Значение вана снизилось примерно в IX веке до н. э. Он сохранил за собой некоторые ритуалы и традиции, например общение с Небом и издание законов и повелений от имени Неба. От его решений и поступков уже мало что зависело, но ему придавалась ритуальная значимость устроителя земного миропорядка и наместника Небес, обладающего «универсальной добродетелью».

Кочевники, или варвары, не входили в систему отношений Китая, поскольку считались этнически неполноценными и даже приравнивались к животным. Иные народы, с точки зрения китайцев, не обладали ни моральными, ни культурными ценностями, а на людей походили только внешними признаками.

Китайский император Тай-цзун принимает послов Тибета. VII в.

Таким образом, Поднебесная стала центром мира в буквальном смысле, поскольку лишь она одна находилась под Небом и подчинялась его воле. Довольно трудно представить себе мировоззрение, которое мыслит себя единственным в мире государством – неким островом в океане, наделенным культурными ценностями и окруженным недоразвитой периферией, которую следует наставлять.

Определяющей стала эпоха философа и царедворца Конфуция. Это было «время лицемерных деклараций и неуклонно нараставшего разочарования; время явственно обозначившихся предвестий небывалых потрясений.

Но если для верхушки знатного сословия заветы отцов Чжоуского государства были больше обузой или прикрытием для осуществления корыстных замыслов, то низы аристократии Обособленных царств, служилые люди из разряда ши, могли воспринимать наследие царей Чжоу со всей серьезностью… Дипломатия и воинское искусство, хозяйство и словесность, наука и мораль – кажется, не было области жизни, где ши не выступали бы одновременно в роли и знатоков, и мастеров, и законодателей мод» (В.В. Малявин «Конфуций»). Встречается и упоминание противоречивой дипломатии того времени – гибкой, утонченной и одновременно жестокой, беспощадной к побежденным: «Множество рассказов повествует о том, как талантливейшие из служилых людей блистали остроумием на дворцовых аудиенциях и дипломатических переговорах, мастерски плели политические интриги. Сословные интересы служилых людей без труда узнаются в популярных легендах о добродетельных мужах древности, не пожелавших даже под угрозой смерти пойти на службу к неправедному государю. Впрочем, безупречное самообладание, которое воспитывали в себе ши, сделало их столь же галантными, сколь и беспощадными. Одно было оборотной стороной другого. Те, кто проигрывал в «играх» чести и, стало быть, терял лицо, могли надеяться только на милость победителей и должны были благодарить судьбу, если их оставляли в живых. Ни титулы, ни заслуги в расчет не принимались. Правителям побежденных царств, чтобы сохранить жизнь, полагалось явиться к победителям, неся на спине гроб в знак готовности умереть».

А чего стоит трагическая история бродячих артистов, которые не понравились правителю Цзин-гуну, чьим советником был Конфуций. Он углядел в их сценках и шутках непочтительное отношеников к государю и двору, после чего несчастные шуты были растерзаны, а их останки разбросаны вдоль стен города.

Особое поведение при дворе и во время дипломатических встреч вылилось в некую форму-традицию, закрепленную на века и не имеющую тенденции к реформированию. Историки называли ее «церемониальной» и «неизменной»: «Соблюсти форму, во что бы то ни стало сохранить вид, не потерять лицо – все это стало играть особо важную роль, ибо рассматривалось как гарантия стабильности» (В.А. Корсун «Традиционная дипломатия Китая и ее трансформация в современную внешнюю политику»).

Историками описывается довольно анекдотичный случай государственной смуты эпохи Ци. Инцидент мог возникнуть по любому поводу – например, из-за любимого развлечения китайцев, петушиного боя. К таким боям относились со всей серьезностью, а хозяин петуха, ставшего победителем, удостаивался почестей и славы. Однажды на летнем празднике во время поединка выигрывал петушок именитого, но не слишком влиятельного семейства Хоу. Это не понравилось Цзи Пинцзы, личному советнику правителя Лу, фактически захватившему власть в этом царстве, и он прибег к хитрости – посыпал крылья своего петуха горчицей, чтобы соперники не могли до него дотронуться. Хозяин петушка Хоу в ответ приделал своей птице острые металлические шпоры, и его петух вновь стал победителем. Тогда диктатор Пинцзы отнял у семейства Хоу лучший дом. Это вызвало возмущение в обществе, а Чжао-гун, правитель царства Лу, имевший свои счеты с диктатором, организовал заговор вместе с сыновьями и приближенными. Он рассчитывал захватить крепость неприятеля с помощью могущественных кланов Мэн и Сунь. Был дан сигнал к выступлению. Воины окружили крепость Пинцзы, но вскоре отступили. Семейство Сунь решило не вмешиваться, потом к ним присоединились люди Мэн. И наконец, оба семейства выступили на стороне Пинцзы против Чжао-гуна. Его войско разбили, большинство мужчин семейства Хоу пали в бою, остальным удалось бежать за границу. И все это началось с петуха. Но суть сей истории совсем в другом.

Чжао-гун, устроив гадание на могилах предков, сбежал, опасаясь гнева «трех семейств». Он решил найти убежище у давнего союзника Цзин-гуна, правившего в царстве Ци. Цзин-гун, предупрежденный гонцом, выехал навстречу гостю в соответствии с этикетом того времени. Он ехал медленно и размышлял о том, что не стоит все-таки оставлять у себя Чжао-гуна, а лучше поселить его в какой-нибудь приграничной крепости.

Дальше в дело вступили дипломаты. Поскольку побег правителя выглядел странно и необычно, появилось опасение, что, вернувшись, он обрушит свой гнев на тех, кто выступил против него. И тут сами противники Чжао-гуна, испугавшиеся его мести, отправили к нему посольство с подарками и изъявлением покорности. В соседние царства также снарядили посольства с щедрыми дарами. Луский посол, приехав в столицу Ци, произнес речь, поразившую всех образностью и многословием: «Все вещи в мире рождаются по двое, по трое или по пять. Поэтому на небесах есть три вида небесных светил, на земле есть пять стихий, у тела есть правая и левая стороны, и у каждой вещи есть своя тень. А у правителей есть советники, которые следуют за ними как тень. Само небо породило семейство Цзи, чтобы оно было тенью правителя Лу. Уж так исстари повелось в нашем царстве, и порядок сей изменить невозможно. Правители Лу, сменяя друг друга, все больше теряли власть, а вожди семейства Цзи все более возвышались. Алтари не воздвигают на вечные времена, правитель и подданные могут меняться местами. Вот и в «Книге Песен» сказано:

После столь пространной и фантастической по содержанию речи дипломат сослался на фамильный знак клана Цзи, означающий «гром над небесами», и пояснил, что это означает верховенство в правлении. Посол добавил, что основатель рода Цзи родился с особым иероглифом на ладони, который означает «друг».

С точки зрения современного человека, все это звучит либо как полный бред, либо как умелая демагогия. Однако древним китайцам речь посла показалась невероятно убедительной. После нее три семейства были спасены и могли ничего не опасаться, а Чжао-гун остался в предоставленной ему крепости, где ощущал себя спокойно.

Повозка китайского чиновника

Уже упомянутая здесь «Книга Песен» служила в государственной жизни Китая непререкаемым каноном. Ее цитировали политики, чиновники и дипломаты.

«Книга Песен» стала в Древнем Китае пробным камнем учености, – пишет Малявин. – И, наконец, умение к месту процитировать пару строк из «Книги Песен» было в то время важной частью салонного красноречия и ценилось настолько высоко в стенах царских дворцов, что даже дипломатические переговоры нередко превращались в состязания знатоков этого канона».