Подумать только, а ведь эта комната могла бы быть моей. Если бы я не попалась Дмитрию, и он не отвел бы меня к Анджеле, возможно, после моего первого среза меня встретила бы Сага. И привела сюда. И тогда ничего страшного не было бы в безликости этой комнаты: я привнесла бы в нее свою личность. Покрасила бы стены в любимый цвет. Сменила бы белоснежное постельное белье на другое, с геометрическим узором, от которого двоится в глазах. Повесила бы на окна плотные шторы, чтобы заглушить непроизвольное чувство вины, возникающее при виде медведя. Сменила бы принт с гранатами на плакат с улыбающимися участниками какой-нибудь k-pop группы.

Но все сложилось иначе. Я понятия не имела, что представляет из себя моя личность. Поэтому комната в Особняке, обставленная чужими вещами, дышавшая чужим вкусом и хранившая чужую историю, заполняла мою пустоту, и так мне было спокойнее. Здесь же, в этой стерильной спальне, я опустилась на кровать, положила «Последние чудеса» себе на колени и вдруг оказалась на грани истерики.

Меня спас от нее стук в дверь.

– Ты не спишь? – раздался глуховатый голос Саги. Услышав мое сдавленное «нет», она толкнула дверь и вошла с подносом, на котором дымились две чашки и возвышалась целая горка маленьких круглых булочек.

– Ух ты, – только и сказала я, вдруг почувствовав себя чудовищно голодной.

– Решила, что ты проголодаешься. – Сага опустила поднос на застеленную кровать. – У меня после дверей всегда зверский аппетит просыпается.

Булочки были восхитительные – еще теплые, с вишневым вареньем. А чай был имбирный, и я терпеть не могла имбирный чай, но сейчас даже навязчивые пощипывания на языке были к месту.

– Спасибо!

– Не говори с набитым ртом, – ухмыльнулась Сага, устраиваясь поудобнее на кровати. Я не возражала: мне была приятна ее компания.

– Как тебе Ласло? – спросила она через несколько минут, когда с булочками было покончено.

– Очень… сосредоточенный, – уклончиво сказала я.

– Это ты еще мягко сказала. – Сага хохотнула. – Но, кажется, он единственный тут по-настоящему знает, что делает.

Интересно, Сага догадывается, что Ласло собирается потребовать от Дозорных? Готова ли она отказаться от своей жизни в пользу дверей, которые причиняют ей боль, и секретов, которые по воле случая ей предназначено хранить?

Возможно, это мне работа в кофейне или учеба в университете представляются чем-то несбыточным, и оттого таким желанным. Возможно, большинство людей мечтает сбежать от рутины в мир таинственного и необъяснимого. Даже ценой всего, что тебе было дорого. Даже ценой воспоминаний.

– Что это за город? – Я спросила это, хотя интересовало меня совершенно другое.

– Берлин. Мы недалеко от Рейхстага, кстати.

Нет, кажется, я так и не сумею перейти к этой теме плавно.

– Слушай, а Данте здесь часто бывает? – начала я со всей осторожностью, на которую была способна.

– Довольно часто, – ответила Сага, похоже, не найдя в моем вопросе ничего необычного. – Если не ночует где-то у себя, кажется, в Будапеште. Дмитрий начал приводить его сюда еще совсем мелким. Я попала к Дозорным в пятнадцать, так что в сравнении со мной он прямо ветеран.

Выдавив ухмылку, я продолжила:

– А что они с Дмитрием здесь делали?

Сага пожала плечами.

– Я не особо следила, правда. Но, думаю, Дмитрий обучал его. Поиску дыр в реальности, взаимодействию с межпространством… и всему такому.

Зевнув, Сага вытянулась на кровати во весь свой могучий рост и как-то мило потерла глаза. Удивительная вещь – рядом с невысокой хрупкой Женевьевой я обычно чувствовала себя нескладной великаншей, но рядом с Сагой, с ее телосложением валькирии и выразительной линией подбородка, я казалась себе уже нескладным гномом. Это побуждало подумать о моих отношениях с собственным телом, но потом. Когда разберусь со всеми проблемами. Когда узнаю, как мне вернуть Данте из тьмы.

