Я плюхнулся на кровать.
Мысль была свежая.
Её следовало обдумать.
Действительно. Есть ли у меня шансы хоть что-нибудь изменить в лучшую сторону? Первые дни, когда только-только попал сюда, в это время и в эту жизнь, я даже думать не смел, что будет иначе. Что может быть проще, чем вспомнить все сделанные когда-то ошибки, рассказать о них власть предержащим, и они, вооружённые новым знанием, проложат правильный курс к светлому будущему? А тех, про кого точно известно, что они будут этому курсу мешать, можно попросту устранить. Превентивно. Как те паровозы, которые надо давить, пока они чайники…
К счастью ли, к сожалению, но практика показала, что я и вправду могу кое-что изменить. Свою жизнь я, по крайней мере, уже разрушил. До основания. Даже не знаю, стоит ли теперь возвращаться? Может быть, лучше остаться здесь навсегда? Безнадёжно пытаясь исправить одни ошибки и совершая другие, такие же глупые и такие же непоправимые…
Ещё вопрос: что считать «в лучшую сторону», а что «в худшую»?
Куда повернёт история, если у меня и впрямь всё получится?
Хочу ли я, чтобы и в самом деле «на всей земле победил коммунизм», или это не более чем «мечтания юности»? Может быть, мне роднее и ближе звон церковных колоколов, свобода предпринимательства, Санкт-Петербург вместо Ленинграда и туристические поездки по всему миру?
Уверен, многие из ныне живущих выбрали бы второе. Элита, по крайней мере, процентов на девяносто. Элита, в смысле, уже сложившаяся в отдельный «политический» класс когорта государственных и партийных чиновников, их приближённые, родственники, многочисленные представители так называемой творческой интеллигенции, обслуживающие тех, кто распределяет недоступные простым гражданам привилегии и блага, молодые да ранние «комсомольцы», сумевшие вовремя сообразить, как правильно делать карьеру, торговая «мафия», зарабатывающая миллионы на «плановом» дефиците, и примкнувшие к ней высокопоставленные «работники органов»… Что толку время от времени их прореживать, если, как написал один известный российский фантаст, «на место каждой попавшей под выбраковку московской дворняги тут же приходят две-три подмосковные»? «Страшно далеки они от народа», как говорил другой классик.
А что, собственно, сам народ? Он-то что хочет, о чём мечтает?
Увы, тут тоже не всё так благостно, как хотелось и как выглядело из «прекрасного далёка» двухтысячных.
За шесть с лишним десятилетий Советской власти мы просто привыкли к хорошему. Привыкли к бесплатным образованию и медицине, низкой квартплате, достойной пенсии, дешёвому транспорту, горячей воде из крана, центральному отоплению, электричеству за копейки, оплачиваемым отпускам, путёвкам от профсоюза… Патернализм со стороны государства стал казаться чем-то незыблемым, существовавшим во все времена, ни от чего и ни от кого не зависящим, присущим каждому жителю, каждому гражданину, каждому служащему, каждому руководителю. Уже имеющиеся достижения и блага просто не могут исчезнуть. Они так же естественны, как способность дышать. Это права, которые никто не отнимет. И они больше, они гораздо важнее, чем какие-то там обязанности. «Всё во имя человека, всё для блага человека» постепенно превратилось в банальное «нам все должны».
Нет, мы, безусловно, верили и в социализм, и в то, что наша страна — самая лучшая, и что наверху знают, что делают, но одновременно и… джинсы, жвачка, хорошие магнитофоны, красивая музыка, яркие этикетки, сказочное изобилие подсвеченных неоном витрин — всё это там, на Западе, нам это недоступно, но мы это тоже хотим и хотим много, поэтому… Словом, будущие лозунги «перестройки и гласности» легли на уже подготовленную почву. Хотим как у них. Чтобы всё было, и никому за это ничего не было…
Дохотелись, блин!..
Хрен с ним, с коммунизмом! Но страну-то, страну зачем развалили?!..
До поздней ночи я сидел и рисовал графики и диаграммы, выписывал на бумагу всё, что помнил и знал о китайских реформах и их отличиях от аналогичных наших, о площади Тяньаньмэнь и ГКЧП, о событиях 93-го и первом китайском тейконавте, о том, какую страну через тридцать лет назовут новой мастерской мира, а в какой курс местной валюты будет колебаться не вместе с линией партии, а в строгой зависимости от нефтяных цен на биржах Нью-Йорка и Лондона…
Итог: к полуночи в голове у меня всё смешалось, после чего я отложил карандаш и бумагу и снова переместился в кровать, резонно решив, что утро вечера мудрене́е.
