Но тот только пожал плечами, усмехнулся и проговорил:

— О, саиб, что значат твои ружья против рати зверей под предводительством льва!.. Слышишь, они все идут сюда?.. Но, повторяю, не бойся. Брось свои ружья: они бесполезны; я остановлю всех зверей и без оружия.

Концерт, в самом деле, с каждой минутой становился громче; слышался уже и треск сухих сучьев, ломавшихся под ногами животных; не слышно было только топота ног, потому что стремившиеся к нам животные были из тех, что на ходу почти не касаются земли, а точно носятся над ней.

Вдруг пламя нашего костра со страшным треском высоко взметнулось и, поднимаясь в течение нескольких секунд все выше и выше, так же внезапно погасло. Я все-таки успел разглядеть, что негры и китаец, растянувшись на траве, крепко спали. Гроводо, весь как-то сжавшись и закрыв лицо руками, молча сидел под деревом, а что касается Сами, то он стоял около этого дерева совершенно неподвижно, скрестив на груди руки и устремив свои большие сверкающие глаза в глубину леса.

Между тем, рев и вой становились прямо-таки оглушительными; мрак сделался такой, что, как говорится, хоть глаз выколи; только глаза Сами горели в этом мраке, как раскаленные угли. Я провел рукой по лбу и даже ущипнул себя, чтобы удостовериться, что я не сплю и не сделался жертвой кошмара; но вскрикнуть или сказать что-нибудь я не мог; язык мне не повиновался. Для внушения себе бодрости я хотел было закурить сигару и стал доставать из кармана портсигар и спички.

— Саиб, — сказал мне в это время Сами, — ты сейчас будешь не в состоянии поднять руку. Но ты не бойся этого: когда будет нужно, ты снова получишь способность владеть руками.

Я про себя улыбнулся, вынул сигару и коробок спичек. Взяв сигару в рот, я зажег спичку и хотел поднести ее ко рту, чтобы прикурить, но рука и вправду оказалась точно свинцовая и тяжело опустилась вдоль тела, пальцы как бы онемели, спичка из них выскользнула, упала на землю и погасла. Потом я не только не мог поднять руку или ногу, но не мог даже пошевелиться.

— Что, саиб, разве не говорил я тебе? — опять послышался голос индуса. — Возьми теперь ружье и попытайся выстрелить, — продолжал он. — Рука твоя будет действовать, но курка у ружья ты не спустишь.

В самом деле, я вдруг почувствовал, что вновь получил способность двигать всеми своими членами. Схватив лежавшее около меня ружье, я приложил его к плечу и хотел нажать на курок; однако он не двинулся с места, несмотря на все мои усилия.

Я положительно оцепенел от удивления и ужаса. Прямо передо мной горели глаза индуса; кругом слышался оглушающий концерт зверей, треск валежника, и всюду сверкали многочисленные красные, желтые и зеленые огненные шарики.

Я понял, что вокруг нас, точно прикованные к земле, стоят страшные звери, удерживаемые властным взглядом одного человека.

Картина была до такой степени страшная, что, право, не знаю, как я еще остался жив!

Вероятно, Сами понял, что мне не вынести долго этого ужасного состояния, поэтому он вдруг испустил короткий резкий крик; сверкавшие повсюду огненные шарики внезапно исчезли, рев, вой и треск валежника, умолкшие было на минуту, возобновились, и костер снова вспыхнул. Вскоре, однако, весь этот шум затих. Сами подошел ко мне и с улыбкой сказал:

— Ну, саиб, ты можешь теперь совершенно успокоиться: звери сюда больше не придут. А видишь вон там на дереве, над твоей головой, обезьяну? Она из той породы, мясо которой белые употребляют в пищу. Ты ведь голоден, саиб?

— Да, — ответил я. — Я сейчас застрелю ее.

Я поднял ружье и прицелился в обезьяну. Но индус остановил меня.

— Не трудись, саиб. Я сейчас покажу тебе еще кое-что… Смотри! — прибавил он, указав на дерево, где сидела большая черная обезьяна.

Я поднял глаза и увидел, как животное с заметным ужасом смотрело прямо в глаза Сами. Вдруг он сделал какое-то неуловимое движение рукой, обезьяна испустила громкий болезненный крик и тяжело рухнула на землю прямо к моим ногам. Я подошел и взглянул на нее; она была мертва.