То, что сокрытая от меня часть его жизни протекала здесь, в Дозорном Доме, взволновало меня. Мне было интересно все. Где он сидел в их кухне, в какой комнате спал, когда оставался. Какие отношения у него сложились с другими Дозорными. Спускался ли он в подземную библиотеку, и какие книги там читал. Возможно, это приблизит меня к цели спасти его. Или хотя бы немного компенсирует то, как сильно я по нему скучаю.

– А ты… ты с Данте типа дружишь?

– Ну, это очень громкое слово, – фыркнула Сага, сонно жмурясь. – В смысле, Данте – не самый душевный человек на свете. Если ты хоть раз в жизни с ним говорила, ты понимаешь, о чем я. С его характером вообще сложно допустить, что Данте способен на глубокую привязанность. Другое дело, что спать с ним можно и без глубокой привязанности.

– А…

Я захлопнула рот, так и не успев задать следующий вопрос. Внутри меня словно вылилась раскаленная лава. Глаза заслезились от невыносимости этого жара. Я разучилась дышать и мозг вскипел от кислородного дефицита. Мое сдавленное молчание, мои попытки замаскировать, что я задыхаюсь, под какую угодно другую эмоцию, встревожили Сагу. Она обеспокоенно поднялась на локтях.

– Я тебя смутила? Прости.

Она правда не понимала?

Я беспомощно посмотрела на Сагу, в ужасе осознавая, что последняя несущая стена моего самоконтроля только что пошла трещинами. Если ничего не предпринять, мы обе погибнем под ее обломками. Я вскочила с кровати бросилась из комнаты прочь.

Я взбежала по лестнице на второй этаж, казавшийся совершенно незаселенным, и дергала каждую дверь на своем пути, пока одна из них не распахнулась, впуская меня в комнатушку, доверху заваленную хламом под посеревшими простынями. Зачем-то я содрала одну из них с кресла, подняв тучу пыли. Сюда не заходили, наверное, со дня падения Берлинской стены. Значит, есть шанс, что мое одиночество еще какое-то время никто не нарушит.

Мерцающие в воздухе пылинки напоминали о межпространстве. Я вытерла выступившие слезы, сделала несколько шагов к окну и вдруг со злостью ударила по подоконнику.

– Какая же я…

Глупая? Наивная? Жалкая? Все вместе?

Рука ужасно болела.

Нет, я, конечно, не предполагала, что Данте был убежденным девственником до встречи со мной. Но одно дело – не предполагать и не чувствовать ничего по этому поводу, а другое – когда свидетельство прошлого Данте лежит рядом, пахнет духами с ладаном и мило улыбается ямочками на щеках. Она говорила: «Спать с ним можно и без глубокой привязанности». И я была растерзана этими словами, потому что вот она, моя глубокая привязанность, ради которой я готова шагнуть за ним во тьму. Ради которой, возможно, я готова в ней остаться.

Глупая. Наивная. Жалкая. Все вместе.

Пытаясь справиться со своей ревностью, я снова начала расчесывать тыльные стороны ладоней. Не рассчитала силу, да и ногти пора было подстричь. На коже взбугрились красноватые полосы. Плевать.

Хотелось забиться в одно из пыльных кресел, свернуться калачиком и полноценно разрыдаться, выплескивая все, что разъедало меня изнутри. Но вместо этого я так и стояла, не шелохнувшись, позволяя мыслям отравлять себя все сильнее.

А что, если только для Саги Данте был случайным развлечением? Может, для него она значит гораздо больше? Я до мельчайших деталей помнила тот вечер в его квартирке в Будапеште, каждый жест, каждое прикосновение, каждую эмоцию, свидетельствовавшую об искренности Данте, но… Сага ведь такая красивая и сильная, и она знает, кто она. Кто в здравом уме сделает выбор в мою пользу?

Возможно, если бы Сага мне не нравилась, пережить эти чувства было бы проще. Но увы – из клетки, с грохотом опустившейся на меня, не было спасения.

И ведь это не последняя клетка из тех, что ждут меня в Дозорном Доме.

Пришедшее понимание меня немного встряхнуло, и я зло стерла слезы рукавом.

Как только я восстановлюсь и снова смогу перемещаться, они найдут способ использовать меня. Слишком наивно предполагать, что меня ждет что-то другое, если я останусь с ними – да с кем угодно, считающим последние чудеса своими по праву.