– Боже, если есть воплощение смерти, то оно перед нами, – хрипло прошептал он.

Маркиз Асти еле сдержался, чтобы не расхохотаться, но старательно пряча смеющиеся глаза, всё же сдавленно фыркнул.

Девушка, как и требовалось от претендентки, имела белокурые волосы и голубые глаза, но была настолько бесцветна, что эти глаза выглядели тусклыми бусинами на выцветшем лице без бровей и ресниц. Нет, последние наверняка у неё имелись, но они никак не выдавали своего присутствия, впрочем, как и тонкие губы, сложенные в тоненькую полосочку. Лишь острый нос синьорины вызывающе торчал, привлекая к себе внимание излишней длиной. Голубое блио15 облегало фигуру девушки, конечно, если ту доску, что обозначалась под тонким шёлком, можно было назвать фигурой. А учитывая ее высокий рост, сравнение Ландари казалось более чем точным.

– Добро пожаловать, синьоры, – проговорила девица, и от её писклявого голоса у графа Сполетто свело зубы.

Посланники короля поклонились, и Ландари, утерев неожиданно вспотевший лоб, с надеждой взглянул на сдерживающего улыбку кузена.

– Знаешь, Эрвин, пожалуй, я не стану препятствовать твоей миссии. Уж лучше получить взбучку от отца и всю жизнь прислуживать тебе, чем провести хоть одну ночь с этой красоткой.

– Может, просто закрыть глаза? – тихо хохотнул маркиз.

– Да? А руки я куда дену?! И что прикажешь, ещё и уши заткнуть? – зашипел граф. – Боже, я боюсь представить, как в её исполнении зазвучат крики любви. Вся округа сбежится на пир, подумав, что я режу свинью.

– Может, наоборот, в постели она будет холодна, как лёд, и не издаст ни звука? – потешался Эрвин.

– О! Это ещё хуже. Это всё равно что переспать с трупом. Знаешь, что… Пойду-ка я лучше прогуляюсь.

– И как ты это сделаешь? Думаешь, Герхард отпустит тебя?

– Передашь, что я задумал потолкаться по городу. Надеюсь узнать, чего интересного о нашей принцессе… – последнее слово граф буквально выдавил из себя и со скоростью стрелы покинул залу.

Оказавшись за пределами каменных стен, Ландари вздохнул полной грудью, словно ему только что удалось сбежать из темницы. Солнце последним приветствием окрасило горизонт, и граф в надежде, что не все лавки успели закрыться, поспешил к торговым рядам. Несмотря на приближение ночи, тесные улочки бурлили народом. Появление королевских посланников тревожило умы горожан, и они, взахлёб обсуждая сеё знаменательное событие, не спешили отправляться на покой. Слоняясь среди людей, Ландари прислушивался к разговорам, и его любопытство вскоре было вознаграждено. Остановившись возле прилавка с сыром, граф рассеянно разглядывал товар, как услышал:

– Неужто наша юная госпожа дочь самого короля? – вопрошал крестьянин, явно приехавший из дальней деревушки.

– Непонятно только, когда она ею успела стать, – хихикнула всезнающая торговка. – Нашу Арисинду до недавнего времени завали Адальгисой.

– Но может, наш господин не хотел раскрывать тайну её происхождения? – наивно предположил мужичонка.

– Да ладно! – фыркнула баба. – Моя двоюродная сестра служит в замке посудомойкой, она помнит, как эта самая Альдагиса появилась на свет. Если только наша госпожа умудрилась согрешить с королём, – хохотнула она.

– Выходит, господин надеется обмануть короля? – оторопел крестьянин.

– Скоро узнаем, что получится из его затеи, – хмыкнула торговка.

От сердца Ландари окончательно отлегло. «Хвала Господу! Мне не придётся идти наперекор отцу!» – подумал он и мысленно трижды перекрестился. Радуясь своему открытию, граф взбодрился и, заслышав звуки музыки, поспешил к освещаемой факелами площади. Там было особенно многолюдно. Толпясь возле импровизированной сцены, публика глазела на выступление заезжих лицедеев, и Ландари присоединился к зрителям. Простенькая комедия показалось ему довольно скучной и, услышав с другой стороны площади громкие возгласы, он решил посмотреть, чем же там развлекают народ.

