, но всё же попыталась завязать хоть какой-нибудь разговор нисколько в информативном сколько в психологическом плане. Рыжую накрыла паника, какая бывает в предчувствии важнейшего события в жизни. Её охватило такое всепоглощающее волнение, что дева затряслась не только внешне, но и внутренне. Именно это неадекватное состояние с мурашками по всему телу прошибло ярицу на словесный понос, как некую защитную реакцию на страшную неизвестность.