– Два, три… – считал он шепотом. – Три… ну же! Три! Давай!

Последнее слово он прокричал, неотрывно смотря на плиту в конце комнаты, которая так и продолжала закрывать собою единственный выход из этого жертвенника.

– Пятый, шестой глоток… все, хватит, – произнес Мелисар, отрывая ласку от ее любимейшего лакомства.

В глубине души он уже корил себя за то, что так быстро смог переступить через свои принципы. Долгие годы отучать привязанного к нему зверька от лишней пищи подобного рода, ведь это лишние смерти, чтобы после своими же руками это все разрушить. Напоить ее до изнеможения…

Сзади послышался нарастающий скрежет камня. Мелисар закрыл глаза, ощущая благодарность ко всему миру, но более всего к ласке. Плита поползла вбок, и в комнату сразу же начал проникать свежий воздух. Он даже и не подозревал, насколько здесь было удушливо и затхло до этого. Вскочив на ноги, парень устремился к открывшемуся проему, желая как можно скорее покинуть этот каменный склеп, обагренный кровью. Остановившись за шаг до цели, он оглянулся напоследок.

Только самый изощренный и извращенный ум мог создать такое и заставить проходить чрез это людей, разрушая их изнутри. Пламя в камине начало постепенно затухать, и комната стала погружаться во мрак, который, будто туман, стелясь над землей, медленно вытекал из углов.

* * *

Мелисар забыл о предыдущей комнате, стоило ему лишь войти в новую обитель. Даже скрежет закрывающейся плиты, ранее будоражащий все внутри, стал ничем по сравнению с тем, что открылось его взору.

Это была уже вовсе не мрачная, затхлая и темная каменная клетка, это был огромный зал округлой формы. В центре него возвышалось подобие горы, от которой во все стороны исходили яркие серебряные лучи света. Ослепленный ими Мелисар некоторое время не мог ничего разглядеть, слыша лишь журчание воды, которое придавало залу некое умиротворение. Когда глаза наконец привыкли к яркому свечению, парень медленно начал шествовать к горе, безотрывно вглядываясь в нее. С каждым шагом она обретала все более явные очертания.

Сотворена гора была из огромных валунов, покрытых мхом, и прозрачных камней, которые ранее Мелисар никогда не видел. Они напоминали идеально чистый лед и складывались в некие заламывающиеся дорожки, которые начинались от самого пика горы и спускались книзу, ветвясь, будто истоки одной большей реки. Именно по этим камням мерно стекали потоки чистой и отдающей холодом воды. Внизу на уровне колен она стекала в некое подобие чаши, которая огибала по кругу всю гору и была окаймлена глубоко врезанными рунами. Через эти же камни и струился свет, зарождаясь где-то глубоко внутри горы. Его серебряные лучи преломлялись в гранях камней и сквозь воду озаряли зал.

Мелисар приблизился и, хотя сразу же ощутил, как лицо осыпает мириадами мельчайших капель воды, не стал пить. Подавляя жажду, он решил осмотреть всю гору, ведь она – это одно из немногих вещей, что заставляли его дышать через раз. Его взор устремился вверх и, остановившись на вершине, заставил сердце на мгновение замереть. Вода стекала вниз не из отверстия в потолке или же вырубленного в стене канала, как в жертвеннике, она монотонными толчками вырывалась из черепа огромных размеров, вернее, из его широко раскрытого рта.

Когда воды неожиданно стало еще больше и стекающие вниз потоки усилились, она мощным рывком вырвалась не только изо рта, но потекла и из глазниц. Мелисар безотрывно смотрел на пик горы, пытаясь понять, что происходит внутри него самого. Он не чувствовал отвращения, и это его пугало. Поток мыслей, сразу же ворвавшихся в голову, о том, что пропитанные жестокостью стены замка начинают влиять на него и незаметно меняют изнутри, он остановил самим образом черепа. Если бы он был меньше, походил в размерах на человеческий – это, несомненно, оттолкнуло бы его, но этот… Он был слишком велик и мог принадлежать разве что великану. Но все они давно живут лишь в детских сказках, потому и череп казался более вымыслом, рукотворным творением нездорового ума или же очередным проявлением черной магии замка.

