Я звоню в дверь с привычным изяществом и, почти сразу, за ней раздается шипящий голосище Б. Б.

– Ну, кто там еще?! И что за хрен шляется на ночь глядя!

Впервые узнав о замечательных двигательных качествах этого растения, я даю торжественный звонок в дверь в честь их признания.

– Иди открой, дубина! – приказывает Берта Берюрье своему толстокожему супругу.

В прихожей раздается душераздирающее чавканье вездеходных тапок Толстяка по линолеуму. Он открывает мне дверь с веками, сжатыми, как губы влюбленных. Он почти вдет в рукава своей бобочки. Подтяжки свободно ниспадают в стиле «ивушка». Он багров, как рак, которому рассказали галльские анекдоты в кипящем бульоне.

– Тоньо! – восклицает он, протягивая мне лапу, объемную, как трусики Венеры Готтенготской. – Ты уже вернулся из командировки?

– Как видишь. Железная рука, – отвечаю я, льстя его самолюбию.

– Быстро заходи, несколько дней тому назад мы купили телек, а сейчас идет потрясная передача, мы с Бертой не хотим ее пропустить.

Я захожу следом за ним в столовую. Толстуха примостилась (точнее, притолстилась) в плетеном кресле, скрипящем под ее тяжестью, как тополиная роща во время урагана.

– А, это Вы! – гостеприимно встречает она меня, протягивая пакет сосисок, который я всЕ-таки признаю рукой, благодаря обручальному кольцу.

Доставив мне удовольствие пожать два кило этих мясных продуктов, она цыкает и показывает мне на маленький голубой экран, в котором солидный бородатый повар манипулирует своими кастрюльками.

– Раймон Оливер и графиня Ломже, – посвящает меня Берю шепотом, похожим на удар топора по мешку с крупой. Берта заворожено мурлычет:

– Какой удивительный человек! Сейчас он дает рецепт фаршированной лапы аллигатора. Такие люди являются цветом французской нации.

Она выдавливает из себя трехцветную слезу, выдергивает волосину толщиной со слоновый хобот из своей любимой бородавки и с всепоглощающим вниманием слушает объяснения маэстро.

– Ты записываешь? – волнуется она.

– Не беспокойся, – успокаивает ее Толстяк.

У него в руке шариковая ручка, на коленях – листок бумаги; он записывает, не отрывая взгляда от кулинарных волшебно действий знаменитого повара.

Раймон Оливер объясняет Катрин Ломже, что для того, чтобы лапа аллигатора удалась, сначала нужно отпилить когти. После чего на ней делают надрезы в направлении север-юг, извлекают центральный сустав, но не выбрасывают его, так как он должен отвариваться в бульоне. Затем следует мелко порубить веки, печень и левый глаз аллигатора (некоторые повара используют также и правый глаз, но это менее изысканно, так как большинство аллигаторов больны на правый глаз коньюктивитом), добавляют копченное сало, протертый банан, репчатый лук, гвоздику, цветок лотоса и капельку героина. После этого приступают к фаршировке лапы, следя за тем, чтобы случайно не зафаршировать себе глаза. Лапа зашивается зеленой хлопчатобумажной ниткой (учитывая то, что естественный цвет аллигатора – зеленый), затем она кладется в бульон, о котором упоминалось выше. Кушанье снимают с огня, процеживают, перекладывают на глиняное блюдо, посыпают дробленым мускатным орехом, карри, паприкой, шалфеем, тмином, лавровым листом, метиленовой синью, четырех лепестковым клевером и приправой Жака Готье, появившейся в продаже с месяц назад. Когда лапа покроется золотистой корочкой, ее извлекают из духовки и перекладывают на блюдо из серебра высокой пробы. Блюдо подается со свежей лапшой и экзотической фотографией. Раймон Оливер уточняет, что лапа аллигатора будет еще пикантней, если ее окропить соком ананаса, желателен Шамбертен 1949 года; ну, а если вам вдруг не удастся купить лапу в магазине, то ради этого стоит совершить путешествие в Большой Вефур, где в местных ресторанах можно полакомиться отменной печенкой с трюфелями! На этом передача заканчивается. Берта протягивает свой свиной окорок и выключает телевизор.

– Свет! – командует она.

Его величество Берю I включает свет. Я смотрю на его кашалотиху. У нее ностальгический взгляд, а по подбородку обильно течет слюна. Берю не отстает от своей супруги.

– Эта штуковина, наверное, чертовски вкусна! – вздыхает Берта.

Толстяк вдруг смачно выражается:

– Чертова чертовщина!8 Та бумажка, на которой я записывал, в темноте упала на пол, и я нацарапал рецепт на своих тиковых штанах, – хнычет он.

Берта бросается успокаивать его. Она говорит, что это не беда, она перепишет рецепт.

Я считаю, что настал момент перевести разговор в деловое русло, и спрашиваю у Берю, не видел ли он Пино.

– Нет, – удивляется он. – А в чем дело?

– Ты знаешь, что он открыл свое знаменитое агентство?

– Да, знаю. И правильно сделал. Иногда я и сам хочу последовать его примеру.

Берта сурово одергивает его, заявив, что это и в подметки не годится честной работе в государственной полиции и что недостойно подготавливать себе старость, подглядывая за противозаконными любовными парочками.

Даже эти слова не поднимают моего настроения. Я всерьез обеспокоен. Неужели Пинюш тоже исчез? Вот так дела! Неужели «ПинодьЕр Эдженси» прекратило свое существование?

– Так откуда ты вернулся к нам? – спрашивает Толстяк, откупоривая бутылку Сеп-Вермей.

– Из Мексики...

Он умственно напрягается: – Это рядом с Австралией, если мне не изменяет память?

– Изменяет, Толстяк!

Берта усмехается:

– Бенуа-Александр никогда ни черта не смыслил в географии.

И дает урок неучу-мужу:

– Это в Южной Африке, дуралей! Правда ведь, комиссар?

Так как я всегда галантен с дамами, то очень мягко возражаю:

– Почти что, дорогая. Я привез тебе оттуда подарок, Берю!

– Без булды?!

– Да, но он остался в машине. Пойдем со мной, я вручу его тебе на месте.

Мы опрокидываем по стаканчику красного и отчаливаем.

– Не задерживайся! – предупреждает его Кашалотиха, – я поставила греться рагу!

– Одна нога там, другая – здесь! – заверяет ее Мамонт.

Берю без ума от сомбреро. Особенно ему нравится помпоны и колокольчики. Он напяливает на себя эту огромную шляпу и решает: