— А, этот артефакт, — порой Сагрон даже забывал о его существовании. — Да, я помню. Сколько шума из-за него, прямо дурно…

— А потом зимние защиты, — Котэсса вздохнула. — Столько всего сделать надо.

— Да, Элеанор защищается. Придёшь послушать?

— У неё закрытое заседание, она сама сказала. Мол, жаль, что я не смогу присутствовать.

— Хочешь, я попрошу для тебя именное пригласительное?

— Не надо, — отмахнулась Котэсса. — Я всё равно мало что пойму. Да и, наверное, в это время я буду как раз сдавать экзамен. Конец последней двадцатки, как ни крути.

Сагрон кивнул. Действительно, Элеанор выбрала время не слишком удачное. Правда, в тот период защищались практически все — подходил конец первой ветви аспиранстких наборов, зимней, и надо было либо предоставить работу, либо выплатить неустойку.

Редко кто выбирал второй вариант. Даже самые безнадёжные умудрялись найти способ что-нибудь продемонстрировать. Ведь неудачная защита означала просто доработку, а не уплату немаленькой суммы денег. У Сагрона самого однокурсник трижды на доработку ходил, а потом всё-таки защитился, хоть и со скрипом и, кажется, довольно большой суммой взятки.

— У тебя руки ледяные, — отметила Котэсса, вырывая Сагрона из его раздумий. — Слушай, не надо было мне…

— Мы уже у общежития, — Сагрон ускорил шаг, увлекая её за собой.

Вахтёрша даже не подняла на них взгляд, только поплотнее завернулась в свою шаль.

— Холодает, — промолвила она, как заправский синоптик.

— Да, — согласился Сагрон, подталкивая Котэссу вперёд. — Очень.

Он не сомневался, что если б она оторвала свой взгляд от книги, которую читала, то обязательно обогатилась бы как минимум на одну хорошую сплетню о неформальных отношениях студентов и преподавателей. Но, так как женщина посчитала это лишним, он не стал напоминать ей о возможности интересных ситуаций прямо на проходной и увлёк Котэссу за собою.

Та не особенно и сопротивлялась. В последнее время, по крайней мере, после дня влюблённых, она перестала подпрыгивать от каждого его прикосновения, сбегать и краснеть от каждого внимательного взгляда, да и вообще, проявляла просто-таки чудеса терпимости. Сагрону это нравилось, как нравилось и то, что он сам рядом с Котэссой почти — а иногда и не почти, — забывал о проклятии.

И зачем было хамить ей тогда, на сессии? Может быть, если б он вёл себя более культурно, она сейчас не вела б себя, словно заправский кактус?

— Как там у тебя с бакалаврской? — Сагрон свернул в сторону своей комнаты. Котэсса проводила у него почти всё своё время после занятий, по крайней мере, когда Дэрри был не на работе.

Отличный повод для сплетен, если б кто узнал, но на самом деле девушка просто сбегала от собственных соседок. Эти отвратительные барышни, которых Сагрон едва-едва терпел на занятиях, нарушали все мыслимые и немыслимые правила, которые только существовали в общежитии, а их добрейшая комендант до сих пор не подала бумаги на выселение.

Очень зря.

Котэсса предпочитала в том балагане не участвовать. Сагрон знал, как она ненавидела бардак, крики, как мешали громкие звуки работать. Может быть, если б не соседки, то в их отношениях никогда и не было бы потепления, так что, в принципе, ему следовало испытывать по отношению к ним чувство благодарности.

— Вроде бы всё получается, — ответила Котэсса, словно не показывала ему вчера свои результаты. — У меня получилось что-то странное со вступлением, ты почитаешь?

— Почитаю, — согласился Сагрон. — Давай. Ты голодна?

— Нет, спасибо.

Вот уж это "нет, спасибо", словно он собирался накормить её любовным зельем! А следовало бы, может, тогда перестала бы бегать от него со скоростью гепарда, узревшего лань.

— Я тебя не отравлю, — с усмешкой пообещал Сагрон. — Клянусь, Тэсси.

— Я верю, — улыбнулась она. — Но я правда не хочу есть. Так почитаешь вступление?

— Хорошо, — согласился Дэрри. — Давай сюда своё вступление и иди хоть тёплой водой руки помой, ты вся дрожишь.

