— Я ревную, — хмыкнул Сагрон. — Мало того, что Ирвин пожирает мою супругу глазами…

— Он — мой друг!

— Мало того, что у него есть повод для мести мне…

— И твой друг тоже!

— Так он ещё и в первую брачную ночь смеет занимать мысли моей прекрасной супруги?

На сей раз Тэсса отреагировала куда более серьёзно, чем полагалось. Вместо того, чтобы просто по-девичьи рассмеяться, она с опаской посмотрела сначала на Сагрона, потом на прекрасное летнее небо, и осторожно уточнила:

— А тебя не смущает, что ночь ещё не началась?

— Не-а, — отозвался Сагрон, медленно расстёгивая пуговицы её блузы. — Совершенно не смущает. Но если для тебя это так важно, обещаю, что закончим мы ночью. Где-то после полуночи.

Тэсса потянулась, чтобы дать Сагрону затрещину, но как-то в процессе передумала и, вместо того, чтобы драться со всё-таки любимым мужем, ответила на его поцелуй. Да, излишне пылкий, да, на сенокосе, куда могли в любое мгновение зайти другие люди, но…

Проклятийники они, в конце концов, или нет, чтобы каких-то посторонних бояться?

— Никогда, — проворчала Тэсса, — никогда больше я не соглашусь на твою авантюру.

Она сидела на всё том же стогу сена, одетая в одну Сагронову рубашку — собственная блуза пала жертвой излишней пылкости супруга, — и, благо, в собственное нижнее бельё, и, соломинка за соломинкой, вытягивала застрявшее в кудрявых волосах сено. Особого удовольствия этот процесс Котэссе не доставлял, и она ворчала, то и дело поглядывая на супруга.

Сагрон казался довольным. Возможно, насчёт до ночи он всё-таки преувеличил — для этого надо было начинать не в обед, — но желанное определённо получил, а сейчас растянулся на отвратительном колючем сене, в одних брюках, потому что рубашку отобрала жена, и любовался на закатное небо. Последние лучи солнца скользили по сенокосу, на мгновение задерживались на Сагроне, словно пытались украсить его мало-мальски достойным загаром, и перебегали к Котэссе, путались в её тёмных волосах, придавая им красноватый оттенок.

— Не сгоришь? — почти с беспокойством поинтересовалась Котэсса. — Хоть бы защитное заклинание использовал, что ли, а то потом опять Ирвину лечить.

— Он не такой-то хороший лекарь, и если залечивает твои раны — не значит, что справится с моими, — лениво усмехнулся Сагрон. — Ничего мне не будет. Я не такая неженка, как тебе кажется.

Тэсса и не считала Сагрона неженкой, но на солнце в последний раз он бывал… а, собственно говоря, когда? Тело у её супруга, конечно, было подтянутое, но ни одна барышня-дворянка не могла бы продемонстрировать такую явную аристократическую бледность, как Сагрон, причём повсеместную. Котэсса, попавшая на работу в Следственное Бюро и частенько гонявшаяся за преступниками, пока что мелкими, в силу того, что ещё не заработала достойный опыт и не была допущена Ирвином к более серьёзным и, следовательно, опасным заданиям, немного загорела, а вот её супруг уж слишком увлёкся преподавательской деятельностью и месяцами не вылезал из НУМа, сражаясь со студентами за правильное поведение, двойки и поданные в нужное место документы на магистратуру.

— Меня в коррупции обвинили, — отметил вдруг Сагрон.

— Это за вступительные в магистратуру? — тут же с опаской поинтересовалась Тэсса.

— Вступительные? Причём тут… ах да, я ж в комиссии, — вспомнил наконец-то Сагрон. — Нет, ты тут ни при чём. Не за магистратуру. Сказали, что я свою должность занимаю только потому, что друг Ирвина, а Ирвин, соответственно, сын заведующего кафедрой, и потому такое непотребство, как я, заняло место доцента. А ещё — представь себе, какой ужас! — я до сих пор здороваюсь с Роланом, который муж Элеанор, которая, разумеется, дочь проректора по науке. В общем, куда не плюнь, круговая порука…

— Окор?