Сквозь кольцо зевак рыцарь с трудом протиснулся в первые ряды, и его глазам предстало захватывающее действо. Атлетически сложенный парень играючи жонглировал увесистыми булавами, каждая из которых весила, наверное, не менее десяти ливров16. Поразив публику своим мастерством, здоровяк отложил тяжёлый снаряд и, подхватив подкову, разогнул её, будто в его руки попал ивовый прутик. Поражаясь силе циркача, публика одобрительно гудела, и Ландари вместе со всеми от души ему аплодировал. Закончив выступление, здоровяк поклонился и скрылся за пологом повозки.

Неожиданно граф понял, что это именно тот фургон, который мешал ему на подъезде к городу. Интерес Ландари к представлению значительно возрос, и, непонятно отчего разволновавшись, он с нетерпением ждал следующего номера. На смену силачу выскочили близнецы и под переливы флейты и ритм бубна парни взялись исполнять акробатические трюки. Они так ловко кувыркались и подбрасывали друг друга, что публика только диву давалась и ахала от каждого умопомрачительного сальто или сложной стойки на руках. Но теперь рыцарь почти не следил за представлением, всё его внимание переключилось на музыкантов. Рядом с играющим на флейте стариком, в котором Ландари сразу узнал нерасторопного возницу, стояла Тассия. Одетая в красное платье она задорно била в бубен, а её лицо озаряла ослепительная улыбка. При всей своей незатейливой простоте девушка была безумно хороша, и сколько граф не пытался следить за ловкостью близнецов, его глаза, не желая слушаться, всё время пялились на циркачку.

Когда все решили, что представление закончено, Тассия передала бубен одному из близнецов и сама вышла в центр круга. Вокруг неё расставили горящие свечи, и, выхватив из-за пояса кнут, девушка пустилась в пляс. Длинный хвост плети вихрем вращался вокруг неё, стрелой взлетал к почерневшему небу, змеёй извивался под ногами. Казалось, ещё немного – и плеть ужалит свою хозяйку, но всякий раз гибким движением или изящным прыжком она избегала укуса хлыста, и танец продолжался. Публика зачаровано следила за циркачкой, в её движениях было столько страсти и жизни, что даже самые тусклые глаза разгорались восторгом. На мгновение Тассия остановилась, и воздух прорезал звонкий щелчок кнута. В тот же миг пламя одной из свечи погасло, при том, что сама свеча осталась стоять на месте. Вздох восхищения прошелестел над ареной, а танцовщица вновь пустилась по кругу. Плеть, выписывая немыслимые узоры, заворачивалась кольцами и вздымалась волнами, и никто не мог предугадать, какую свечу она погасит следующей. Свист хлыста сливался с одобрительными возгласами зрителей, а девушка, порхая по арене, напоминала невесомого мотылька.

Не спуская с Тассии горячего взора, Ландари жадно ловил каждое её движение. Блеск синих глаз завораживал графа, улыбка алых губ манила, а ловкость девичьего тела будоражила кровь. Восхитительные ножки, время от времени выглядывая из-под красной юбки, заставляли сердце учащённо биться, и рыцарь забывал, как дышать. По его жилам разливалось томительное тепло, и поглощённый удивительным танцем Ландари не замечал ничего вокруг.

Загасив последнюю свечу, Тассия выполнила заключительное «па» и поклонилась.

Над площадью разнёсся ликующий рёв, и пока восторги публики оставались горячи, циркачка поспешила собрать вещественное подтверждение своего таланта. Подхватив бубен, девушка направилась вдоль рядов зевак, награждая каждого щедрого дарителя ослепительной улыбкой. Возможно, именно эта улыбка и заставляла горожан охотно развязывать кошельки, по крайней мере, мужскую часть зрителей.

Дожидаясь, когда Тассия подойдёт к нему, граф выудил из кармана серебряную монету, как вдруг услышал над ухом знакомый голос.

– Вот ты где! Я всю округу обыскал, а ты, оказывается, на фигляров пялишься, – проговорил маркиз Асти и, взглянув на циркачку, понимающе хмыкнул. – Хотя… – он расплылся в язвительной улыбке. – Соглашусь, эта плебейка довольно привлекательна, – Эрвин лукаво взглянул на кузена и засмеялся. – Похоже, ты предпочитаешь объятия площадной плясуньи принцессе?