Она поспешно вытащила из сумки, брошенной им у порога, вступление и всучила ему. Сагрон покорно уткнулся носом в убористые строчки — почерк у Котэссы был неплохой, хотя и довольно мелкий. Что ж, по крайней мере, он был в силах разобрать каждое слово.

Вступление оказалось хорошим. Он даже вспомнил грешным делом о собственной кандидатской, о том, как мучился над нею — у Котэссы таких радикальных проблем со словами, как у него, не наблюдалось. Повезло: сочинительство у Сагрона было на самом низшем уровне из всех возможных.

— Ну, как? — спросила она, выскользнув из ванной. — Не всё так плохо, как я предполагала?

— Всё прекрасно, — улыбнулся Сагрон. — Мне нравится твой стиль. Надо будет написать статью. У меня есть материал, оформишь?

— Конечно. Надо было раньше сказать, я бы давно сделала, — она присела на краешек дивана, на котором сидел мужчина. — Точно всё нормально?

— Я тебе это как научный руководитель заявляю. Или ты мне не веришь? — он оглянулся на девушку и подвинулся к ней поближе. Котэсса вновь порывалась вскочить, но не стала, может быть, вспомнила о том, что этап её побегов они давно уже прошли.

По крайней мере, попытались пройти, хотя Сагрону до сих пор казалось, что она могла сбежать в любой момент. Вот так просто раствориться в воздухе, и поминай, как звали.

— Верю, — выдохнула Котэсса. — Но не…

Договорить Сагрон ей не дал. По крайней мере, поцелуи отлично действовали от любых женских возмущений, если это, разумеется, не был форменный скандал. Но скандалов ему Котэсса никогда не закатывала, а невинных — и не очень невинных, — поцелуев вроде бы перестала пугаться, хотя он всё ещё удивлялся, как можно в двадцать один год ещё никого себе не найти.

Она обвила руками его шею — впервые, между прочим, за последние десять дней, что вообще к себе подпускала, и Сагрон уже почти поверил в какую-то взаимность, но дверь самым наглым образом хлопнула, между прочим, в совершенно неподходящий момент.

На пороге стоял Жодор.

Его хвост, на сей раз уже павлиний, не позволял ему пройти в дверь. Мужчине пришлось повернуться боком, как-нибудь смять перья, чтобы пролезть всё-таки в квартиру Сагрона.

Взгляд у него был откровенно потерянный.

— У тебя есть ещё зелье? — спросил он срывающимся голосом.

— Вы же выпили его несколько часов назад! — возмутился Сагрон. — Какое ещё зелье?

— Я попытался поцеловать женщину! — вспыхнул Жодор. — Я наконец-то перестал их отпугивать своим внешним видом, у меня пропали эти гадские хвосты, и вот оно — опять…

— Потому что моё зелье не сняло проклятье. Оно просто помогло избавиться от последствий. И если продолжать действовать в том же духе, то может вылезти целых двадцать новых хвостов. За каждую женщину. Хотя хвостик симпатичный.

— Дай зелье! — взвыл доцент Ольи. — Не то я… Не то я…

Котэссу он не замечал. Девушка сидела на месте, как будто приклеилась к тому дивану, и, кажется, боялась сдвинуться с места, чтобы не привлечь к себе внимание. Жодора она явно боялась, или, может быть, просто испытывала к нему отвращение. В любом случае, чувства Котэссы Сагрон понимал.

Если б не она, то, конечно, грех было бы не поиздеваться над надоевшим Жодором. Но всё же мучить девушку Сагрону не хотелось.

— Есть у меня ещё зелье, есть, — вздохнул он. — Будем мазать хвост или принимать внутрь?

— Внутрь, — уверенно ответил Жодор. — В прошлый раз помогло.

— И мышиные отходы вас не смущают?

На самом деле, насчёт мышиных отходов Сагрон шутил. Ну, было там два или три хвоста или пучок шерсти, но это ведь ерунда.

— Хвост меня смущает больше! — уверенно ответил Жодор.

— Как знаете, — мужчина едва сдержался, чтобы не рассмеяться, но в бутылочку, найденную на полке, всё-таки зелья набрал. Котёл, прикрытый громадной крышкой, уже давно стоял в углу его комнаты, и Сагрон предпочитал не выливать его содержимое. — Но это всё равно не позволяет изменять супруге. Терпите. Просто будете без хвоста.