Она замерла: его словам про горизонт удивилась, хотела переспросить, но не стала. Как удивление прошло, так и сама поняла. Вместо того приблизилась она к нему, провела рукой по его лицу. Щека колючая, рука нежная. Круглоух тут тоже замер. Тоже ничего не спросил. Но видно и он погодя сам ее понял.

–Пойдем тогда скорее, – снова позвала она, почти шепотом, – поди со всех дворов народ за водой придет. Матвеич ещё впереди всех прискачет. Начнет у меня питьевой режим на свой лад устанавливать. Успеть бы до того.

В открытый дом зайти просто. Когда один идешь и никто тебе своим участием не помогает. А только ежели тебя удвоилось, но до целого еще не соединило, так бывает и коту с дверью легче справиться.

Посмотришь на такую оказию со стороны: и смешно, и радостно. Рука за рукой к двери тянутся, а прикоснуться друг к другу и сладко, и боязно. Соединились на ручке, с дверью справились. Теперь бы им руки от двери оторвать да в сени войти, так на то особое соображение иметь надо. А где ж его, соображение взять, если вся голова напрочь розовым туманом затянута.

Прошли через порог и тесно им в просторных сенях, шагнуть некуда – как ни повернись, ровно тут же второй окажется, а чтоб прогнать, отойти – о том и мысли нет. Как в комнате оказались, не помнили, а только там смущению вольготней стало в силу войти.

Отлепилась Рыжуха от мужних рук, сказала Круглоуху мыться. В шкафу чужую одежду нашла, полотенце добавила, да не глядя на лавку сложила – бери мол. Сама в кухню спряталась: вроде ей на стол собирать.

Спряталась, а сама что он делает, через стук сердца слушает, да в окошко из кухни, в комнату поглядывает – вот он войдет.

На огне масло шкворчит – творогу с мукой приключение. С буфета закуска на сметану поглядывает, завтрак дело не хитрое.

Как сготовленное к столу понесла, уже и он к ней с мытья распаренный на встречу вышел.

Она поднос на стол поставила, он тут же рядом приладился. Как ее рука к его голове прильнула, Рыжуха и не заметила. Опомнившись, руки она не отдернула, только странно ей было – столько ласки дарить едва знакомому. Удивлялась она, а вроде к нему нельзя иначе. Как подумать, так и силы в ее руках много, и командовать она привыкла, а все иначе с ним: руки мягкие, голос ласковый, слова добрые.

В оправдание ласки за давешнюю рану взялась. Бинт с головы на клубок скрутила, маслом повязку размочила, сняла да подсушиться оставила. Вроде там и беды уже нет, помогла видать водица светлая, гладь теперь в удовольствие ему на здоровье. Прикасается она к Круглоуху и чувствует как он сам к ней льнет, на движения ее отзываясь. Отошла Рыжуха обратно в кухню чай заварить, а он остался при еде за столом от ласки дурак дураком и счастлив.

Дурак – не дурак, а еду уплетал получше тех умных: ел, что поставят, разносолов не разбирал, тем и хозяйку радовал.

Рыжуха по хозяйству хлопотала и вроде ничего особенного не происходило между ними, а только ловко ей и свободно с ним было. Есть он тут рядом, а ничто внутри нее о него не спотыкается. Как он делает, как говорит, как шутит – все к месту, все в помощь. Ровно никто ей не мешает: как хочешь крылья раскрывай, а только крыло распустишь, чувствуешь как он ветром то крыло держит и лететь помогает. Силы у Рыжухи втрое прибавилось, засветилась она и светом этим Круглоуха обняла.

Круглоуху от того радостно и легко стало так как не было никогда в жизни. Спроси его что с ним сталось, нипочем не ответит – сам не знает, а только счастлив он дышать ее светом до скончания лет. Все вроде в его жизни было понятно и точно выстроено, а сейчас понимать и обосновывать было невозможно. Разве только понял он, что счастья никогда раньше не знал и готов был за него все что угодно сделать и куда угодно идти.

Мур конечно такое дело без своего участия оставить не мог. В смысле поесть. Как только Рыжуха мед к чаю поставила да на кухню вышла, Мур на стол запрыгнул и немедленно в мед тот влез. Круглоух по началу смирился – что ему мед, если рядом грузди с колбаской подмигивают, а потом затеял для смеха так и сяк Мура от плошки с медом отманивать и плошку ту из мохнатых лап вытаскивать. Мур, понятное дело, ни на какие провокации не поддался и из лап добычу не выпустил.

