Улыбка тоже получилась совсем уж блаженной. Котэсса закашлялась — и на сей раз горло буквально расцарапывало на мелкие кусочки, раздирало, и боль была практически невыносимая.

— Ты больна? — в голосе у Дэрри чувствовалась забота, но Котэсса отрицательно замотала головой. Советы Элеанор превратились в пустой звон бессмысленных слов — она чувствовала, что не должна признавать собственную слабость или даже то, что по вине Сагрона нынче оказалась в столь бедственном положении.

— Господин доцент, оставьте меня в покое, — прошептала она. — У вас что-то с губой? — девушка протянула руку, но вместо того, чтобы коснуться его щеки, промахнулась и даже ткнула в глаз.

Что-то рухнуло. Бумаги разлетелись сотнями листочков вокруг. Возмущённое шипение, впрочем, явственно показало, что виновницей всего бардака была именно доцент Ойтко.

— Что это вы делаете?! — возмутилась она. — Единственная порядочная студентка, единственная, посмевшая вам отказать, и вы решили, что в полном праве касаться её, что вам дозволено всё, даже пытаться одолеть девицу силой?!

Сагрон закатил глаза. Он усадил Котэссу на стул — та всё ещё не понимала, что происходило вокруг, — и повернулся к женщине.

— Госпожа доцент, — сухо проронил он, невольно повторяя фразу Арко. — Вы не видите, что заставляете больную девушку выполнять эту глупую монотонную работу? Котэсса едва ли не потеряла сознание, у неё — температура.

— И потому она оказалась у вас в руках?

— Она упала, я — быстро отреагировал, — пожав плечами, уверенно ответил Сагрон. — Пожалуй, мне следует проводить её, скажем, к целителям или в больницу. Опасаюсь, Котэсса сама не дойдёт. Вас устроит подобная отлучка на сегодня?

Ойтко кивнула. В её глазах практически отразился какой-то оттенок сочувствия, но оно тут же пропало, будто бы и не было ничего, когда она перевела взгляд с Котэссы на Сагрона.

Наверное, ненависть представительниц женского пола кафедры Боевой Магии и Проклятий была слишком сильна по отношению к каждому мужчине, что немного злоупотреблял собственным положением. И хотя Сагрон, по правде, никогда ни на чём не настаивал и не раздаривал оценки своим любовницам, более того, редко подбирал их из своих студенток, а нынче ни на что подобное и вовсе был не способен, как сам бывший ученик кафедры, запомнившийся дамам не лучшим образом, почему-то регулярно сталкивался с подобным проявлением раздражения, злобы или даже некой озлобленности. Почему? Ответить вряд ли кто-то мог, он сам — уж точно нет, хотя искренне пытался разгадать сию загадку. Увы, но разобраться в женской логике зачастую не способна даже сама женщина.

…Котэсса едва-едва смогла подняться на ноги. Перед глазами всё плыло, казалось, она даже слышала какой-то далёкий, громкий звон, хотя с трудом ориентировалась в пространстве. То, что температура подскочила уже до невообразимых высот, было понятно и невооружённым взглядом.

Пришла в себя она на чём-то мягком, в чём неожиданно обнаружился диван — или софа, или как сие следует и вовсе величать? Сагрон сидел напротив, на стуле, скрестив руки на груди, смотрел сердито и отчасти раздражённо, будто бы пытался проучить её одним только взглядом.

Девушка, впрочем, серьёзностью момента не прониклась и тут же, игнорируя строгость во взгляде, попыталась сесть.

— Тридцать девять и три, — сообщил Сагрон. — А целитель сказал, что это длилось уже не первый день.

— Да? — удивлённо переспросила она. — А я и не знала…

— Я заметил, — согласно кивнул мужчина, — что ты не знала. Целитель сообщил, что, вероятно, ты ночевала совсем не в тёплом месте последние несколько дней. Почему? Разве у тебя нет дома?

— Моя тётка сдала квартиру.

— А ты?

— А я решила, что переселюсь в общежитие, — пожала плечами она. — Просто… Просто я подумала, что можно будет немного переждать, пока не станет доступным поселение.

Мужчина хрипловато рассмеялся — как-то особенно горько и зло, — и Котэсса внезапно вспомнила, что они нынче и вправду находятся в общежитии, только в преподавательском крыле. Сагрон, вспомнила она рассказы своих сокурсниц, что жили в общаге, тоже был не из местных, потому, когда его нанимали на работу, выделили комнату, довольно неплохую, а потом добавили и вторую, сразу же, как только он получил звание доцента.

И вправду, это походило на полноценное жильё, одну из тех квартир в городе, которую Котэсса попросту не могла себе позволить. Она видела дверь, что вела во вторую комнату, узкий коридор в противоположной стороне, очевидно, на кухню и в сторону ванной. В мире, переполненном магии, это казалось достаточно лёгким — выделять небольшие площади и позволять преподавателям самостоятельно разбираться с тем, как они будут обустраивать собственный быт.

Что ж, по крайней мере, насколько знала девушка, никто до сих пор не жаловался. В столице достаточно трудно найти место, где можно прожить за небольшие деньги, а с преподавательского состава университет денег не брал.

Вот со студентов — запросто, и она могла себе только представить, где придётся искать деньги и на скольких работах подрабатывать…

Если только, конечно, она не перестанет отдавать родителям деньги — практически всю свою стипендию, зарабатываемую, между прочим, не просто так в условиях слишком самоуверенных преподавателей, не желающих ставить то, что заслуживает студент.

— Что-то не так? — полюбопытствовал Сагрон, заметив, как она вдруг помрачнела и как холодно посмотрела на него.

— Почему я у вас дома?

— Потому что ты потеряла сознание, — пожал плечами мужчина. — Потому что у тебя температура. Я вызвал целителя.

— Ах да. Элеанор меня предупреждала, — покачала головой Котэсса. — Надеюсь, вы не будете против, если я всё-таки уйду.

— Тебе негде жить.

— Это не значит, что я стану жить у вас.

Он усмехнулся. Конечно, нет — наверное, мужчина и не надеялся на то, что она сдастся так легко, — но разочарование, правда, едва-едва заметное, всё равно мелькнуло в тёмных глазах. Но он только криво улыбнулся и подался вперёд, перехватив её руку. Котэсса едва ощутимо сжала пальцы в ответ — может быть, он искал что-то, что вновь избавит его от последствий проклятия?

— Я могу поговорить, чтобы тебе освободили комнату в общежитии. В преподавательском крыле есть незанятые места для аспирантов… — голос его звучал мягко и вкрадчиво. — Но…

— "Но, Котэсса, за всё в этом мире надо платить, и за помощь тоже"? — зло спросила она. — И вы предложите мне избавить вас от проклятия, а потом идти на все четыре стороны, обнявшись со своей свободой и вашим счастливым освобождением от пут злой и ненавистной меня?

— Нет, — покачал головой он. — Но можно хотя бы от маленького ожога, а? А я поговорю относительно общежития…

Котэсса вскочила.

— Какого такого ожога?

Мужчина отвернул в сторону воротник своей рубашки, неожиданно закрытой, как для жаркого лета. Полоса пламенных ожогов тянулась, кажется, откуда-то с шеи и до середины груди, насколько могла прикинуть размах Котэсса. Но, так или иначе, она не собиралась избавлять мужчину от последствий его несдержанности.

— Ведь вы знали, — промолвила она обвинительным тоном, — что этим всё закончится. Вы понимали, во что превратится каждый ваш поцелуй! Зачем же вы тогда с кем-то целовались?

— Меня не особо спрашивали, — сухо отметил Сагрон. — И вообще, какая разница? Ты сама отказываешься избавить меня от проклятия, которым ты же и наградила!

— Не специально.

— Да какая разница!

Котэсса покраснела и отступила от него на несколько шагов, всё ещё пытаясь успокоиться. Она только теперь поняла, как это выглядело со стороны — находиться в комнате собственного преподавателя, лежать на его диване, смотреть на него и подмечать, что он, к слову, довольно привлекательный мужчина, а она, может быть, очень зря так легко отталкивает его от себя…

Девушка мотнула головой. Последние мысли появились вообще непонятно откуда и были до ужаса неуместны в сложившейся ситуации. Нет, сдаваться просто так она не намеревалась — и если Сагрон надеялся на то, что сможет просто так уболтать…