Мелисар коснулся мха рукой, как чего-то родного, того, чего, возможно, он уже никогда не ощутит. Провел рукой по изгибу камня, пропуская мелкие зеленые волоски сквозь пальцы. Гора пронизывала собой сразу два этажа, и тот, на котором находился Мелисар, был нижним. Он увидел это, когда рассматривал вершину, но не придал этому особого значения, особенно когда заметил, что в зале нет ни единой лестницы, ведущей наверх.

Вторым этажом являлись четыре узкие площадки, они примыкали к стенам и были соединены между собой. Они могли бы сойти за балконы, выходящие внутрь королевского дворца, но таковыми их было сложно назвать. Их не украшали перила и поддерживающие балки, это были просто плиты, обрывающиеся провалом, в центре которого находилась сияющая гора. И очертания придворных красавиц, прохаживающихся там, тоже могли стать только плодом воображения, вместо них в темноте угадывались силуэты неких каменных изваяний.

Мелисар перевел руку со мха на прозрачный лед, подставив ее под поток серебрящейся от ярких лучей воды. Омывая ладонь, она леденила ее, так что холод проникал глубоко под кожу, пронизывая плоть и сковывая мышцы. Он склонился к выступу, в который стекала вода со всех потоков, и, стараясь не думать о гигантском черепе, из которого она льется, зачерпнул и отпил. Прозрачная жидкость обмораживала все изнутри, так что во рту неистово жгло, но жажда пересилила все это, и Мелисар принялся пить, не останавливаясь, зачерпывая еще и еще.

После третьей пригоршни, ощутив, как по всему телу расходятся волны прохлады, он в очередной раз понял, что начинает думать совсем иначе. То, что раньше он делал с опаской, боясь заболеть, теперь для него не имело никакого значения. Что стоит заболеть в замке, где на каждом шагу тебя поджидают ловушки, а за каждым поворотом таится смерть. Очередное привычное и свойственное ему чувство теряет свой вкус, становится пустым, обесцветившимся. Но мысль о том, что он слишком быстро с этим смирился, с участью, которая граничит с безысходностью, неожиданно одернула Мелисара. Он не знает, сколько уже здесь находится, одну ночь или, быть может, день, но и недели не должно было хватить на то, чтобы он опустил руки. Да, он еще не сдался, но остался всего лишь шаг, чтобы стать никем.

«Ты здесь, а значит, и камень уже есть… Ты первый, за твоим именем будут следить все, постарайся продержаться здесь как можно дольше. Покажи им всем, на что ты способен».

Слова Ателарда, будто пылающим знаменем пронеслись пред глазами Мелисара. Как бы это ни было горестно, но порою произнесенное возрастает в цене, когда творца слов уже нет в живых. Мелисар не знал, куда отошел Ателард, он не знал его поступков и поэтому не мог судить о последствиях. Попал ли он в новый прекрасный мир, где нет насущных забот и только наслаждение? Или же за содеянное он сейчас несет наказание, испытывает муки и неистовые боли? Может, он уже вновь здесь, парит птицей, широко разведя крылья высоко в небе. Или, быть может, неосязаемым духом скитается по земле. А кто вообще сказал, что после смерти что-то происходит, может, после только пустота и ничего больше?

На протяжении сотен лет люди силятся предугадать, что их ждет в дальнейшем. В какую сторону свернет тропа за следующим холмом жизненного пути. И всегда, выбрав и представив себе что-то одно, мы получаем совсем иное. Предполагая два пути, мы неожиданно понимаем, что в роковой час ступаем на третий. И сколько бы троп мы ни смогли обрисовать у себя в голове, мы никогда не попадем на одну из них. Да, эта новая тропа, может, она и будет похожа на ту, представленную, но и отличий будут десятки.

И сотни лет не помогли человеку понять, что если нельзя предугадать свое будущее в жизни, то как предугадать его в смерти? Мы от поколения к поколению обрисовываем то, что будет после последнего испущенного вздоха. Представляем это как поощрение или же наказание, как пустоту или возврат в другом облике, а может, как другой мир, сотни миров, даже не задумываясь над тем, что этого не предугадать. Всегда будет еще одна тропа, представить которую у нас нет возможности. И пусть десятки утверждают, что знают исход, это всего лишь самообман.