Пословица оказалась права.
Наутро я действительно почувствовал себя другим человеком. От прежней хандры не осталось и следа. В мозгу один позитив. Делай, что должен, и — пусть будет, что будет. Кто не спрятался, я не виноват. А ещё — не надо сопли жевать, надо дело делать.
До времени «Ч» оставалось совсем немного, разговор с «чекистами» требовалось форсировать, а я всё ещё не был готов к нему на все сто…
Первую половину дня провёл с пользой.
Во-первых, сходил, наконец, в столовую и нормально позавтракал.
Во-вторых, купил в ближайшем киоске «Союзпечати» свежий выпуск «Советского спорта».
Как и предполагалось, на последней странице, в рубрике, посвящённой всякому-разному, нашлись результаты сорок четвёртого розыгрыша «Спортлото». Числа именно те, что я написал на переданном Барабашу билете. Отрывной купон хранился в моём левом кармане, поэтому, рупь за сто, сантехник из ИАЭ прибудет на стройку сегодня, в надежде увидеть меня и обменять свой будущий выигрыш на мой — теперь уже точно мой — раритетный рубль. Но поскольку раньше обеда Николай-второй здесь вряд ли появятся (ему всё-таки из Москвы ехать), постольку и мне торопиться не стоило, а следовало заняться тем, что уже определил для себя как «в-третьих».
Этой ночью мне снился какой-то совершенно дебильный сон. Впрочем, они другими и не бывают. Вот и этот — состоял из нескольких плохо связанных между собой эпизодов, идиотских по содержанию, но кажущихся абсолютно реальными.
Сначала я, помнится, плыл на огромном круизном лайнере. Или на танкере, не суть важно. Он шёл по Средиземному морю из Петропавловска-Камчатского в Магадан. Или из Архангельска в Мурманск, через Баб-эль-Мандебский пролив. Где-то в районе Австралии на палубу вдруг вывалились толпой бородатые мужики с шахматными досками и альпенштоками наперевес и начали требовать от меня показать шаффл-данс. Я наотрез отказывался, и они принялись палить в меня из зенитных орудий. Длинными очередями, но, понятное дело, мимо. Я уворачивался и отмахивался от снарядов скакалкой. Потом сон, увы, оборвался, и, чем всё закончилось, узнать, к сожалению, не удалось… Собственно, бред, он и в Африке бред, однако даже из него можно выловить что-нибудь интересное. Например, скакалку. Да-да, ту самую, через которую прыгают…
Как это ни странно, раздобыть её оказалось задачей нетривиальной.
Просто купить нельзя — в воскресенье все промтоварные магазины закрыты.
Взять на складе в спорткорпусе — тоже нельзя, по той же причине: закрыто.
Одолжить?.. У кого? Простые студенты прыжками через верёвочку не увлекаются. Да и семейные, у кого есть дети, едва ли ей балуются — ведь чтобы увлечься, надо иметь детишек постарше, а у молодых пар до этого, как правило, ещё далеко.
Нет, был, конечно, и запасной вариант: использовать в качестве инвентаря обычную бельевую верёвку, как наши мамы и бабушки, но для моих целей простая верёвка подходила лишь в крайнем случае — если не удастся найти «специальную», лёгкую и упругую. Профессиональный «скиппинг» в отношении инвентаря довольно капризен. Это почти то же самое, что играть в футбол на картофельном поле квадратным мячом. Понятно, что техника, она и на огороде техника, но с круглым мячом управляться все же удобнее.
Мысль о «скиппинге» появилась не просто так.
Раз шаффл-данс здесь приняли на ура, то почему бы и не произвести то же самое с танцевально-спортивными попрыгушками. Сейчас это занятие особой популярностью не пользуется. В первую очередь, потому, что считается: скакалка — это «девчачье», а во вторую — никто пока и представить не может, что лет через дцать в глазах обывателей это будет выглядеть нереально круто. Ну, прямо-таки обалдеть, как. Хорошо подготовленные скипперы пойдут на расхват в любом шоу, на зависть толпе и сборной по художественной гимнастике, ведь для последних скакалка — не просто верёвочка, а один из предметов классического многоборья. Впрочем, не только для них. Другие её тоже используют. Причём, в самых что ни на есть мужских видах спорта. Например, в боксе. Для тренировок, конечно, а не для боёв.
