– Из Чехии.

По крайней мере, это было недалеко от правды. Возможно, конечно, что родом я была из Венгрии. Как-то же я объяснилась с тем велосипедистом на Цепном мосту! Сэцуко серьезно кивнула – как мне показалось, намного серьезнее, чем требовала ситуация.

– Какая у тебя группа крови?

– Не знаю.

– Как так?

Я почувствовала раздражение. Как так? Меня стерли из реальности. Группа крови, дата рождения и прочие вещи, которые должны были отскакивать у меня от зубов, просто исчезли из моей головы. Но я не собиралась рассказывать это бесцеремонной девочке с ее странными вопросами.

Сэцуко вздохнула, даже не пытаясь скрыть разочарования, а затем достала из кармана несколько карамелек и положила передо мной на стол.

– Угощайся. – И, не дожидаясь моего «спасибо», упорхнула обратно к своему носорогу.

Сложно было не сравнивать Сэцуко с Наной. Они обе были японками, но такими разными! Нана стремилась к порядку во всем, она была сдержанной и собранной, и, несмотря на трудности, говорила на английском практически без акцента. Сэцуко, в ее мятной юбке-пачке и футболке с Хэлло Китти, без зазрения совести путала в словах «л» и «р». А еще, в отличие от корректной до зубовного скрежета Наны, она не стеснялась задавать глупые вопросы. Но что-то подсказывало мне, что именно с ней я могла бы подружиться. При чуть других обстоятельствах, в немного другом расположении духа. Трудно представить, чтобы Нана угощала меня карамельками. Или хотя бы заговаривала первой.

Наконец, пришла Сага. Она успела сменить курточку и джинсы на оранжевый хлопковый комбинезон, делавший ее похожей на очень симпатичную заключенную. Поприветствовав Любомира хлопком по спине, а Сэцуко – объятием, при котором ноги последней оторвались от пола (обеих это явно очень веселило), Сага подмигнула мне и опустилась на соседний стул. Меня вновь окутал аромат ладана, уже более интенсивный. Значит, тогда в Амстердаме он мне не почудился: просто у Саги были такие духи.

– Вижу, ты здесь уже освоилась. – Она лукаво прищурилась и кивнула на скромный натюрморт: пустая тарелка, где лежал мой завтрак, вилка и примостившаяся рядом горстка карамелек. Я пожала плечами.

– А у тебя новые линзы.

Болотно-зеленые, не вызывавшие таких смешанных чувств, как чернота, заполнявшая почти весь разрез глаза.

– Угу, – отозвалась Сага, почему-то смутившись. – Идем?

В коридоре она уцепилась мне в локоть и заговорщицки зашептала:

– Любомир тебе этого никогда не расскажет, но я расскажу. Однажды он охотился на новые срезы и оказался в каком-то устаревшем вагоне, полном тускло одетых азиатов. Когда увидел портреты двух представительных дядек в углу вагона, все сразу понял.

– О боже.

Я тоже все сразу поняла. Мы в Большом Кабинете столько раз шутили, что главное в нашем деле – случайно не нащупать срез в Пхеньян, а Любомир, получается…

– Да. Проблема в том, – продолжала Сага, – что иностранцы у них не ходят сами по себе, без назначенного сопровождающего. А Любомир у нас парень видный, над северокорейцами в метро возвышался как башня, как его было не заметить? Дежурные по станции пытались его задержать, но, к счастью, дверь в рабочие помещения оказалась необычной, и Любомиру удалось сбежать. С тех пор он вообще срезы не ищет. Говорит, что никому не пожелает пережить того, что сам пережил.

– Могу его понять, – выдавила я.

Дозорный Дом, несмотря на название, подразумевающее мрачность и тайны, являлся полной его противоположностью. Он был огромным и светлым, не слишком уютным, но лишенным и толики темной меланхолии, что таилась в каждом углу Особняка. Это был дом множества запертых дверей и небольших квадратных гостиных. Я спросила у Саги, что это за здание.

– Вроде бы здесь был какой-то партийный штаб, – ответила она, впрочем, не очень уверенно. – Или посольство какой-то распавшейся республики. Или конспиративные квартиры.

– Значит, вы все здесь живете?

– Не все.

– Не все?

