— Кстати, для здоровья витамины следует принимать регулярно.

Сисадмин Витя был технарём до мозга костей, но упрямо сочинял грязноватые стишки и мнил себя недопонятым гением.

Однажды Витомир подкатил к Люсе с предложением о сотрудничестве.

— Люсинда, слыхал, ты филологический кончала?

— Окончила, и даже с красным дипломом.

Витамин присвистнул с презрительной завистью.

— Слышь, Люсинда? У меня идея. Я поэт-самородок, талант от Бога, ни чем, прямо скажем, не подкреплённый, без образования, без академических, так сказать, знаний, и давно мечтаю написать поэму о Великой Отечественной…

— Как «Василий Тёркин[18]»?

— Это кто? Я его знаю?

— Проехали, — отмахнулась Люся.

— Я это к чему? Давай я поэму эту напишу, а ты её как бы… литературно обработаешь, придашь ей, так сказать, лоску грамотности.

— И что мне за это будет?

— Как что? Соавторство с великим народным поэтом.

— Все великие поэты ушли вместе с Серебряным веком.

— Да нет же, Люсинда, идея — супер. Мы с тобой будем, как Мамин и Сибиряк, как Петров и Водкин, как Салтыков и Щедрин.

— Скорей уж, как Ильф и Петров.

— Ты чё, Лысюк? Ильф Петров — это ж один человек! «Стулья» мои любимые написал. Таких вещей не знать, а ещё филолог с красной корочкой.

— А как же «и»?

— Что «и»?

— Ну говорят же обычно: Ильф и Петров.

— Вот ты, Люська, занудная! И. — это отчество. Может, он Ильф Ильич, откуда ты знаешь?

— Не знаю, — честно сказала Люся.

— Ну вот, а ещё филолог. Это ж как Джером К. Джером.

— Вить, вообще-то у англичан нет отчеств, — доверительно сообщила Люся.

— Ну и что? А у Петрова есть — он же русский писатель. Ильф — имя, Петров — фамилия, И. — отчество.

— А почему имя такое странное — Ильф?

— Да потому что он еврей!

Люся оторопела.

— Ну, в принципе, да, здесь ты прав…

— То-то же! Имя ей не нравится. Думаешь, меня от хорошей жизни Витомиром назвали? Так и он — всю жизнь страдал, а потом его потянуло писать, чтобы выплеснуть всю свою боль.

— Вообще-то Ильф и Петров писали сатирическую прозу.

— Слушай, Люська, вот ты зануда, — изумился Витамин. — Твой занудный педантизм всех вгоняет в ревматизм! Так и всю поэму мне запорешь, ну тебя! Я лучше сам.

[16] Поэма Сергея Есенина.

[17] Стихотворение поэта-футуриста Велимира Хлебникова.

[18] Поэма Александра Твардовского.

-5-

Вечером Люся сама починила свой мобильный и, вдохновлённая этим, попыталась починить сливной бачок унитаза. Однако неудачно.

Запищал отремонтированный телефон. Люся очень любила отвечать на вопрос: «Что делаешь?» Ответом всегда было легко спугнуть, шокировать, смутить, ввести в ступор. Особенно, если ответить честно.

— Привет, Лысюк, что делаешь? — спросила Катя.

— Унитаз чиню.

Восхищённая пауза.

— Ну ты, Люська, крута…

— Только у меня ничего не получается.

— Слушай, может, гульнём?

— А не поздно?

— В самый раз. И Машка приедет. Встречаемся в «Потешной мандаринке».

Несмотря на то, что осень ещё дышала летним теплом, Люся надела новый, баклажанного цвета плащ и красные сапоги на шпильках, которые Катя упорно называла компостерами. Для ещё большей перемены внешности Люся спрятала свою золотистую копну под берет и двинулась к «Заводному апельсину».

— Лысюк!

Она обернулась.

— Ты что, меня узнала? — с досадой разочарования воскликнула Люся.

— Издеваешься? — усмехнулась Катя. — Я твою паучью походку везде узнаю.

Люся вздохнула. Когда девушке было пятнадцать, мама отвела её в школу моделей. С заоблачным Люсиным ростом, изящной худобой и лицом инопланетянки её могли оторвать с руками и ногами. Но семеняще-деревянная Люсина походка убивала всё. За три месяца никто не смог научить девушку ходить не то, что красиво, а даже просто по-человечески, и на неё махнули рукой. Походка была бичом Людмилы Лысюк, и, к сожалению, не единственным. Тогда-то она и решила стать умной. Или хотя бы эрудированной.

Катя окинула подругу привычно-придирчивым взглядом.

— Ты в компостерах? Опять еле ходить будешь?

— Ну сюда же я дошла.

— Ага, я посмотрю, как ты в своих испанских сапогах[19] танцевать будешь…

— Вообще-то они итальянские.

— Помяни моё слово, через час ты поймёшь, что они испанские. — Катин взгляд переместился выше. — Лысюк, побойся Бога, зачем ты надела эти вульгарные штаны с лампасами?

— А когда мне их ещё носить?

— Летом! В деревне у бабушки!

Когда к ним приковыляла Маша, девушки зашли внутрь. Клуб «Заводной апельсин» был полон народу и смраду. Поднявшись на второй этаж, подруги заказали самых дешёвых коктейлей, но потом шиканули и взяли по пирожному.

Вдруг их троице подмигнул подвыпивший мужик с соседнего столика.

— Ой, девчонки, вы прямо как «ВиаГра»! Только без груди.

Маша, Люся и Катя хмуро переглянулись.

— Да уж, контингент не блещет, — процедила Катя, озираясь вокруг. — Хотя-я…

Мимо них прошёл красавец, заинтересовавший всех троих.

— Какой мужчина — отдалась бы не глядя, — оценила Маша, мечтательно облапав его глазами.

— Хорош, — подтвердила Люся.

— Даже не взглянул на нас. Кобель… — прошипела Катя.

Через три часа и пять бокалов Люся почувствовала себя неважно.

— Чё-то меня штормит.

— Смотри, чтобы совсем не выштормило, — сказала Маша.

От дыма у Люси покраснели глаза. Громыхая сапогами-компостерами, она ввалилась в женский туалет и сняла линзы.