Заключительный и повергающий удар нанес Такамус. Он дольше всех оставался во мраке, скрывая свои помыслы, вынашивая зло, которое по мощи стало должным соперником любому из светлых богов. Он создал несколько десятков приспешников, причем он не наделял их своими силами, как это делал Храдверк, он заставил их самих искать себе источники могущества. И они черпали его из теней, воды, огня, земли и всего, к чему их сделал склонными Такамус, Змеиный лорд, Гарм, Баггейн и множество других. Все они усилили мощь темной стороны в несколько раз. Светлые боги не могли сражаться со всеми напирающими на них тварями и созданиями мрака. Они несли потери, слабели и отступали.

По одиночке, как и всех вместе, их разбивали наголову, и это привело бы к краху, если бы не вмешались Ланисера и Номина. Две девы изначально разные, но ставшие за годы общения схожи между собой как сестры. Они сплели руки так же, как когда-то делали это в толще земли все разом, все шестнадцать, пока не потревожил их покой юный глупец. Они единственные догадались, в чем кроется истинная сила всех богов, хотя это и было так просто. Единство – не фальшивый союз, не сплоченный отряд, не поиск единомышленников. Единство – то, в котором следует пожертвовать своими желаниями, отделаться от любых целей, собственных амбиций. Они достигли его, и оно сделало их магию по мощи не сравнимой ни с какой другой доселе. И именно единство двух богинь позволило светлой стороне одержать победу.

Вихрь из золотых и серебряных потоков ветра возник в самом центре сражения двух сторон и уничтожил собой большую часть его участников. Наиболее приближенные к нему боги что темной, что светлой стороны лишились своей магии. Ее остатки вырвало из их ослабевших тел и унесло в неизвестность. Твари, порожденные мраком, выгорали, и даже пепел их не успевал коснуться земли, настолько быстро они превращались в ничто. Воины Храдверка, храбро сражавшиеся в одних рядах с богами, навеки ослепли. Сами же Ланисера и Номина растворились. Кто-то говорит, что они и были теми потоками, что пожертвовали собой ради спасения мира, и нам более не увидеть их. Другие же твердят, что Амарант слышал последние слова их о том, что лишь на время они покидают наш мир и вновь возродятся в будущем – такова цена за столь сильные чары.

Торлаг впервые за долгое время смолк. И лишь после длительной паузы полной тишины люди, стоящие вокруг, стали возвращаться к реальности, но никто даже с места не сдвинулся, зная или чувствуя, что это еще не конец.

– И так главная война за все живое и неживое в нашем мире была закончена. Большая часть темных богов была лишена своих сил и тут же на месте раздавлена теми, кто остался при силе из светлых богов. Любое милосердие было откинуто в сторону. Слишком много крови пролила и зла породила темная сторона, чтобы рассчитывать на снисхождение и помилование. Те же, кто остался из них в живых, поспешили бежать. Их выслеживали, настигали после длительной гонки и лишали всей власти, мощи, а попутно и жизни.

Лишь одному удалось ускользнуть ото всех – Олеандру. Израненный, он укрылся в одном из замков Энгиля, который необъяснимым образом не просто не стал для него заколдованной преградой, а наоборот, послужил непроницаемым укрытием. Амарант, не обладающий должным умением убивать и проливать кровь даже за свет, не смог уничтожить его и позволил ему уйти безнаказанным. Пробить защиту замка он также не сумел. Когда же он дождался прибытия остальных выживших светлых богов, было уже поздно – замок исчез. Откуда Олеандр почерпнул новые силы, никому не было известно, но он сделал это и всему миру назло создал его – Живой замок.

Стены его поначалу то и дело возникали в разных частях света, но они были видимы, что позволяло нанести по ним удар. Этому и посвятили себя светлые боги, но не преуспели. Каждый из них в разное время врывался в чертоги темной цитадели Олеандра и пытался покончить как с хозяином, так и с его творением. Но безуспешно, ни один из них не вернулся. А замок тем временем креп и продолжает делать это до сих пор. Олеандр больше никогда не покидал его, и многие считают, что он уже давно умер, и дух его истлел в его же гнилью пропитанном каземате. Однако были и те, кто до конца жизни верил, что настанет день, когда он вновь ступит на мирные земли и принесет за собой мрак и смерть. И боялись этого больше, чем чего-либо другого, ведь не осталось ни одного из тех, кто мог бы дать ему отпор – светлые боги мертвы. Они думали и терзали себя страхами, что на самом деле он лишь израненный отсиживается в своей обители, вновь накапливая силы, для того чтобы вернуться и нанести устрашающей мощи удар.

