«Теперь живем мажорно: фестивали!..» Теперь живем мажорно: фестивали! – Здорово, барды! – Выпьешь с нами, мэтр?.. Сойду с ума на пятый километр И возвращусь, как правило, едва ли… Тепсей и Тесь, этническое лето. Теперь живем мажорно: фестивали… И к пиву пристрастились, и щи варим, А я при деле – в должности поэта. Приукрашаю сценками сценарий. «Любовь на пищеблоке», «Ссора в бане», Огинский. «Полонез» – на барабане. А в перспективе – «Танцы-шманцы!» – баннер… «Поэты нынче рифмой не грешат…» Поэты нынче рифмой не грешат. Слова шинкуют, квасят, как капусту. Я вам скажу стихи на брудершафт, А прозу… приготовлю на закуску! Я вам скажу под аккомпанемент Шумящих ветров, шелестящих листьев… И в этот фантастический момент Явлюсь, предельно искренный, неистов. Я душу растерзаю – в аккурат На каждое растерзанное сердце! Воскреснет и окрепнет во сто крат Единая душа единоверцев. И в этот фантастический момент Меридиан коснуться параллели, Волна накатит, как дивертисмент, Как птичьи поэтические трели! И поплывет над миром фестиваль Поэтов, бардов, виртуозов кисти! И вот уже души девятый вал Окатит этот хор сердец неистовый! «На фестиваль, на чрезвычайный съезд…» На фестиваль, на чрезвычайный съезд, В объятия покладистого устья, В живую сказку енисейских мест Влекут нас и фантазии, и чувства. Ты, брат, поэт, а я, пожалуй, бард… И коль костров молчанья неуместны, Пускай художник, избранный собрат, Напишет, как горят слова из песни… Чу, ночь… Уходит в небо фестиваль. Гирлянды звезд – как мотыльков нашествие. И лишь луны надкушенный овал Напоминает вкус – о, да! – блаженства… Ты – звездочет, а я, брат, трубочист… – Что на уме у нас? – А что на крыше? – … а пусть художник по трубе стучит… – …а пусть он… – …черта с два!.. – …ноктюрн напишет! «Шляюсь по осинникам…» Шляюсь по осинникам, Промышляя вальдшнепа. Вальдшнепа – не вальдшнепа… Шляюсь сентябрем. Плачет птичка пласидой, Прячется малинником. Подосиновик скрипит Скрипом под осинником. У бродяги бродского Тень под тело прячется. Это, стало быть, уже… Полдник на носу? Листопадный первый тлен Отпадет и падает, В мой упаднический дух Сея декаданс… «…Алкаши! Да и сам я активно алкал…» …Алкаши! Да и сам я активно алкал. Но ни счастья, ни смысла не вылакал. Мой стакан не стихами – стенаньем стекал, Он лишь пьяную истину выплескал. «Ау, мой брат череззаборный…» Ау, мой брат череззаборный, Не гоже лаять на луну. Ни лунный серп, ни крест соборный Не имут за собой вину. И нет вины в луне наивной, И нет в распятье на кресте. Вина – она, брат, видно, Цепь не на шее – на душе. «Трещат перекрытий своды…» Трещат перекрытий своды, Жмет шушенская вода. Знать, замысел у природы… Знать бы ещё – когда Разверзнутся-таки горы, Обрушатся небеса… Чтоб встать и задернуть шторы, И выключить цвет лица. «Нет ничего неистовей любви?!..» Нет ничего неистовей любви?!. Нет ничего неистовей отчаянья. Неистовость – она необычайна, Как лава извержения крови, Она неукротимо сокрушает Погожий день, добросердечный мир… Она во мне живет! И жить мешает, Лишает жизнедеятельности! Неистовость – как хмель в стихотворенье, Зовет на бой! На торжество души! И нет ей широченнее арены, Чем широта раскрепощённости!.. «Когда ты мерой нажитое меряешь? …» Когда ты мерой нажитое меряешь? — Насколько молод иль насколько стар — Возьми вина, пойди в народ… Не звери же Сидят под липами, среди гитар. Иди-иди, и если в стаю примут И тут же перестанут замечать, То это знак, что возраста не имут И то, что ты им – чёт или чета… А не чета – они тебя гитарой… За шиворот, а может быть, за ворот. И ты поймешь своею мерной тарой Насколько стар или насколько молод. «Есть что есть…» Есть что есть И есть что пить на Троицу, Есть что сказать, Но, к сожаленью, не в чем… Пока большой театр перестроится, Нас упомянут лишь в покое вечном. Ну, а пока живем единым днем, Стихи, как колокол за пазухою, носим. Мы скрытны, но… откроемся в одном — В любви. К какой-нибудь нас полюбившей Тосе. |
