– Я так понимаю, ты больше не работаешь на госпожу Боттичелли.

«Не работаешь». Насколько представления Ласло были далеки от реальности? Мы же, по сути, находились у Анджелы в рабстве: стертые, потерянные и не имеющие ничего на свете, кроме быта, тесно связанного с доставками и Особняком.

– Нет. Не работаю.

– А другие курьеры?

– Тоже пришли к решению прекратить сотрудничество. – Я даже не попыталась замаскировать сарказм. – А что?

– Это значит, что вскоре у нас будет еще пополнение, – сказал Ласло Саге поверх моего плеча. – Передашь Мирославе, чтобы подготовила комнаты? – И снова ко мне: – Здесь все похоронено под таким слоем пыли, что начать стоит заблаговременно.

Вот так ловко он спровадил Сагу наверх. Напоследок она ободряюще мне улыбнулась, но я не сумела выдавить ответной улыбки: перспектива остаться в подземной библиотеке с Ласло наедине меня не радовала. Я только понадеялась, что еще увижу солнечный свет, согревающий наземные этажи Дозорного Дома, и почувствую его тепло на своей коже.

Ласло раскрутил крышку одного из термосов, и оттуда повалил густой пар.

– Чаю?

Здесь было слишком холодно для моего «нет, спасибо». Я с благодарностью обхватила ладонями металлический стакан, концентрируясь на тепле. Вряд ли его хватит надолго.

– Видишь, Клара? – Ласло обвел библиотеку печальным взглядом. – Нам достались лишь руины и книги, которые сочли недостаточно важными, чтобы сжечь. Не удивительно ведь, что нам нужна вся помощь, которую мы можем получить?

– Я хочу сразу прояснить. – Если не сейчас, то когда? – Ласло, я не собираюсь оставаться здесь надолго.

– Но тебе же некуда больше идти, – прищурился он.

– С чего ты взял? – холодно поинтересовалась я, отхлебнув немного чаю. Он оказался чудовищно горьким.

Ласло вздохнул.

– Я не хотел, чтобы это прозвучало так, будто я планирую удерживать тебя здесь против твоей воли. Уверяю, этого не будет. Начнем сначала, ладно? – Дождавшись моего неуверенного кивка, он продолжил: – Как ты уже поняла, Дозорные были созданы, чтобы следить за аномалиями и прятать их от мира. Основатели считали, что всему человечеству несдобровать, если такие знания окажутся не в тех руках… и это именно то, что происходит сейчас. Анджела Боттичелли вышла замуж за Соболева и с его помощью выкупила пражский особняк Тинкерфельдера. Используя знания Дозорных, они отыскали тебя и других одаренных, и организовали эту службу доставки. Какое-то время ситуация была под контролем. В конце концов, Соболев не допустил бы утечки тайн. Но потом между ними начался какой-то разлад. Анджела перетянула весь бизнес на себя, спуталась с настоящими преступниками. И когда тебя продали на аукционе…

– Стоп, – перебила я. – Откуда ты знаешь об аукционе?

– Я был там.

Он был там. На странном балу в зале рококо, где я боролась со своей неуместностью, пряча руки в складках прекрасного розового платья. Возможно, я его даже видела. Просто не запомнила такое незапоминающееся лицо.

– Я сопровождал доктора Вальда, – сказал Ласло, – но клянусь, до последнего не знал, для чего будет эта встреча. И когда тебя фактически продали этому голландцу, мне стало ясно, что Дозорные не могут дальше оставаться в таком виде. Что пора действовать.

– Совершить переворот?

Тени в уголках его тонких губ углубились.

– Именно. Нельзя, чтобы тайны Дозорных выходили за пределы нашего круга. Нельзя, чтобы ими пользовались те, кого мы не можем контролировать. И только сосредоточив на этом все силы, мы сможем защитить реальность. Не дать хаосу поглотить мир, как говорил Бенедикт Балог.

– И какой план?

– Сделать Дозорных великими снова, – пошутил Ласло, но тут же посерьезнел. – После этого семестра я уйду из университета. И каждый из Дозорных должен будет сделать свой выбор. Они находятся под обманчивым впечатлением, что могут безболезненно совмещать две свои жизни. Заниматься аномалиями и водить ребенка в садик. Отлавливать пространственных преступников и не пропускать ужины с семьей.

