— Отчего ты сегодня не гуляла? — спросил ее доктор.

— Не хочу, — сказала она, — я теперь гулять больше не буду. Когда я ухожу далеко, я сиротею. Я отрываюсь от тебя, учитель. У нас хороший сад. Зачем мне далеко уходить?

Сама она постлала доктору постель. Он пожелал Диане спокойной ночи и крепко пожал ее горячую руку.

Она ушла к себе с веселой улыбкой на губах; но, как только осталась одна, тоска охватила ее. Она вспомнила знойное прошлое, молодого бандита под пробковым дубом. Неистребимое чувство роптало в ней. Она думала о том, кто уже овладел ей.

А утром она вскочила с кровати, и ей стало досадно, что жаркие грезы не давали ей спать. Ей больно было смотреть на доктора Фиденциуса, который бодро ходил по саду с ней и рассказывал, как подтвердился его опыт.

Потом он ушел в лабораторию. Со сверкающими глазами вышел он к завтраку и опять заговорил о любви своей к Диане. Он несколько раз поцеловал ее в лоб. В ответ она поцеловала его в губы. Тогда какая-то нежная тень пробежала по его лицу и в глазах блеснуло чувство, как зарница.

Диана испугалась своей измены.

«Что, если доктор Фиденциус захочет теперь быть моим мужем? Надо ему все рассказать», — решила она, — и не могла раскрыть рта. А доктор, увлекаемый своей грезой о золоте, выпрямился, слегка отстранил ее от себя и ушел.

Диана весь день бродила по саду. Раза два она выходила из калитки, делала несколько шагов и возвращалась назад.

Минул день, минул другой. Постепенно излечивалась Диана от своего кошмара. Но когда на третий день она сидела на террасе, вдруг из-под лестницы, которая вела в верхнюю лабораторию, вышел Марсель, как привидение, улыбаясь, и прямо направился к ней. Она оцепенела, задрожала от страха. Он обнял ее и стал говорить, что она прекрасна, что он стосковался по ней, что никогда еще она не была так достойна его любви.

— Уйди, Марсель, — прошептала она.

— Пойдем в твою комнату, — предложил он.

В смертельном волнении она смотрела на него и чувствовала себя его рабой.

Доктор заработался в лаборатории и забыл об ужине; он удивился, что Диана не напомнила ему об ужине: обыкновенно она стучала в дверь. Было уже поздно; Диана спала. Доктор не стал ее беспокоить и без ужина бросился в постель и заснул.

Марсель стал обычным гостем Дианы. Он всегда, как призрак, являлся. Вечером, когда, простившись с доктором, она приходила в спальню, она заставала уже там Марселя.

— Скажи, пожалуйста, Диана, — начал однажды Марсель, обнимая молодую женщину в темноте теплой осенней ночи, — я вижу, что ты любишь меня, поэтому пора приступить к серьезной стороне дела. Как богат доктор Фиденциус?

Диана привстала на постели.

— Но ты сам богат! — с изумлением вскричала она. — Что тебе за дело до богатства доктора?

— У старого черта должны водиться деньги. Согласись сама, если он делает золото, то не из стружек же. Золото можно сделать только из золота.

— Чего же ты хочешь?

— Обокрасть его. Он только даром землю бременит. Ты на себе должна была убедиться, что перемены для нас нет. Мы — «рыцари Солнца» — всегда останемся одними и теми же — вечный свет! Может быть, сам я буду загребать золото лопатой, а все-таки тянет меня к золотому мешку, если он плохо лежит. Ты жила в довольстве, как настоящая барыня, и от тебя зависело выйти замуж за доктора; стала ты чиста, как лилия, а увидала меня, и куда девалась твоя чистота? Захочу, и ты, как собачонка, побежишь за мной и бросишь своего доктора.

Она в ужасе замолчала, подавленная его словами.

Оставшись одна, она всячески боролась против наваждения, охватившего ее, ей хотелось стряхнуть и сбросить с себя ненавистное иго.

Кстати, Марселю она, по-видимому, надоела; он все реже и реже заходил к ней. Раз он не был у нее две недели сряду. Она тосковала, что его нет, ругала себя за то, что она такая нехорошая, неблагодарная, гадкая; и чем больше она себя ругала и сознавала свою порочность, тем нежнее становилось ее обращение с доктором и тем очевиднее было для нее, что алхимик только силой воли удерживал свою страсть к ней. Она трепетала при мысли об этом.

