— А теперь… неужели же ты и теперь желаешь увидеться с ней?

— Я должен увидеться с ней, хоть и не хочу. Теперь она придет, она должна прийти… Ассунта вызвала ее для меня из загробного мира… уйти от нее я более не могу… я в ее власти. И все-таки лучше быть во власти мертвой, нежели той ужасной живой.

— Ты должен избавиться от обеих.

— Я должен увидеться с Мэрид.

В эту ночь я его не отпустил от себя, уложил в свою кровать, ухаживал за ним. Он бредил, галлюцинировал… ему мерещились обе, и живая, и мертвая… и он страдал, желая и не будучи в силах избавиться от них. Заснул он под утро и проснулся далеко за полдень.

Всю свою надежду я возлагал на то, что днем он придет в себя. И, действительно — он казался успокоенным. Твердо и спокойно заявил он мне, что ничто не в силах удержать его от посещения виллы у Порта Пиа в пасхальную ночь.

Единственной уступки с его стороны я добился — он разрешил мне сопровождать его в этот вечер в виллу, чтоб присутствовать на этом страшном сеансе. При этом он обещал мне, что это будет его последним посещением таинственной виллы.

Боясь одиночества и дрожа при одной мысли о том, что Ассунта де Марчис станет следить за ним, он согласился остаться у меня.

Я тотчас же послал к его хозяйке за некоторыми необходимыми ему вещами и не отходил от него, что называется, ни на шаг.

В пасхальную субботу триста с лишком колоколов загудели и заблаговестили, возвещая приближение праздника из праздников, возвещая жаждущему спасения и обновления человечеству о том, что очень, очень скоро наступит момент, когда свершится великое чудо — воскреснет из мертвых погребенный Сын Божий и вознесется на небо, и воссядет одесную Бога-Отца.

В зале виллы у Порта Пиа снова светилась та же голубая лампа; цветов в зале не было, но, невзирая на это, в воздухе носился опьяняющий аромат белых роз.

Нас на этот раз было всего трое: художник должен был экстренно уехать в Неаполь. Свой дом, однако, он любезно предоставил в наше распоряжение.

На его обычном месте сидел Гаральд; таким образом, ему пришлось держать в своей руке левую руку Ассунты. Последняя сидела, откинувшись в кресле с высокой спинкой, с закрытыми глазами, словно статуя. Она ни разу не взглянула на Гаральда. Рука ее была холодна, как у мертвеца, но и вся она производила впечатление мертвой… Мне казалось даже, что на сегодня чудодейственная сила оставила ее и что ей ни под каким видом не удастся вызвать мертвую Мэрид. «Ну, — думал я, — слава Богу! Вот и спасение!»

Мы сидели молча и ждали… Прошел час. Теперь могу с уверенностью сказать, что это был ужаснейший час моей жизни. Я находился в каком-то слабо освещенном склепе, в котором носился аромат невидимых цветов, рука моя касалась мертвенно-холодной руки полумертвого существа, помещавшегося рядом со мною, и… я ждал появления мертвой и погребенной женщины.

Я чувствовал какую-то давящую тяжесть, ум мой мутился, я терял сознание… Я видел перед собой лицо Гаральда, выражавшее напряженное ожидание… Долго, долго, не отрываясь, глядел на него, но, в конце концов, не выдержал…

Помню, я хотел оттолкнуть эту безжизненную руку, хотел вскочить со своего места, чтобы услышать человеческий голос среди царившей здесь гробовой тишины, хотел крикнуть: «Мы сойдем ума!» Я хотел броситься к Гаральду, чтобы силой увести, увлечь его отсюда, из этого страшного дома, от этой ужасной женщины… Туда, к живым людям, туда, где, среди живых, мы сами ожили бы… Но как раз в тот момент Ассунта начала вздыхать, стонать, произносить какие-то бессвязные слова, возвещая приближение духа Мэрид Астон.