Вернулась Рыжуха к столу: там Мур фырчит, бардак наводит, а Круглоух фокусы ему под стать устраивает.

Топнула она ногой, брови нахмурила, а все ж по глазам видно, что смеется – ну они смех тот разобрали или нет, а оба разом притихли. Смотрят на хозяйку доверчиво аки ангелы и вроде они тут ни при чем. Только Мур конечно долго не удержался, взялся свои лохматые ладошки от меда вылизывать.

–Не зря тебя Мур так полюбил, вы с ним одной породы, на одно лицо как есть одинаковые, – улыбнулась Рыжуха и тут тревожно вздрогнула: на знакомый рык во дворе встрепенулась. Сразу почитай за окнами и людской гомон заладился.

Рыжуха вздохнула, выпрямилась, словно перед боем, и говорит Круглоуху, словно нехотя:

–Ну что ж, вот и пришли люди. Пойдем, выйдем к ним вместе.

–Конечно, пойдем.

Круглоух суетливо поднялся и вышел к людям с ней на крыльцо. Хорошо хоть штаны при нем.

А людей собралось порядочно и Матвеич вестимо здесь. Стоят как есть смурные, локотками да кивками перемигиваются, ну и батюшку вперед выпихивают, мол “ты у нас светила души”. Тимофей Михалыч в общем и не против, просочился через толпу, да к Рыжухе с почтением обращается:

–Рыжуха, мать! Заступись ты за нас. Посмотри, что с людьми живыми деется. Выходим мы нынче за водой, а в колодцах-то воды нет, только понизу жижа гнилая плещется! Дух от той жижи идет мертвячий – страшно к источникам подходить. По всем дворам всё одно: ни скотине дать, ни самим попить нечего. У кого конечно по бочкам на полив припасено, да Матвеич вон свой запас им самим на производстве сделанный отдать нам просится, только надолго ли того запаса на все рты хватит? И в мастерских работа не гладко без воды пойдет. Как жить теперь мы не знаем. Одно господь спасение оставил – приберег для тебя, матушка, чистый источник. Видно нам теперь на поклон к тебе за водой ходить – версты мерить, знать повинны мы в той беде. Ты утешь нас окаянных, скажи, что водица с тобой по прежнему.

Круглоух, в политике общественной человек не опытный, видит: в толпе кроме Матвеича простой люд собрался, инженерии не представлено, и впереди Рыжухи встает – объяснить народу темному грамоту:

–Тимофей Михайлович, я понимаю специфику вашей деятельности и то, что вы не можете знать некоторых особенностей строения земной коры, я признаться и сам не геолог, но я хочу объяснить вам, что случилось на самом деле. Совершенно очевидно, что произошел обвал земли, который перекрыл водоносный горизонт по направлению к нашему поселку. Я сам при этом присутствовал и даже получил травму. Все это естественное явление и не представляет большой опасности. Вода очень скоро найдет себе новое русло и мы сами можем направить ее уже сейчас так как нам нужно, минуя загрязненные резервуары. Давайте мы с моей командой произведем анализ ситуации и составим план работ. Я вас уверяю, всё можно поправить, тем более, что мы можем сами производить питьевую воду в необходимых количествах сколь угодно долго.

Круглоух ответ ждет, ну а народ вместо ответа на него как на дурака смотрит, моргает, но вроде без претензий.

–Ты Круглоух не лезь.

–Правильно, Матвеичу вон про горизонты свои рассказывай.

–Химией нас своей еще травить, умные какие. И мы не дураки.

–Ага. Матвеич, вот тебе пара: можете зараз вместе друг дружке про светлое будущее втирать сколько угодно. А мы не вас теперь спрашиваем.

–Ну, Рыжуха, что молчишь?! Отвечай давай! Что с колодцем? Работает он у тебя?

А Рыжуха тенью за спиной Круглоуха стоит. Вроде ее не ругает никто, а будто смалилась она, ровно девочка. Всю стать да весь бойкий дух видно дома оставила. “Есть вода, довольно будет”,– говорит, сама в землю смотрит, за Круголоуха прячется.