Ехали с комфортом, четыре купе на семь человек — это даже круче СВ. А если учесть, что в ближней половине вагона — кухня-столовая, обслуживаемая сразу двумя проводницами, а в дальней — рабочий салон и что-то типа кают-компании, то сервис с удобствами были практически как у правительственных чиновников, раскатывающих с инспекциями по городам и весям.

Поезд формировался на Рижской. Со станции мы выехали в половине четвёртого.

Перед отъездом Сашка позвонил Свете, сообщил, что нас отправили в Ленинград и заодно попросил передать это Жанне. Нормально. По крайней мере, не надо мучиться, думать, как она узнает о нашей командировке.

Состав ехал, не торопясь, и останавливался буквально у каждого столба. Пока не наступил вечер, смотреть на проплывающие за окном пейзажи было достаточно интересно. В этом времени я ещё ни разу не покидал Москву и ближайшие пригороды, а уж сгонять в колыбель трёх революций даже не помышлял… Хотя, нет. Вру. Помышлял. Помню, что обещал одноклассникам проехаться с ними в Питер на праздники. Однако, увы — вместо путешествия во вторую столицу как раз в эти дни был вынужден хлебать баланду в Бутырке…

Весь вечер и едва ли не половину ночи Сашка, захвативший с собой гитару, записывал тексты и аккорды тех песен, которые я исполнял вчера, и тех, которые удалось припомнить сегодня. Каюсь, я ему даже парочку шлягеров Филиппа Киркорова подсунул, и ничего — прокатило.

Честно сказать, в нынешнем 1982-м среди молодёжи только-только начинал проявляться интерес к отечественной рок-музыке, и мои невольные «подкопы» под уже раскрученную «Машину времени» и еще не раскрученные «Кино», «ДДТ» и «Аквариум» напоминали сознательную диверсию. Наверное, со стороны это выглядело не совсем хорошо, но вообще, зная, какие воззрения будут пропагандировать и какую политическую платформу будут занимать в девяностых-двухтысячных стареющие рок-мастодонты, никаких угрызений совести я не испытывал.

Чем меньше революционной эстетики проявится во времена перестройки (если она, конечно, случится), тем лучше. Пусть молодые девчонки и парни восторгаются простыми песнями о любви и разлуке, а вовсе не о желании перемен, глупых правителях и наглых детках-мажорах. Строить — намного полезнее, чем ломать. Что в личной жизни, что в государственной. И подвиги надо совершать в борьбе с настоящим врагом, а не придуманным, вылепленным бездарными текстами перестроечных импотентов…

Пятница. 26 ноября 1982 г.

В Питер мы прибыли в семь утра, только не на Московский вокзал, а на Финляндский, прогрохотав по железнодорожному мосту через Неву и далее мимо Ладожского и Пискаревки.

Состав остановился в отстойнике. Там от него отцепили сперва тепловоз, а следом и наш вагон. Выправочную чудо-машину перегнали в депо, и что там с ней стали делать, для нас с Сашкой осталось тайной. Да мы особо и не настаивали, и узнать подробности не пытались. Мы свою миссию выполнили, сопроводили поезд, а дальше пускай с ним местные разбираются.

Примерно в половине десятого начальник бригады сообщил, что на сегодня все основные работы закончены и до пяти вечера мы абсолютно свободны. Хотим, можем просидеть всё это время в вагоне, хотим, можем прогуляться по городу. Главное вовремя возвратиться. После пяти нашу лабораторию отправят на горку и, видимо, прицепят к какому-нибудь московскому поезду.

Тухнуть весь день в отстойнике ни у меня, ни у Сашки желания не было. Приятель сказал, что поедет к родственникам, мол, в Питере у него живёт бабушка. Я, немного подумав, решил первым делом съездить на Пискарёвку. Мои дальние родственники тоже когда-то жили в городе на Неве. Только это было ещё до войны. Блокаду, увы, никто из них не пережил.

На станцию «Пискарёвка» я прибыл в половину одиннадцатого. На самом кладбище пробыл около часа. Конечно, узнать, где похоронены родственники, я не мог, поэтому просто положил цветы перед мемориалом, а после молча бродил по дорожкам между памятными камнями и тонкими ровиками братских могил.