О, отчего я не исполнил свое намерение! Отчего не сбросил я эти чары… Отчего допустил случиться тому, что произошло! Долго, долго считал я себя невольным убийцей Гаральда. Долго проклятие этого страшного часа не давало мне покоя. Рука Ассунты де Марчис дрожала и конвульсивно сжималась под моей рукой. С большим трудом сдерживал я ее… ее правую руку… Вдруг я увидел, как она быстрым движением выхватила из-за корсажа платья кинжал… Надо было держать, крепко держать ее во что бы то ни стало… Я это понимал, сознавал… Казалось, она невыразимо страдала. Ее сводили судороги, конвульсии…

В ужасе Гаральд выпустил из своей левую руку медиума… Я тотчас же схватил и ее; таким образом, в моих руках я крепко сжимал, словно тисками, руки Ассунты.

Нужно было ее в это мгновение во что бы то ни стало как можно крепче держать… Я молил у Бога сил… чтобы только не выпустить из своих ее рук!

Что случилось… не умею объяснить. Я это пережил… пережил!..

Да, я пережил ужасное, необъяснимое, страшное, чудесное. Я сам воочию все видел… Видел, как дрогнула рука Ассунты де Марчис, словно схватив какой-то невидимый мне предмет… Я видел, как стала она наносить кому-то удары, один за другим… Ужас сковал мои члены… Мороз пробежал по коже, волосы стали дыбом у меня на голове… Я чувствовал присутствие духа. Я чувствовал, что мертвая, вышедшая из могилы, находится среди нас… Вот она стояла за моим стулом… Теперь предо мной… Здесь… Там… И, наконец, рядом с Гаральдом… Близко-близко к нему.

Я вскочил, хотел выбежать… Но должен был остаться, должен был, не выпуская, держать ее руки, эти ужасные, вздрагивавшие руки, продолжавшие наносить удары… И я держал их, словно в железных тисках.

Вдруг раздался крик… Но это был не крик духа, привидения… Нет, это кричал человек, умирающий. Это был голос Гаральда.

Гаральд, мой друг, умирал. Умер. Он был убит ударом кинжала. Кинжал, который я уже видел ранее в руках Ассунты, пронзил насквозь сердце моего друга. А я ведь крепко-крепко держал в своих руках руки Ассунты де Марчис.

На спиритическом сеансе у вдовы банкира Картеро присутствовал, по приглашению одной из ее приятельниц, профессор физики Нардини.

Нельзя сказать, чтобы он приехал по собственному желанию. Едва он переступил порог нарядной виллы на берегу Тибра, как уже раскаивался в слабости, заставившей его уступить просьбам синьорины Аннели. На посещение спиритического сеанса он смотрел, как на предательство по отношению к своей любимой науке. Он упрекал себя, что вместо того, чтобы сидеть теперь в тихой лаборатории и заниматься интересными опытами, он неизвестно зачем звонил у дверей совершенно ему незнакомого дома.

Синьорина Аннели радостно пожала ему руку и поспешила представить хозяйке, полной, довольно красивой блондинке.

— Что вас заинтересовало в наших собраниях? — любезно спросила она профессора.

— Более всего меня соблазнило, сударыня, то обстоятельство, что великий Ломброзо до самых последних дней своей жизни оставался ревностным адептом спиритизма, — попытался вежливо уклониться от прямого ответа Нардини. А заметив насмешливую улыбку на лице хорошенькой синьорины Аннели, он повернулся в ее сторону и с плохо скрытой иронией добавил:

— К тому же известно, что демон-искуситель нашел себе верного помощника в лице женщины; синьорина так интересно описывала ваши сеансы, что я не мог устоять против соблазна посмотреть на них.

Синьора Картеро познакомила его с остальными своими гостями, которые все очень любезно высказывали ему свое удовольствие иметь его в числе товарищей по столоверчению.

Нардини был не только знаменитым физиком, но еще и ловким дипломатом. Он тотчас же сообразил, что, несмотря на внешнюю любезность, все в этом кружке относились к нему с недоверием и даже с известной долей неприязни, а потому решил оставаться лишь простым зрителем сеанса, не принимая в нем лично никакого участи я. Однако, это ему не удалось.

Вскоре, по приглашению хозяйки, гости перешли в специально отведенную под сеансы комнату и в порядке разместились вокруг большого круглого стола. Сперва прочитан был протокол предыдущего собрания, затем переписаны были имена всех присутствующих, наконец, приступлено было к самому тщательному осмотру комнаты и обыску самого медиума.