— И ты много можешь делать таких… фокусов? — спросил я у индуса, когда прошла первая минута изумления.

— Много, саиб, — ответил тот.

— А не можешь ли ты мне объяснить… — начал было я.

— Нет, саиб! — поспешно перебил он.

По тону его голоса я понял, что настаивать бесполезно, и замолчал.

Мой повар-китаец зажарил хороший кусок обезьяньего мяса, которое показалось мне довольно вкусным. Утолив голод, я улегся в свой гамак и благополучно проспал до утра. Утром мы продолжили свой путь.

Дешевый проезд и дешевая литература в значительной степени рассеяли таинственную прелесть Индии. Путешествие в эту романтическую страну является теперь обычной праздничной экскурсией членов парламента. В наши дни набобы уже не щеголяют своими дурно приобретенными богатствами и испорченными желудками где-нибудь в Чельтенгеме или Беджорде. Дерево Погоды давно уже общипано. Туги частью изгнаны, частью вымерли. Бойскауты заняли их место, страна наполнилась автомобилями, электрическими трамваями, больницами и тому подобными прозаическими вещами.

Однако, старые боги не вполне еще умерли. Шива и ужасная супруга его Кали все еще удерживают власть над жизнью и смертью и судьбами людей.

Об этом и повествует нижеследующий рассказ.

Я лично всегда ожидал, что рано или поздно Синг собьется с пути. В этом мы совершенно расходились с Картером. Но Картер, хотя и был судьей более двадцати лет, все-таки всегда оставался неисправимым оптимистом.

Синг приехал к нам в Балипур в ореоле европейского образования и четырехгодичного пребывания в Оксфорде. Я помню, Картер объявил нам о его предстоящем приезде как-то раз вечером в клубе:

— У нас скоро будет новый помощник, Дункан!

— А, это новость! — сказал я. — Кто такой?

— Синг. — При этом Картер бросил на меня пытливый взгляд. — Джон Гемфри Синг.

— Видимо, у его крестных папаши и мамаши был хорошенький подбор имен!

— Он, в сущности, индус, — сказал Картер. — Раджнут или брамин, не помню наверное, какой касты. Боюсь наврать. Коль, мой сослуживец, взял его к себе, когда он был еще ребенком. Вы помните Коля? Он ведь был немножко чудаковат. И взял он мальчика с целью доказать правильность своей теории, что не существует вовсе коренной разницы между Востоком и Западом. По мнению Коля, вся разница обусловливается лишь влиянием окружающей среды. Синг, насколько мне известно, был воспитан, как природный англичанин, и отлично учился в Оксфорде. Я встречал его в Англии. И часто я задавал себе вопрос, догадывается ли он сам, что он индус?

— Здесь он очень скоро догадается об этом, — сказал я. — Лучше было бы оставить его в Англии.

— Коль просил меня позаботиться об этом юноше, — продолжал Картер, — поэтому я и похлопотал о нем. Как раз сегодня я получил письмо, в котором меня извещают, что он скоро будет послан сюда.

— Вам очень приятно получить нового помощника, — сказал я.

Но сам я не был в восторге. Мне всегда казалось бессмысленным мешаться в дела природы. И если наука чему-либо научает нас, так именно этому мудрому правилу. Индус может быть прекрасным малым. Таким же может быть и европеец. А смесь из двух этих элементов имеет обыкновенно пороки обоих и ни одной из их добродетелей.

— Да, — сказал Картер. — Мы будем наблюдать за ним. Во всяком случае, это очень интересно.

— Разумеется, интересно, — согласился я. — Но в то же время и опасно. Лучше было бы оставаться ему в Англии.

Синг приехал недели две спустя, и Картер не захотел ложиться спать в эту ночь, чтобы встретить его как можно радушнее. Он всегда был очень добр по отношению к своим помощникам. Так как мне нечего было делать, то я остался посидеть с ним, и мы играли в пикет для развлечения.

Я успел уже дважды проиграться, как вдруг мы услышали грохот подъезжающего экипажа. Когда он остановился у дверей, из него вышел высокий и стройный молодой человек. Он направился к нам, издали протягивая нам руку, и вообще проявил полное самообладание и умение держать себя.