Погода в Питере оказалась под стать московской. Для конца ноября довольно тепло — в районе плюс трех плюс пяти, но в то же время достаточно влажно и ветрено. Правда, пока без дождя.

Обратно на Финляндский вокзал я возвращаться не стал. В электричках наступил перерыв, поэтому волей-неволей пришлось прогуляться пешком. Честно говоря, я немного запутался в географии и поначалу двинулся не в ту сторону. Хотел дойти до метро, а получилось, что шёл в другом направлении, и вообще думал, что от Пискаревского кладбища до «Площади мужества» не более километра, а оказалось — в три раза дальше, и если идти через железнодорожную станцию, то проще сесть на автобус и уехать на нём к Охтинскому мосту, а там уже недалеко и до Невского. Всё эти «чрезвычайно ценные» сведения на меня вывалили местные бабушки, к которым я обращался за информацией «как отставшим от бронепоезда революционным матросам пробраться к Зимнему, а по пути, чтобы два раза не бегать, захватить почту и телеграф?»

В итоге, после получаса плутаний я просто присел на лавочку в парке, который все называли Пионерским, и начал соображать-прикидывать, что правильнее — воспользоваться советами аборигенов или же тупо довериться интуиции?

Когда я уже почти принял решение, на парковой дорожке появилась какая-то семейная пара с ребёнком. Чем ближе они подходили, тем больше меня охватывало странное ощущение, что я их когда-то знал и что «это жжж неспроста». Мужчина лет сорока пяти, женщина… лет на десять моложе, детская прогулочная коляска, ребёнок… девочка… около года…

Заметив мой пристальный взгляд, мужчина слегка нахмурился и, поравнявшись со мной, спросил:

— Мы с вами знакомы? Могу вам чем-то помочь?

Я покачал головой.

— Спасибо. Не надо.

Мужчина пожал плечами и пошёл дальше, толкая перед собой коляску.

Женщина в мою сторону даже не посмотрела.

Я тоже не стал провожать их взглядом. Молча поднялся, сунул руки в карманы и двинулся на выход из парка. На душе было не то чтобы мерзко, а как-то… тягостно что ли… словно бы невзначай прикоснулся к чему-то не слишком приятному, и это, как минимум, раздражало. Хотелось быстрее забыть об этой нечаянной встрече и никогда больше не вспоминать. А ещё — тщательно вымыть руки, хотя с этим гражданином я и не думал здороваться.

Собчак Анатолий Александрович, собственной персоной, пламенный трибун времён перестройки и будущий питерский мэр. Прикольно будет, если и его сегодня кто-нибудь грохнет или сам окочурится, а повесят всё на меня, в придачу к уже убиенным Попову с Гайдаром. Помню, что месяца два назад включил кандидатуру этого господина в свой личный расстрельный список, но потом понял, что это не панацея. Простое убийство может легко превратить негодяя в мученика. Гораздо эффективнее в этом плане дискредитация. Человека или идеи — без разницы. История на примере погибшего СССР показала, что это отлично работает…

После случайной встречи с очередным «прорабом перестройки» настроение безнадежно испортилось. Его не смогли исправить даже прогулка по Невскому и экскурсия на колоннаду Исаакиевского собора. Конечно, смотреть с его верхотуры на Питер всегда интересно, великолепные виды не могут перечеркнуть ни пасмурная погода, ни гуляющий над куполом ветер, ни вечная сырость с залива. Стоишь, смотришь, мысленно восхищаешься, но… думаешь-то всё равно о другом. О том, что лет через десять город останется прежним лишь внешне, а вот внутри из него раз за разом будут пытаться вытравить всё ленинградское, всё героическое и жертвенное, великое, но справедливое, всё, что когда-то сделало из него не просто вторую столицу, а настоящий символ эпохи — тот самый воспетый поэтами нового времени «город над вольной Невой»…

Плохое настроение невольно заставляло спешить, и уже без четверти три я практически полностью выполнил всю намеченную на день программу. Оставалось только пройти вдоль Фонтанки до Михайловского (Инженерного) замка, и оценить мрачную красоту его стен, которые два века назад так и не сумели спасти от предательства одного Российского императора, несправедливо забытого, оболганного современниками и потомками.