На дворе полетел колючими хлопьями первый снег, когда царская дочь пробудилась поутру сама без посторонней помощи и не узрев ненавистного стола со скамьёй замерла в полу лежачем положении. После того памятного разговора и нескольких дней отдыха с размышлениями, она с первой же попытки выдержала сидение. Только вот не совсем следила за этими одинаковыми днями.

С вечера вроде, как казалось, что положенное высидела, но вошедшая Матёрая, загоняя деву на лежак как всё последнее время, почему-то эту уверенность из Райс своим молчаливым поведением выбила.

Испив дежурный черпак воды, что ставился у изголовья и разрешался для употребления перед сном и после, она в сомнении упала на лежак. Потом собралась, встала и на обессиленных ногах нерешительно двинулась к двери. Тронула. Створка играючи бесшумно распахнулась.

Ошеломлённая рыжая, ещё какое-то время постояла, дыша полною грудью словно задыхалась без воздуха, а затем завизжала, да так что взбудоражила весь Терем по тревоге.

Когда на шум сбежались его обитатели, то увидели растрёпанную и измождённую деву, валяющуюся кулём в дверях и рыдающую навзрыд. Все как одна принялись неутешную поздравлять. Кто-то додумался воды подать и сунуть в ослабшую руку кусок лепёшки.

Райс пить не стала, а лепёшку, зажатую в руке, прижала к груди, озираясь на теремных девок, как бы кто не отобрал невиданную драгоценность. Сначала царская дщерь валялась на боку, продолжая поскуливать, наотрез отказывалась даже садиться не то, что куда-нибудь идти. Наконец, сообща с гомоном и девичьим щебетанием её подняли и торжественно сопроводили на теремную кухню, где исхудавшая до безобразия ярица, от которой лишь «лазоревые глаза остались», принялись стоя кормить только что сваренной постной кашкой.

Апити визжала с рыданьями поэтому же поводу только ближе к весне в разгар Разбитной Масленицы.40 Всё то время что Райс отдыхала и обживалась в Тереме после прохождения третьего круга, рыжая постоянно дежурила у светёлки подруги-неудачницы. Переговаривалась с ней через закрытую колдовским запором дверь, давая советы с наставлениями и ругаясь на бестолковую подругу, вечно голодную. Белобрысая спокойно выдерживала сидение, но голодовку – ни в какую не осиливала.

Апити потом долго распиналась в благодарностях за то, что Райс поддержала и заставила терпеть, каждый раз заканчивая благодарственные излияния одними и теми же словами только в разных интерпретациях: «коли б не ты подруга, я бы сдохла от обжорства окончательно иль сошла с ума от одиночества и собственной никчёмности». Райс выслушивала горемыку, сочувствовала. Поведала о своих мучениях, лишь о разговоре с Матёрой умолчала…

Не дав Апити отойти от мучений голодного круга, отругав нерадивую девку за нерасторопность, Матерая, что звалась Водная Гладь повела двух доходяг на следующий круг. На все расспросы молчала словно рыба об лёд. Лишь спустившись в мрачные подземелья, как оказалось тоже имеющиеся у Терема, но куда любопытные девы не лазали из страха, вековуха, остановившись возле массивной дубовой двери и установив масляную лампадку на выступ в стене, злобно прошамкала, наконец отвечая на все их вопросы:

– Куды, куды? На «кудыкину» гору.

После чего натужно ухватившись далеко неслабыми для вековухи руками, отворила тяжеленую дверь, буквально втолкав кутырок без лишней церемонии в мрачное узкое помещение и столь же тяжело напрягаясь и старчески покряхтывая, заперла обратно массивную преграду, запечатав девок в темнице очень странного вида.

Потолок бревенчатый, невысокий. До него легко рукой дотянуться. Брёвна выложены не плотно и в щели между ними падал рассеянный свет. Ширина конуры в размах рук. Длиной в три их роста если выложить на пол. По бокам под потолком две глубокие ниши, вдавленные в стены, словно лежаки, только сколоченные в наклон к полу. Пока девы озирались, вертя головами в разные стороны, в комнатке неожиданно резко потемнело и через потолочные щели на кутырок обрушилась вода, как на водопаде, только тёплая.

– Это что за хрень? – завопила, скрючившись в три погибели Райс и укрывая лицо от обильного потока, стараясь перекричать шум искусственного водопада.

– А мне почём знать! – прокричала в ответ Апити, тоже складываясь в спине и подставляя щуплую задницу великому потопу, – я о такой пытке даже не слышала. Но что-то мне подсказывает, что это будет водное испытание. Помнишь, я тебе про реку рассказывала?

С этими словами белобрысая подруга указала на пол, заполняемый водой, но Райс и без неё уже видела, что вода никуда не уходит, а только накапливается. Рыжая, наоборот, указала наверх на встроенные ниши.

– Похоже, для нас сделано.

Подруга тут же полезла по стеночке в нишу, но Райс её одёрнула.

– Да не спеши. Вода поднимется, сами какашками всплывём.

Когда вода заполнила на половину верхние пологи, куда девки забились словно в бобровые норы с ужасом наблюдая как нескончаемым потоком, постепенно заливающим небольшое помещение, водопад резко закончился.

Подружки к этому времени с перепуга забрались на самую верхотуру и упёршись головами в потолочные брёвна, молча вглядывались в сверкающую поверхность, продолжающую рябить от капель, падающих с брёвен редким дождиком и наполняя оставшуюся воздушную прослойку, громкими и режущими слух в полной тишине булькающими звуками.

– Ну и чего нам ждать? – наконец не выдержала молчаливого сидения царская дочь.

– Да не знаю я, – отчего-то шёпотом прошипела Апити.

– Ты же говорила, что это как у вас на реке?

– На реке всё просто было, – продолжая шипеть принялась объяснять доморощенная всезнайка, – там отвод от русла в глине вырыт. Туда воду с реки пускали, чтобы на солнышке нагрелась и в ту мелкую лужу складывали девок. Как бы солнце не грело, всё равно девчонки по-быстрому мёрзли. А как пальцы рук и ног сморщатся и те начинали зубами стучать, то их оттуда вытаскивали.

– А почему шёпотом? – тоже вполголоса спросила рыжая, на всякий случай высунув голову из ниши и бегло осмотрев маленькую затопленную нору.

– Наставница сказывала, что с водой надобно всегда говорить шёпотом. Мол, мысли для неё слишком громкие и от них она свои водные уши затыкает, а к голосу наоборот глуха. Хоть заорись на неё. Притом, чем громче орёшь, тем для неё неслышнее.

– А зачем надо чтобы пальцы сморщились и зубы начали стучать? – зашипела рыжая, разглядывая свои мозолистые от оружия руки.

– Наставница учила, что когда пальцы сморщиваются, то тело переходит в какое-то первородное состояние. Сказку рассказывала, мол когда-то много-много лет назад все люди были водными. Не то будто рыбы, не то упыри болотные. И для того, чтоб ходить по скользкому дну и держать в руках осклизлые камни с дубинами у них кожа на пальцах буграми шла. Якобы им так было сподручней цепляться. Только я в эти сказки отродясь не верила. Как это люди могли всю жизнь в воде прожить. Хотя, судя по тому, что нас здесь в воде заперли, это мы на себе теперь и проверим.

– Так я не поняла что-то, рассказчица ты убогая, – не унималась Райс и раздражаясь на белобрысую, – зачем надо тело вводить в это, как ты говоришь первородное состояние?

– Наставница сказывала, что в том состоянии колдовство прилипает лучше обычного.

– Так нас что тут колдовать учить станут?

– Да не знаю я, – заражаясь Райсовым раздражением прошипела в ответ Апити, – чё прилипла как банный лист к заднице? Где ты видишь здесь наставниц? Кто учить-то будет? И как? – с этими словами она обвела поверхность воды рукой, наглядно показывая тупой царской дочери, что никакие наставницы не плавают ни по воде, ни под ней, – я ж сказала тебе, что о таком не слышала. Может просто промаринуют какое-то время да выпустят, а может ещё чё. Подождём – увидим. Куда нам рыпаться отсюда?