Как это всегда и происходит в НУМе, никто не будет выбрасывать хорошую вещь. Она им безумно дорога — как память, что ли?

Артефактологи запаздывали. Говорили, что транспортировать то, что они везли, было довольно опасно — вдруг скорлупа разобьётся, и таинственное проклятие падет на всех?

Но совсем скоро старая магия должна была исчерпать себя, а артефакт — открыться для всеобщего использования. Тогда-то им и воспользуются учёные: попытаются создать копию.

Сагрон рассказывал ей об этом довольно подробно, но Котэсса не вникала. Признаться, она почему-то не очень интересовалась спасительными артефактами, хотя должна была бы.

Эта штука могла лишить их общей головной боли, освободить Сагрона — и тогда всё было бы кончено.

Котэсса не понимала, почему она так сопротивлялась этой возможности. Впрочем, было понятно, что никто не позволит Сагрону использовать эту вещь. Он — слишком незначительная фигура на всеобщем плане, чтобы легко, безропотно воспользоваться столь могущественным артефактом.

И, что самое странное, это было единственным, что могло успокоить Тэссу. Она не хотела отпускать его — сама не знала почему, но не хотела. И это собственническое, эгоистичное желание с каждым днём становилось всё сильнее.

Принимать простую истину — то, что она влюбилась, — Котэсса не хотела. Она убеждала себя в том, что чувство собственности было обычным, базировалось исключительно на привычке и могло быть вытеснено более сильными отношениями с кем-нибудь другим.

И в тот же момент, девушка отлично знала, что вряд ли сумела бы кого-нибудь другого полюбить. Все мужчины, окружавшие её, казались на фоне Сагрона более… Блеклыми, скучными, неинтересными. Глупыми.

Да даже менее привлекательными.

Но она отрицала логику, отрицала собственное шестое чувство, а сейчас пыталась сконцентрироваться на ожидании.

— Слушай, а ты не хочешь поприсутствовать на эксперименте? — склонился к ней Шанук. — И, может быть, если у тебя нет ничего с Сагроном… — шёпот его стал более вкрадчивым, — мы…

— Какие мы? Я не испытываю никакой симпатии к столь глупым людям, как ты! — возмущённо прошипела она. — Отодвинься от меня, будь добр.

— Я, между прочим, похож на Сагрона! — гордо расправил плечи Шанук. — У нас даже цвет волос одинаковый!

Котэсса едва сдержала возмущённый возглас. Одинаковый, как же! Шанук, хоть и блондин, обладал волосами тёплого оттенка, у Сагрона же были выбеленные — он со смехом рассказывал о том, что когда-то какое-то случайное заклинание выпило кусочек его жизненной силы. Насовсем выпило, оставив по себе этот цвет, даже не седой. Что б он потом ни делал, прежние — русые, — волосы так и не вернулись, оставалось только привести в порядок полученное.

Родители его даже не узнали, когда впервые увидели — а потом с ужасом младшая сестрёнка тянула за прядки и пыталась понять, что с ним такого случилось.

Сейчас, спустя лет десять после инцидента, Сагрон вспоминал о нём со смехом, и Котэсса тоже позволяла себе весёлую улыбку в ответ.

— Когда уже будет этот артефакт? Дождь достал! — опять заворчал Окор, но Котэсса уже не поддавалась на провокацию и отказывалась поддерживать разговор.

Нечего ей делать — болтать с Шануком, всё так же не блещущим особенным умом. Можно подумать, он действительно заслуживал великой чести работать с сумасшедшим Толином Куоки! Даже если профессор и творил сейчас непонятно что, прежде у него были достойные работы, и он отнюдь не заслуживал, чтобы какой-то глупый студентишка вытирал о его личность ноги.

Дождь пустился сильнее, и Котэсса почувствовала, как над головой разворачивается чужая защита. Окор моментально гордо выпятил грудь, показывая, что это он сделал, но Котэсса, скользнув взглядом по преподавательским рядам, поймала весёлый взгляд Сагрона.

И зачем? Уж от воды она могла защитить себя и сама! Только им запретили использовать магию, в отличие от преподавателей…

Музыка заиграла внезапно. Торжественная, практически похоронная, заставившая тех, кто недавно терял родных или близких, низко опустить головы, поклоняясь перед всесильной смертью… Ассоциации, для Котэссы чуждые, охватили многих; казалось, все до единого слышали лившиеся из неизвестного источника ноты.