– Места здесь хватает, сама видишь. Но вообще у каждого из нас еще есть своя жизнь. Я, например, учусь на дизайнера. Ласло преподает историю в университете. У Мирославы своя кофейня в Бухаресте. А вот Любомир и Сэцуко – одни из постоянных жителей Дозорного Дома. Просто Любомир – программист, он может и в пещере жить, если туда провести интернет, а Сэцуко… ну ты видела: ни на шаг от него не отходит. Она пытается развивать свой видеоблог про японскую моду…

Сага увлеченно продолжала рассказ, загадочные кастигары и вигиглары Дозорного Дома представали передо мной все более человечными, а мне все сильнее хотелось убежать. Запереться за одной из этих множественных дверей. Закрыть уши. Не слышать больше ни слова.

У каждого здесь была жизнь за пределами Дозорного Дома. Всей нашей жизнью был Особняк. До меня донесся чей-то смех. Света вдруг стало так много, что он вполне мог оставить на моей коже волдыри.

В Дозорном Доме не было картин в тяжелых рамах. Не было мраморных копий известных статуй, старинных канделябров и китайских ваз. За тот час, что я здесь провела, мне не встретилось ни одно художественное запечатление жизни, ни одно застывшее напоминание о ней. Это было не нужно. Ведь в Дозорном Доме присутствовала сама жизнь. Она была в людях, связанных с ним, но и неразрывно принадлежащих миру за порогом. В людях, которым были открыты последние чудеса, и которые при этом знали, кто они такие.

А я… я бы таскала посылки до самой смерти. И ни разу не задалась бы вопросом: неужели это то, что меня определяет? Неужели это – предел моих мечтаний?

Сага остановилась перед деревянной лестницей, круто уводящей куда-то вниз. «Пыточные коммунистического режима? – промелькнуло в голове. – Винный погреб? Глубинные ступени, по которым слепая принцесса из сказки Финеаса Гавелла спускалась к ядру земли?»

– Нам сюда, – сказала Сага. – Советую держаться за стену. Ступеньки здесь имеют свойство исчезать за секунду до того, как опускаешь ногу.

Ну, хоть чем-то Дозорный Дом походил на Особняк.

То, что мое первое впечатление об обители Дозорных было обманчивым, стало окончательно ясно, когда мы спустились в подвал. Вокруг нас смыкались четыре стены красного кирпича. Одна из них была частично задрапирована темным бархатом, серебрившимся от дрожащего сияния свечей с залитой воском подставки в центре комнаты.

Поверх бархата, почти под самым потолком, висело украшение, что-то вроде герба. Огромное дерево из черненого металла с эмалью. У основания дерева проступали очертания двери, а каждая из тонких веток слишком походила на ключ, чтобы посчитать это совпадением. Между художественно переплетенными корнями тянулась серебряная лента. Буквы на ее сгибах складывались в два слова:

REALITAS INCOLUMIS

– «Реальность нерушима», – подсказала Сага. – Наше кредо.

– А вы точно не секта? – уточнила я, вскинув брови. – Свечи, бархат, кредо на латыни…

Она усмехнулась.

– Это дань традиции, насколько мне известно. Этот герб – и часть библиотеки – все, что удалось сохранить из первого Дозорного Дома. Но лучше тебе об этом расскажет Ласло. Он у нас историк, в конце концов.

За темной дверью, слившейся со стеной настолько, что я ее не сразу заметила, обнаружился лифт – небольшая кабинка с раздвижной решеткой, покрытой рыжими отметинами коррозии. Стены узкой площадки у лифта местами потемнели от влаги. Пахло плесенью.

– Под нами еще три этажа. – Сага вдавила кнопку вызова. Из глубин шахты хрупко зарокотало. – Лифт – единственный способ туда попасть.

– А если он сломается?

– У того, кто останется внизу, будет предостаточно времени, чтобы изучить всю библиотеку.

Лифт ехал недолго, но медленно. За фигурной решеткой перед нами проползли два неосвещенных этажа. Когда лифт достиг нашей остановки и замер, Сага сдвинула решетку, и мы шагнули в сердце подземной библиотеки. Нас окружили старинные книжные шкафы. Полки, украшенные резными листьями и цветами, не то, чтобы ломились от книг, а небольшие витражные витрины и вовсе пустовали.