С этой мыслью рождались и умирали целые поколения, но прошло более восьми сотен лет, а из замка так никто и не вышел. Живой, он остался самым известным и самым последним божественным творением. Доказательством того, что некогда они действительно существовали, эти шестнадцать идолов, и вершили свою власть. Замок же обрек тысячи людей на смерть и десятки тысяч на страдание. Отвратная память о темной власти и вечный бич человечества, с которым нет никакой возможности совладать. Его изощренность растет, как и его аппетит. И эта жестокая надменность – постаменты, которые начали возникать четыре столетия тому назад, на которых высекаются имена тех, кого он смог поглотить, заманить в свои владения… Последние двенадцать лет он молчал, и у людей появилась надежда. Но, кажется, мы вновь ее лишились. Он все так же здесь, и он все так же силен, а мы все так же не знаем, как ему противостоять…

Голос Торлага ближе к концу его повествования ослабевал все больше. Последние произнесенные им слова были не громче, чем шепот, но их услышали все.

Прошло много времени, прежде чем жители селения разошлись и оставили его наедине с самим собой. Он надолго ушел в себя после своих слов, сохраняя молчание и лишь изредка беззвучно шевеля старыми, обветренными губами, безотрывно смотря при этом на черный камень, что не так давно прорезал утоптанную землю в центре площади.

– Теперь даже здесь, – наконец тихо произнес он, ни к кому не обращаясь. – В самом отдаленном уголке королевства. Больше нет надежды и нет места, где можно было бы, не боясь, состариться. Больше нет…

Он посмотрел на свои руки и увидел зажатой в одной из них фигурку лучника. Весь день прошел, и даже солнце зашло, но только сейчас он очнулся. Вернулся из глубин своего подсознания, когда закончил работу над тем, за что взялся еще в беспамятстве. Напоследок взглянув на темную глыбу, он провел ножом по шее деревянной фигурки и выронил ее из рук. Чувствуя, как трясутся пальцы и в глазах собираются слезы, он поспешил уйти в дом. Эта безветренная лунная ночь обещала быть долгой для всех жителей селения.

Мелисар ощупал пол под собой. Это были уже не широкие плиты, как в зале. Теперь, насколько он мог разобрать в кромешной темноте, это были некие округлые камни, настолько хорошо отшлифованные, что казалось, их специально собирали со дна реки, под самим водопадом. Он представил себе, как огромные потоки воды разбиваются о них, пенятся и рассыпаются мириадами мелких капель.

Жажда. Мелисар провел рукой по лицу. Как же давно он не пил. Непроглядная темнота окружала его со всех сторон, а он так и продолжал сидеть, опершись спиной о стену у проема, который закрылся то ли несколько дней назад, то ли всего мгновением ранее. Как только плита погрузила все во мрак, звуки из зала перестали проникать в коридор, приведя в него мертвую тишину.

Все произошедшее теперь медленно начинало въедаться в голову Мелисару. Солнечный свет из проема, в то время как свои права уже вовсю заявила ночь. Мощный ветер, снег и трое огромных верзил в мехах убитых ими животных. Это все наводило на мысль о том, что проход, через который эти северяне попали в замок, открылся на вершине неизвестной заснеженной горы. Это объясняет беспрерывные пронизывающие тело морозные потоки ветра и одежду этих громил, но всадник… Как там мог оказаться всадник? Конь бы завяз в сугробах и не выдержал бы долго на таком холоде. Да и сам наездник, закованный в латы, очень скоро бы окоченел и наверняка расстался бы с жизнью еще раньше своего скакуна. Однако он влетел в зал именно через этот проем. После же смерть Ателарда.