— И что нам теперь с ними делать? — растерялся Никас.

— А ничего не делать, — пожал плечами Димитриос. — Сейчас позвоним в полицию и нашим из «Союза борцов». Пусть приезжают и разбираются с этими горе-вояками. Мы, Ник, живём на своей земле. Понимаешь ты?! На своей!

— Это верно, — кивнул приятель.

— А раз так, то нечего им тут у нас стволами размахивать! Чай, не колония!

Митрос рубанул воздух ладонью, а потом вдруг хлопнул Никаса по плечу:

— Дочку-то как решили назвать?

— Да мы ещё никак не решили.

— А знаешь что?

— Что?

— Назови-ка ты её Анной.

— Анной?

— Ага! Анна Смирну… По-моему, неплохо звучит?

— Анна Смирну? — друг ненадолго задумался. — А знаешь, да. Звучит и вправду неплохо.

«Согласен», — прошептал внутренний голос.

«Я знал, что тебе понравится», — усмехнулся Димитриос…

[1] присоединение к Греции, воссоединение с исторической родиной

Степан Миронович ненавидел болеть. Но ещё больше он ненавидел, когда болезнь отрывала от дел. А дел у него было действительно много, и со службы, как правило, подполковник возвращался глубоко за полночь. Единственной отдушиной, позволяющей держать себя в тонусе, оставались утренние пробежки по парку. В любую погоду. Даже когда болеешь.

Сегодня, впрочем, привычный бег пришлось сменить на ходьбу. Три километра до «тренажерной» площадки мужчина преодолел примерно за полчаса. А прибыв на место, сразу же опустился на лавочку. В висках стучало, по шее тёк пот, горло саднило. Чёртов грипп! Чёртова медицина! Чёртовы микстуры с таблетками!

Более-менее оклематься удалось минут через десять. Боль в голове поутихла, в глазах прояснилось.

— Доброго утречка, господин Свиридяк.

Степан Миронович поправил натянутый на нос шерстяной шарф и повернулся на голос.

— Я, помнится, ещё в сентябре просил обращаться ко мне не господин, а товарищ.

— Забыл. Как есть, забыл, — виновато развёл руками «контакт».

Подполковник невольно поморщился.

«Юрий Павлович» выглядел практически так же как и в предыдущие встречи: «интеллигентский» животик, аккуратненькая бородка, кеды, дешёвый спортивный костюм «как у всех», рюкзак за спиной… Раньше на фоне этого физкультурника подполковник выглядел почти суперменом, но сегодня они словно бы поменялись ролями. Сгорбленный, в тёплом бушлате, с плотно укутанной шеей и вязаной «лыжной» шапочкой на голове Степан Миронович казался себе каким-то ущербным и не выдерживающим никакого сравнения с бодрыми, полными жизни пенсионерами из отечественных кинофильмов.

Другое дело, его визави. Прямо хоть сейчас на плакат перед каким-нибудь Дворцом спорта, на котором розовощёкие и подтянутые старички дают сто очков форы молодым, но не тренированным разгильдяям.

— Ээ… да вы, похоже, болеете, — заметил, наконец, собеседник. — Может, тогда перенесём разговор в более подходящее место, где потеплее?

— Не стоит. Там, где теплее, слишком много чужих ушей. А за меня не волнуйтесь. Перетерплю как-нибудь.

— Ну, хорошо. Перете́рпите, так перете́рпите, — «Юрий Павлович» бросил рюкзак на лавку и уселся рядом с «чекистом». — Рассказывайте.

— Вам как? Сперва о хорошем?

— Без разницы. Главное, чтобы честно, — не повёлся на подначку «контакт».

— Ладно. Значит, начну с хорошего. Работа с Клио идёт строго по плану. Психологический портрет оказался верным. Единственная проблема — группу приходится формировать из… эээ… — подполковник на миг запнулся, подбирая нужное определение, — …граждан с пониженной социальной ответственностью.

— Каких-каких граждан? — не понял «контакт».

— Тех, кто для собственной выгоды готов уйти в криминал, — пояснил Свиридяк.

— Ну, вы загнули, — покачал головой «Юрий Павлович». — Сказали бы сразу, обычные уголовники, и дело с концом.

— Уголовниками они становятся только после суда, — не согласился «чекист». — Нам такие пока не нужны. Использовать тех, кто прошёл через зону, небезопасно и дорого. Строгий ошейник на них не наденешь, а другой они легко разорвут. Надеяться на таких — подставить под удар всю операцию.

— Да. Пожалуй, вы правы, — кивнул визави после короткой паузы. — В нашем деле связываться с явными уголовниками ни к чему.

— Я тоже так думаю. Но! — Степан Миронович поднял палец. — Это повышает расходы.

— Повышает расходы? Поясните.

— Матерые зэки знают, на что подписываются, им не надо ничего объяснять, и всё, что положено, они заберут сами. С новичками подобное не прокатывает. Чтобы держать их в узде, им надо не только капать на мозг, но и платить. Теория даёт результат, если она подтверждается практикой…

— Всё-всё, хватит! — замахал руками «контакт». — Мне эти ваши марксистско-ленинские штучки-дрючки надоели до чёртиков. Лучше сразу скажите: сколько вам нужно денег?

Степан Миронович усмехнулся:

— Пять тысяч на две ближайших недели. Дальше посмотрим.

— Пять тысяч? Так много? — приподнял бровь «Юрий Павлович».

— Для того, что мы делаем, это немного, — возразил подполковник.

— Хорошо, — нехотя согласился «контакт». — Деньги получите послезавтра.

— Отлично! А теперь о плохом. С Селфером возникли проблемы.

— Проблемы?! Откуда? Вы же сами неделю назад уверяли меня, что всё хорошо.

— Да, уверял. И всё шло действительно хорошо. Не совсем по сценарию, но тем не менее. Селфера задержала милиция, его обвинили в убийстве. Судя по тому, как действует Клио, обвинения небеспочвенные. А учитывая личность убитого, вариант, что дело рано или поздно передадут в комитет, становился почти стопроцентным. Я даже собирался подкинуть следствию кое-какие улики, чтобы этот вариант точно сработал. Тогда это дело попало бы прямиком в 5-е управление, а там нашим подопечным занялись бы мои старые знакомые из «студенческого» отдела. Дальше, как сами понимаете, вопрос техники…

— Я помню, мы это обговаривали.

— Вот-вот. Я бы организовал перевод дела в нашу епархию и под моё кураторство. Группа генерала Кондратьева осталась бы в стороне, а мне потребовалось бы только свести Клио и Селфера вместе.

— Но что-то пошло не так, — прищурился «Юрий Павлович».

Подполковник нахмурился. У него опять заболела голова.

— Да. Всё пошло не по плану. Селфер сбежал из Бутырки.

— Сбежал?! — лицо собеседника недоумённо вытянулось.

— Именно так. Сбежал. И сегодня мне неизвестно, где он и чем занимается.

— А ему не могли помочь?

— Не знаю, — выдохнул подполковник. — И это меня сейчас беспокоит больше всего…

Среда. 17 ноября 1982 г.

За всю свою прежнюю жизнь я уже как-то привык к странностям московской погоды. Помню и ураган 98-го, и жаркое дымное лето 2010-го, и новогодний ледяной дождь тогда же, и внезапный снегопад в феврале 1994-го, когда на всех площадях и улицах всего за один день выросли метровые сугробы. Но вот нынешняя осень и начало зимы запомнились мне в первую очередь тем, что практически до января в институтских общежитиях не было горячей воды.

Объяснение настолько простое, насколько и идиотское — во всем виновата погода, более тёплая, чем обычно, поэтому котельную, которую должны были отремонтировать летом, чинили в три раза дольше положенного, и никакие письма в райком, обком и ЦК не помогли справиться с этой напастью. Не помогли тогда, в предыдущем 82-м. И я это точно помню.

Однако позавчера, когда после смены мылся под душем в депо, меня словно обухом по башке треснули. Ведь в этом 82-м институтская котельная заработала уже в сентябре…

Думать о странностях бытия я продолжил во вторник, во время работы. Правда, не сразу.