— Окор, — подтвердил Сагрон. — Кому ещё такая безмерно тупая идея может стукнуть в голову? Он почему-то посчитал, что эти обвинения не просто вгонят меня в ступор, а ещё и заставят поставить ему желанные пятёрки. Этот придурок у меня в магистратуре десять раз боёвку сдавать будет!

Котэсса даже не сомневалась, что у Сагрона к Окору особенное отношение, как, впрочем, и к некоторым другим особенно одарённым студентам. Об этом, правда, было очень странно говорить именно сейчас, в первый брачный вечер, плавно перетекающий в ночь, но Тэсси не удивляло, что НУМ и Следственное Бюро каким-то образом интегрировались в их привычную жизнь, переплетались с нею и никак не желали освобождать место для какого-нибудь отдыха.

Она тяжело вздохнула, словно представляя себе, каким ужасным будет будущее с такой повальной занятостью, и легла рядом с Сагроном — чтобы через секунду возмущённо вскрикнул.

— Ты подстелил себе покрывало!

— Разумеется. Колется ж, — хмыкнул Сагрон, ловя жену за руку и укладывая её рядом с собой. — С какой это радости я б валялся на обыкновенном сене?

Котэсса закатила глаза. Ей хотелось — между прочим, совершенно искренне, — послать Сагрона куда подальше, к далёким богам на небо, отобрать у него покрывало и почувствовать себя отмщённой. Но девушка не стала этого делать, только недовольно хмыкнула, мысленно комментируя поведение мужа как исключительно непорядочное, и всё-таки придвинулась к нему ещё ближе.

Покрывало оказалось очень узким и, разумеется, замаскированным под сено, так что приходилось прижиматься друг к другу, чтобы не скатиться на острую, будто те иглы, высохшую траву. Впрочем, Тэссе нравилось, что они лежали так близко друг к другу, что Сагрон нежно обнимал её за талию и периодически, будто вспоминая об этом неотложном деле, прикасался губами то к виску, то к волосам. Его прикосновения казались невесомыми, но Котэсса наслаждалась ими, как особенным проявлением супружеской любви, той самой, которую вряд ли способны понять другие люди, никогда не испытывающие таких сильных чувств. В такие мгновения Тэсса ловила себя на мысли, что ей действительно повезло, но не потому, что Сагрон такой хороший — у него был паскудный собственнический характер, — такой богатый — у преподавателей весьма посредственная зарплата, и Ирвин пророчил, что если Дэрри не переберётся со своего доцента куда-нибудь повыше, лет через пять Тэсса будет зарабатывать больше него, — или такой красивый — обыкновенный, как ворчала в Котэссе она сама годовалой давности. На самом деле, в нём вроде ничего особенного и не было, человек как человек, но главное счастье заключалось в том, что они любили друг друга. Искренне, от всего сердца, не обращая внимание на происхождение, профессию и всё прочее.

И при этом, при всех отличиях, которые у них были, Котэсса чувствовала себя одним целым с супругом и знала, что так на самом деле и есть. Они дышали одним воздухом, мечтали об одном и том же и уж точно не собирались расходиться на почве того, что не сошлись характером. Тэсси даже не заметила, как так быстро пролетел этот год, как они умудрились так сблизиться и столько всего узнать друг о друге, она только иногда всматривалась в тёмные глаза мужа и чувствовала себя всё такой же влюблённой дурочкой, как и на праздниках в честь начала года, как после того, как артефакт-музыкальную шкатулку увезли прочь из НУМа, и они смогли отхватить несколько дней наедине друг с другом, прежде, чем их вновь затянуло в круговорот занятий…

— Я люблю тебя, — будто бы читая мысли жены, прошептал Сагрон. — Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что буду писать докторскую?

— Очень уместно совмещать признание и такие неоднозначные предложения, — отметила Котэсса. — Но хорошо. Пиши. Это ты из-за Окора или из-за Ирвина?

Сагрон не ответил. Тэсси подозревала, что всё-таки из-за второго — доцент Дэрри не желал всю жизнь оставаться доцентом, а друг, то и дело напоминавший о соотношении преподавательской и следовательской зарплаты, был иногда излишне настойчив, — но злиться не стала. Ей нравилось, что Сагрон собирался достигать чего-то нового, мечтал о пока ещё не покорённых вершинах, что в его глазах светилось желание познавать что-нибудь другое…