— Ты хочешь сказать… все они стали людьми? — недоверчиво пробормотал Смирнов.

— Нет. Не совсем. Точнее, не напрямую. С точки зрения философского идеализма, одиночные кварки — этого своего рода квинт-эссенция человеческих душ, их разума и сознания. Они почти не зависят от окружающей нас материи, они взаимодействуют с мирозданием через нас, свои защитные оболочки-хранилища, сливаются через нас друг с другом, реплицируются, перемещаются в другие тела, когда мы умираем, путешествуют во времени и пространстве и, как показала практика, могут становиться творцами и даже создавать иные Вселенные, образуя так называемый мультиверсум…

— Стоп! — поднял руку «чекист». — С этого момента, пожалуйста, поподробнее. И попроще, а то я уже совсем перестал понимать тебя. Что значит иные Вселенные? Это, типа, как параллельные миры?

— Шура называет их слоями пространства-времени. Раньше я жил в одном слое. Потом, по чистой случайности, из-за ошибки Синицына, произошёл кварковый резонанс и, в результате, возник слой номер два, почти идеальная копия первого. Мой кварк переместился сюда, в новообразованную реальность и слил в одном теле два отпечатка сознания — меня 17-летнего здешнего и меня 47-летнего тамошнего. Тамошние ты и Синицын соорудили особую установку, что-то вроде машины времени, позволяющую удерживать нас троих в псевдоконфайнменте. Они не могут вернуть меня в свой 2012-й напрямую, но через нашу тройную связь могут попробовать соединить две реальности: изначальную первую, где они, и индуцированную вторую, где мы.

— То есть, по факту, вы собираетесь уничтожить нашу реальность? — нахмурился Михаил.

— Нет. Мы собираемся дополнить её своей. И наоборот. Люди и там, и там ничего не почувствуют. Просто они будут жить в новом объединённом мире. Как утверждает Синицын, альтернативная память о том, что было и что могло быть, останется только у нас троих. Хорошо это или плохо, кара это или награда? Об этом я ничего сказать не могу, просто не знаю, — развёл я руками.

— А нельзя всё оставить как есть? — поинтересовался Смирнов после короткой паузы. — Пусть будут обе реальности, пусть люди живут там и там без всяких слияний.

Я усмехнулся.

— Увы, теперь это невозможно. Во-первых, наши попытки установить связь привели к появлению новых слоёв, и началось их медленное взаимопроникновение с непредсказуемыми последствиями. Реальности, не сумевшие ужиться друг с другом, скорее всего, просто исчезнут. Другие закуклятся и деградируют, третьи будут пытаться объединиться, но из-за общей неуправляемости процесс будет сопровождаться огромными жертвами. Сто против одного, что лет через двести вместо успешной и развивающейся мультивселенной мы получим лишь бесконечное и безжизненное мультипространство. Однако и это не всё. В нашей реальности всё будет ещё хуже. Этот мир проживёт тридцать лет и в августе 2012-го достигнет так называемой точки рассогласования-расхождения. Отвечающий за моё сознание кварк встретится с собственной копией. Спящая, оставшаяся от прошлой реальности, она перейдёт в активное состояние. Реализуется та самая, принципиально невозможная ситуация, когда два одинаковых кварка объединяются в пару. Пара, естественно, не получится. Вместо неё случится борьба не на жизнь, а на смерть. Геометрия соединения устремится к нулю, а обратно пропорциональная ей энергия — к бесконечности. Закономерный итог: наши миры схлопнутся и аннигилируют. Что будет дальше, я полагаю, гадать ни к чему. Без моего возвращения обе реальности обречены. И чем дольше я буду здесь находиться, тем меньше останется шансов, поскольку уже сейчас заметно, что наши миры развиваются неодинаково, и с каждым годом разрыв будет лишь увеличиваться.

Я замолчал.

Секунд пятнадцать в бытовке стояла полная тишина.

Первым её прервал Михаил:

— Почему ты считаешь, что твоё возвращение всех спасёт?

— Моё одновременное существование здесь и там — это как неопределённость Шредингера. Когда я вернусь, неопределённость исчезнет. Каждый слой времени и пространства станет самодостаточным. Ничего другого я предположить не могу.