Прошло еще две недели. Диана стала рано уходить спать, и доктор заметил это. В этот вечер она опять ушла, едва они поужинали. Глаза ее были печальны, руки дрожали, у нее был жар.

Доктор Фиденциус не сомневался, что Диана любит его. Он посмотрел ей вслед. Сердце его сжалось. Проходят дни, месяцы, пролетят годы… Конечно, «тысяча лет» слишком большой срок!

Он был в прекрасном настроении. В лаборатории совершились чудеса. Философское яйцо удалось, как никогда. Охладив золотые дрожжи, он убедился, что они обладают цветом, какой надо. Взрыва теперь не будет.

Может быть, если бы он не привел тогда в лабораторию Диану, которая отвлекла его уже тем, что он засмотрелся на ее лучистые глаза и заговорился с ней, — атанор уцелел бы. Он решил довести до конца свой последний опыт в полном одиночестве.

Заперевши дверь на замок, он раскалил горн. Атанор зажужжал, как пчела, как шмель, заревел, как бык. В кипящий свинец был брошен философский камень. Долго следил доктор за термометром, смотрел на часы, считал минуты и секунды. Оставался еще час. Атанор стал стонать, точно умоляя о пощаде.

Доктор Фиденциус погасил огонь.

Крышка была снята с тигеля. Страшный жар распространился в лаборатории.

Серый металл стал желтым.

Доктор Фиденциус завыл, как сумасшедший. Взявши щипцы, он схватил кусок металла и бросил его в холодную воду. Проба убедила его, что перед ним настоящее золото.

— Диана! — закричал он. — Диана! Я сделал золото!

Быстро отпер он дверь и спустился по лестнице. Сердце его чуть не разрывалось от счастья. Он весь мог отдаться Диане и положить к ее ногам миллиарды.

Он знал, что было очень поздно. Но ему захотелось пройти к Диане, поделиться с ней своим счастьем и своей любовью — светлым праздником души.

Вбежав с нечеловеческой радостью в комнату Дианы, он закричал:

— Диана! Милая Диана! Моя царица! Наконец!..

Но слова застыли на его губах, глаза его широко раскрылись. Кровь внезапно застыла в сердце. Диана, превращенная философским камнем его любви в непорочное существо и долженствовавшая разделить вместе с ним славу его гениального открытия, была в объятиях какого-то молодого человека, который крепко спал.

Диана проснулась и со страхом увидела учителя; а он, бледный, с головой, опущенной на грудь, повернулся и, не говоря больше ни слова, поднялся опять по лестнице и заперся в лаборатории. Глухие рыдания потрясли его грудь.

— Ах! — вскричал он. — Если Диана опять стала тем же созданием, каким была до встречи со мной, то на что мне и ей золото? Пусть и это золото станет тем, чем оно было. Измена в начале жизни, измена в конце. Не существует блаженства в мире!

Несказанная грусть терзала доктора, он неподвижно просидел у стола, охватив руками голову.

Начинало светать. Поднялось солнце. Только тогда он пришел в себя.

В раскрытое окно он смотрел на лучезарный горизонт; далеко на зеленых полях уже работали крестьяне, склонившись к земле. Какое жалкое зрелище — зрелище человеческой бедности и рабства!

Дверь открылась. Вошла Диана, с лицом, измученным от бессонницы, и бросилась к его ногам. Он не оттолкнул ее, он продолжал смотреть в окно.

— Учитель, я недостойна твоего прощения, — начала Диана, обнимая его колени, — позволь мне умереть.

Он почувствовал к ней бесконечное сострадание. Оно было гораздо больше того, которое он только что испытывал к работающим крестьянам.

Доктор положил руки на голову Дианы.

— Я открыл золото, — сказал он ей, — я сделал золото. Опыт удался. Возьми его и унеси с собой, и уходи из моего дома. Будь счастлива и богата с тем, кого ты избрала. Я устал, я бесконечно устал жить и верить в людей. Никогда больше ни один фунт золота не будет сделан в моей лаборатории.

Не доезжая Позилипп, неаполитанец остановил экипаж и, указывая кнутом на мрачное сооружение, поднимающееся над морем, сказал: