Также она приводит случай проксении «наоборот». В декрете, найденном на территории Навкратиса, некий Дамоксен, сын Гериона, бывший ранее гражданином города Линда, но переселившийся в Египет на постоянное жительство, был уже после этого назначен проксеном линдийцев, что выглядело довольно странно. Учитывая, что сей Дамоксен жил совсем в другом месте, он как будто должен был считаться на бывшей родине непатриотом и перебежчиком. Но Навкратис отличался своей межполисной политикой и допускал для бывших жителей Линда, сменивших гражданство, избрание проксенами в своем бывшем городе. Также и греки, переехавшие в Египет, могли сохранять прежнее гражданство. Такие переселения вовсе не выглядели зазорно, но требовали особо тщательной бюрократической процедуры назначения. В том случае, когда проксения давалась гражданину города-государства, проживающему в другом месте, нужна была санкция не только совета города, но и его верховного органа, то есть народного собрания. К тому же если обычно в таком документе вовсе не назывался человек, внесший предложение о назначении проксения, то в случае смены гражданства выдвигаемого лица обязательно перечислялись все лица, предложившие и засвидетельствовавшие это назначение. И это понятно: такое назначение требовало особой ответственности.

Часто проксенами делали людей, обладавших хорошими родственными связями. Так, летом 431 года до н. э., в разгар Пелопоннесской войны, афиняне сделали своим проксеном Нимфодора, сына Пифея из Абдер. Дело в том, что его сестра была замужем за царем фракийцев Ситалком, а тот благоволил своему шурину Нимфодору. И вот уже афиняне, ранее считавшие Нимфодора своим врагом, пригласили его в Афины, чтобы с его помощью заключить союз с Ситалком. И Нимфодор, приехав в Афины, организовал союз с Ситалком. Сыну Ситалка он оформил афинское гражданство и взял на себя обязательство закончить войну во Фракии и уговорить Ситалка послать на помощь афинянам отряды всадников. К тому же благодаря действиям проксена Нимфодора афиняне обрели немало союзников, в том числе фракийцев и македонцев.

Древнегреческий историк Фукидид описывал взаимоотношения людей, партийную борьбу и влияние проксенов в 433 году до н. э.:

«На Керкире после возвращения пленников, захваченных коринфянами в морских сражениях во время эпидамнской войны, началась партийная борьба. Пленники были освобождены якобы за 800 талантов по поручительству их проксенов в Коринфе, а в действительности за то, что обязались привлечь Керкиру на сторону коринфян. Освобожденные пленники обходили на острове всех граждан из дома в дом и уговаривали восстать против афинян. Между тем на Керкиру прибыли афинский и коринфский корабли с послами на борту. После выступления послов обеих сторон в народном собрании керкиряне решили остаться в союзе с афинянами согласно договору, но вместе с тем возобновить свои прежние дружественные отношения с пелопоннесцами. Вождем демократической партии на Керкире был тогда некто Пифий, который вместе с тем был добровольным проксеном афинян. Его вернувшиеся из Коринфа граждане привлекли к суду за то, что он будто бы хотел подчинить Керкиру афинскому господству. Пифию, однако, удалось оправдаться, и он, со своей стороны, обвинил пятерых самых богатых своих противников в том, что они вырубали подпорки для виноградной лозы в священных рощах Зевса и Алкиноя (за каждую подпорку был установлен штраф в 1 статер). Эти пятеро богачей были осуждены. Однако штраф был столь велик, что осужденные сели у святилищ Зевса и Алкиноя, умоляя разрешить им уплату штрафа по крайней мере по частям в определенные сроки. Но Пифий, бывший одновременно и вождем народной партии, и членом совета, настаивал, чтобы с виновными поступили по всей строгости закона. Получив отказ в своей просьбе и, кроме того, узнав, что Пифий намерен (пока он еще член совета) убедить народ иметь общих с Афинами друзей и врагов, обвиняемые богачи и их сторонники составили заговор. Вооружившись кинжалами, они внезапно ворвались в помещение совета и убили Пифия и с ним еще около 60 советников и простых граждан. Лишь немногим сторонникам Пифия удалось бежать, найдя убежище на аттической триере, все еще стоявшей в гавани».

Многие проксены были весьма смелыми и самоотверженными людьми. Во времена войн они выступали миротворцами, на свой страх и риск курсировали между войсками противоположных государств, уговаривая их пойти на заключение перемирия или предлагая проекты договоров: «И вот в Аргос от лакедемонян прибыл проксен аргосцев Лихас, сын Аркесилая, с двумя предложениями: одно на случай продолжения войны, а другое – если аргосцы пойдут на мир»; «Фукидид, афинский проксен из Фарсала, смело старался преградить дорогу толпе и громко призывал не губить отечества, когда враг у ворот» (Фукидид «История»).

Но встречались среди них и люди завистливые, склонные к интригам. Так, Плутарх упоминает Алкивиада, служившего проксеном лакедемонян в Афинах. Поначалу он взял на себя заботу о пленных, захваченных при Пилосе, и даже делал много полезного, но его снедала зависть по отношению к Никию, добившемуся в деле передачи воинов большего успеха. Никия любили спартанцы и ему приписывали окончание войны, существовало даже выражение «Никиева победа». «Алкивиад места себе не находил от огорчения и зависти, – пишет Плутарх, – и стал помышлять о том, как бы нарушить условия договора».

Алкивиад служил проксеном лакедемонян в Афинах

Проксен начал натравливать стороны друг на друга, плести интриги, порочить Никия, и весьма в этом преуспел: «Свои слова он подтвердил клятвой и тем совершенно отдалил послов от Никия; теперь они доверяли Алкивиаду и дивились его красноречию и разуму, обличавшими в нем, как они поняли, человека незаурядного. Назавтра сошелся народ, в Собрание привели послов, и когда Алкивиад тоном полного благожелательства задал им вопрос, верно ли, что они прибыли с неограниченными полномочиями, те ответили отрицательно. Алкивиад немедленно разразился гневными криками, точно сам сделался жертвою обмана, а не обманул других, назвал послов вероломными, коварными и заявил, что от таких людей нечего ждать здравых слов или поступков. Совет был возмущен. Народ негодовал, а Никий, не подозревавший здесь хитрости или обмана, не знал, куда деваться от изумления и стыда за непостоянство своих друзей» (Плутарх «Сравнительные жизнеописания»).

Авторитет зарабатывался Алкивиадом довольно необычно: например, его поклонники считали благородным поступком связь Алкивиада с одной из мелосских пленниц – дескать, он не только прижил с ней ребенка, но и воспитал его, что выглядит очень человеколюбиво. При этом как-то не любили вспоминать, что этот проксен стал главным виновником резни на том же Мелосе, откуда была родом его наложница, и поддержал предложение о казни всех мелосских мужчин, способных носить оружие.

Путем интриг и хитростей Алкивиад добился всеобщего доверия и даже стал стратегом. По словам Плутарха, «образа действий Алкивиада никто не одобрял, но успехи, достигнутые им, были велики: он разъединил и потряс почти весь Пелопоннес». Вот лишнее доказательство того, что судьба порой несправедлива и воздает не по заслугам, а по дерзости и склонности к кровопролитию. А еще – наглядная иллюстрация известной пословицы: «Кто смел, тот и съел».

Послы, которых направляли с важными целями в другое государство, назывались старейшинами. Их избирало народное собрание, состоявшее из людей почтенного возраста. Старейшины были людьми состоятельными и авторитетными, чаще всего – уважаемыми гражданами или военачальниками. Они сами могли набирать и содержать проксенов в разных городах. Для старейшин нанималась прислуга, им давали подъемные или дорожные деньги. При назначении в другое государство послов снабжали рекомендательными письмами и грамотой на двух листах бумаги, называемой «диплома» (от чего впоследствии и произошли слова «диплом» и «дипломатия»).