Ласло потер замерзшие ладони.

– Наши бывшие наставники заставили нас думать, что это возможно. Но лишь затем, чтобы отвлечь нас от тайны, в которую мы посвящены по праву, и использовать ее на свое усмотрение. Чтобы обманывать. Обогащаться. Оставаться безнаказанными. Знала бы ты, Клара, сколько темных делишек было провернуто прямо у нас под носом! Пока у нас есть жизни за пределами Дозорного дома, мы не можем по-настоящему выполнять свой долг. Быть настоящими Дозорными.

Я понимала его, но в то же время всем существом противилась его аргументам. В свое время Анджела заставила каждого из нас подписать контракт с кучей ограничений. Он не имел никакой юридической силы – так, еще один элемент сложной системы манипуляций, державшей нас под контролем. Нам нельзя было иметь смартфон, подолгу гулять, заводить отношения… И теперь Ласло хочет сделать со своими людьми то же самое. Оставалось надеяться, что у него нет лабиринта, вырезающего человека из реальности, и обитатели Дозорного Дома скорее покинут его, чем допустят диктатуру.

– Ты не боишься, что выбор большинства будет не в пользу Дозорных?

– После смены власти мне в управление перешло несколько банковских счетов. Мотивации на них предостаточно, чтобы переубедить хоть кого-то.

Что ж, по крайней мере, Ласло не чудовище, как Анджела. Он капиталист.

– Меня не интересуют деньги.

Несколькими часами ранее я была слишком голодна для таких заявлений, но теперь – в самый раз. Ласло прищурился. Я ожидала, что он скажет, что всем нужны деньги, но вместо этого он заметил:

– Но ведь что-то же тебя интересует.

«Данте».

Ласло не мог знать об этом. Но, вглядевшись в мое окаменевшее лицо, он понял: да, что-то ее интересует. И, возможно, этого будет достаточно, чтобы заставить ее остаться здесь.

– Я не знаю, могу ли вам доверять, – сказала я. Неуверенная, прошлая Клара взяла верх, и уже мягче я добавила: – Ну, пока что.

– Я понимаю. И не тороплю тебя. Можешь гостить в Доме, сколько тебе нужно. Отдыхай. Приходи в себя. Я могу только представлять, что тебе пришлось пережить, Клара. Никто не будет удерживать тебя здесь против твоей воли, но знай, Дозорным нужны такие люди, как ты. Поэтому прошу тебя, все-таки подумай за это время о своей мотивации.

Ласло держался со мной вежливо и отстраненно, шмыгал простуженным носом и предпочитал дипломатию угрозам. Находясь рядом с ним, я не чувствовала явной опасности. Он тактически не настаивал на том, чтобы я сходу рассказала ему, что именно случилось в Особняке, и почему-то я не сомневалась, что он сделает это через пару дней, когда я буду сытой и отдохнувшей, и начну чувствовать себя обязанной.

Дожидаясь лифта, я вспомнила, как алчно сверкали глаза Анджелы, с каким предвкушением Ван Дейк представлял наше с ним «сотрудничество». В их мире – в мире, где идет вечная борьба за власть, – я имела ценность. Если Ласло лучше владеет своими чувствами, это вовсе не значит, что он не хочет использовать меня, как и все остальные. Он человек с принципами. А люди с принципами при определенных обстоятельствах куда страшнее, чем обычные злодеи.

И я ведь так и не спросила, что случилось со старшими Дозорными после переворота.

Окна комнаты, которую выделила для меня Мирослава, были обыкновенные. Они не пузырились у меня на глазах и не показывали другой мир, а просто выходили на узенькую, залитую закатной позолотой аллею. Из достопримечательностей там были только граффити с печальным белым медведем на тающей льдине и оранжевый бак, доверху забитый черными пакетами с мусором.

Сама комната тоже была совершенно обычной. Стерильной и обезличенной, как в гостинице. Единственное украшение на стене – безвкусный принт с гранатами. Глядя на него, я не могла не вспоминать с тоской о «Завтраке гребцов» из моей старой спальни. Вторым стоящим внимания объектом было ростовое зеркало в минималистичной раме. Отражение в нем двигалось с небольшим запозданием, и я инстинктивно старалась не смотреться в него дольше, чем несколько секунд. Если останусь здесь, попрошу Мирославу убрать его в одну из пустых комнат.