Артефакт несли на подносе. Мелодию излучал именно он — грустную, тяжёлую. Котэссе казалось, что эта вещь должна быть огромной, но на самом деле артефакт оказался лишь маленькой музыкальной шкатулкой, заведённой несколько минут назад. Игра оборвалась на самой верхней ноте, и тишина, пришедшая ей взамен, не предвещала беды.

Маг, которому выпала честь держать в руках поднос с бесценным даром чар прошлого, казался недовольным. Он сердито посмотрел на ряды студентов, смотревших с восторгом на артефакт, на уставшие лица преподавателей, на ковровую дорожку у себя под ногами, и помрачнел так, словно съел что-то очень-очень кислое. Он окинул взглядом присутствующих во второй раз, явно надеясь, что людей станет меньше, но студенты, окружённые пологом, запрещающим им и колдовать, и покидать определённые зоны, не могли сойти с места.

— Что это за бардак? — не стесняясь присутствия ректора и проректоров, возмутился он. — Мы собирались просто переместить артефакт в более надёжное хранилище!

Два стражника у него за спиной, тоже боевых мага, вскинули руки, явно собираясь открыть портал сию же секунду.

Толпа раздробилась, словно по ней ударили ряды драконов. Кто-то возмущённо зашумел, кто-то, намокнув под дождём, принялся колдовать, стоило лишь упасть ограничивающим чарам. Котэсса почувствовала, как толпа возмущённо хлынула прочь от дорожки, как по приказу. И почему их университет должен превратить в цирк самое хорошее начинание?

Она и сама не знала, куда бежать. Маг с артефактом, раздражённо фыркнув, прошёл мимо оставшихся людей так, словно ничего и не произошло. Он не держал голову гордо поднятой, а следил за тем, чтобы шкатулка на подносе не сдвинулась с места. Ректор бросился за ним, и обрывки разговора выдавали крайнее недовольство главы НУМа подобным пренебрежением к красивой встрече.

— Какой позор, — охнули где-то справа, и девушка, повернув голову, увидела профессора Куоки. — А ведь я говорил: нет ничего особенного, ничего более необычного, чем те артефакты, которые создаём мы сами. Подумать только, музыкальная шкатулка! И ради неё под холодный осенний дождь выгнали весь университет! Против желания транспортировочной компании и мага-передатчика. Какая прелесть…

— Ты не промокла? — второй голос прозвучал уже ближе, и Котэсса обнаружила Сагрона в полуметре от себя. — Окор, марш отсюда, — он взмахом руки отогнал надоедливого студента и подступил к ней вплотную, обнял за плечи и привлёк к себе. — Пойдём, занятия всё равно уже отменили.

Встревоженным мужчина не казался. Словно всё так и должно быть: этот позор с выстроившейся толпой и краснеющим, будто свекла, ректором.

— Нет, спасибо, — отозвалась Котэсса. — Но что это было?

— Да, как обычно, — махнул рукой преподаватель. — Ты что, не знаешь, как всё происходит в НУМе? Попросили люди их встретить, поместить артефакт в безопасное место, а тут устроили представление.

Котэсса вздохнула. Ей казалось, что у этого торжества было больше смысла, чем просто быть изгнанными по велению какого-то чужого мага, но она, вероятно, была слишком высокого уровня об организационных способностях своего университета.

— Пойдём, занятий сегодня всё равно уже не будет. Мы ж их не соберём, — он обвёл взглядом студентов. — Отвратительно получилось, не так ли? — улыбка на губах Сагрона была искренней, а не вымученной и уставшей, как у Ойтко, к которой помчались разгневанные преподаватели и студенты. — Я даже не удивлён таким педагогическим провалом.

Девушка только коротко хмыкнула; не в её праве было судить родной университет, хотя, впрочем, и спорить с Сагроном повода не было. Он прав: не следовало устраивать весь этот цирк.

По ковру теперь ходили все, кому не лень, но Дэрри почему-то увлёк Котэссу прочь. Доцент Ойтко что-то колдовала, взывала своих коллег поскорее убрать драгоценность, призванную украшать НУМ, со двора. Увы, мало кто был готов слушать её вопли; большинство студентов, да и преподавателей тоже, сбежало, оставив Литорию наедине с её же выдумками.