— Понятно, — кивнул собеседник. — А я тебе, получается, нужен, чтобы…

— Ты и Синицын во время эксперимента должны находиться рядом со мной в обеих реальностях. Здесь и там. Поскольку именно вы составляете две части из трёх, и именно вы отвечаете за моё перемещение оттуда сюда и обратно.

Смирнов ненадолго задумался.

— А что, если вы с Синицыным ошибаетесь? Что, если за твоё перемещение в прошлое-будущее отвечаем не я и твой друг, а кто-то другой?

— Тогда этих других тоже должно быть двое, но, кроме вас, других подходящих здесь нет.

— А если это не другой, а другая? — предположил «чекист». — Вдруг это вовсе не три одиночных кварка, а пара?

— Кварк-антикварк?

— Да. Ведь там у тебя есть жена, а здесь вы встретились раньше положенного. Так что, может быть, это она тебя сюда притянула?

Гипотеза показалась мне любопытной, но в корне неверной.

— Нет. Жанна к нашему эксперименту отношения не имеет. Поэтому она вне игры.

— А та, вторая? — прищурился Михаил.

Я покачал головой.

— Второй в моём времени не было. И вообще, я тебе уже говорил: это была просто ошибка.

— Ладно. Будем считать, что ты прав, поэтому… — Смирнов снова задумался. — Да! Кстати! А что у нас на второй кассете?

— Второй? — вскинул я брови. — Но ты же читал об этом.

— А! Точно! — прищёлкнул пальцами Михаил. — Тогда я их обе дома прослушаю, а завтра… — он посмотрел на меня и едва заметно кивнул, — …встретимся в Хлебниково. Во сколько там время «Ч»?

— В восемнадцать ноль-ноль.

— Отлично! Тогда я подъеду пораньше, в полпятого.

— Договорились…

Встречаться в торговых центрах на выходные Тарас Степанович не любил. Народу много, шум, гам, свободного столика на фудкорте днём с огнём не найдёшь, плюс предновогодняя суета накладывает свой отпечаток… Однако, из-за особой важности сегодняшнего разговора, неудобства приходилось терпеть…

— Знаешь, Тарас, мне кажется, нам, наконец, надо определиться.

— А разве мы не определились ещё? — буркнул полковник.

— Считаю, что не до конца, — Джонни откинулся на спинку стула, сложил на груди руки и уставился на собеседника.

Свиридяк мысленно выругался. Бойцы Оскара опять сели в лужу, а внедрённого в «строительную фирму» сотрудника к секретам всё ещё не допускали. Единственное, что удалось выяснить — это по какому направлению следует искать «тайное убежище» профессора. Была бы в запасе пара-другая месяцев, никто бы по этому поводу не волновался. Спокойно прошерстили бы всю Савёловскую линию и рано или поздно нашли бы искомое.

Сегодня, увы, у Тараса Степановича этих месяцев не было. Да что месяцев! Счёт шёл на сутки или даже часы. По всем расчётам опытную установку противник уже собрал, и её запуск мог состояться в любую секунду. Что случится потом, полковник не знал, а быть оптимистом его давно отучили. Всякий эксперимент должен проходить под строгим контролем, иначе его результаты могут оказаться непредсказуемыми и, что ещё хуже, невыгодными.

Свою выгоду Тарас Степанович упускать не хотел, но ещё больше ему не хотелось делиться. И дело было вовсе не в жадности. Просто кое-какие вещи, особенно если они относились к власти над обществом и людьми, следовало держать при себе, не позволяя другим не то что воспользоваться, но даже и просто понять, какую реальную силу они дают обладателю.

С Оскаром и его бандитами это проходило легко. Пока им платили и создавали иллюзию безнаказанности, о большем они не задумывались. А если бы даже пришла кому-нибудь в голову крамольная мысль, полковник узнал бы об этом одним из первых. Двоих ближайших помощников Зубакидзе — «казначея» группировки Аркадия Аркадьевича и «бригадира» Давида — Тарас Степанович держал на крючке, и соскочить с него эти двое могли только в качестве трупов.