Условия участия в бою при этом были весьма жестоки. Во-первых, бросавший вызов претендент приносил в жертву не менее тридцати рабов. Во-вторых, в случае поражения, вся семья незадачливого дуэлянта лишалась звания клыков. А, как известно, иного достойного класса в обществе Зоркундлат не существовало. Таких вендази называли амисвитами, то есть, потерянными душами. В-третьих, победитель оказывал проигравшему весьма специфическую услугу. Дело в том, что просто убить соперника считалось недостаточным. Победивший должен был, в буквальном смысле изувечить своего врага: поочередно отсечь ему оба крыла, после чего, поставив на колени разрубить напополам.

Если убитый таким образом вендази до последнего не падал на землю, и выдерживал всю казнь с достоинством, он считался погибшим, как тамраг. В этом случае, дети убитого получали титул мависи. Надо ли говорить, что желающих принять участие в подобном состязании было не много? Тем не менее, они выходили драться, примерно раз в двадцать – тридцать лет, когда правящий сайер старел, и находился молодой авантюрист, готовый рискнуть и пролить кровь. Тогда происходили чудовищные по своей жестокости поединки, о которых потом веками слагали легенды во всей стае.

Последний удар гонга возвестил о том, что претендента на место сайера так и не нашлось. Это означало переход к следующей ступени празднества в честь предстоящей военной кампании – ритуальным убийствам думиваро. Толпа зачарованно замерла в ожидании, только ступни, еще пока робко, начинали выбивать темп. Тысячи воинов, собравшихся здесь, в унисон грохали окованными башмаками по мостовой. Тем временем, над бойцовскими ямами уже полыхали пожары, взвиваясь длинными языками в звездную ночь.

Морайна смотрела на ближайший к ней костер отстраненно и задумчиво, словно находилась далеко отсюда. Ее глаза сверлили огонь невидящим взором, который был настолько холоден, что, казалось, способен побороть бушующее пламя. Единственное, что соединяло молодую мависи с этим миром, это гомон толпы, к которому во всеобщем единении присоединилась и она.

Когда свора клыков качнулась вперед, стало понятно, что церемония началась. Рабов одного за другим растягивали на огромных железных дыбах прямо над кострами. Крики и стоны мучимых умирающих зазвучали отовсюду, а их палачи старались все изощренней. У каждой дыбы стояло по два оккультиста думиваро: один выкачивал энергию и жизненные силы жертвы, другой распылял отобранную энергию над идущим строем клыков.

Проходя мимо костра, Морайна почувствовала, как ее с головы до ног окатило потоком силы. Неимоверный заряд мощи, несчастной и еще живой души, погибающей под пытками, мог питать неделями. Девушка скривилась, будто глотнула скисшего молока, но тотчас взяла себя в руки, постаравшись изобразить гримасу ярости на лице. В стае не принято распускать сантименты по отношению к «мясу». Даже сквозь вышитую стальными бляхами толстокожую куртку она почувствовала жар от своей рапиры на поясе. Клинок не только нагрелся, казалось, что он даже начал подрагивать, как и хозяйка, ловя частички силы, которая наполняла сейчас все вокруг.

– Пей, Туаканра, – подумала вендази, поглаживая эфес рапиры. – Скоро нам обоим понадобится вся сила этого мира.

Маршевым строем клыки стаи покинули Муткарг, чтобы вернуться либо с победой, либо не вернуться никогда. Конечно, не предполагалось, что вся армия дойдет до границы Арскейя в таком составе, темпе и порядке. Те, кто, побогаче, пройдя милю-другую, то есть, отдав дань уважения старинной традиции, возвращались через другие ворота за верблюдами и продолжали путь верхом. Ударные отряды наездников на носорогах квартировали в отдалении от города. Друиды специально вырастили дюжину оазисов, потратив на это уйму сил, чтобы такая прорва тяжелых чудовищ смогла прокормиться и не передохнуть до момента выступления.

Основная часть мурхунов и тальгедов собиралась в Индорукева, чтобы примкнуть к стае у Чанранского рынка. Вольный город взялся обеспечить львиную долю продовольствия для предстоящей кампании, и к тому же, дал еще двести обученных носорогов со своих пастбищ.

И все-таки молодая вендази не чувствовала себя на месте. Один на один с неоплаканным горем, она все чаще испытывала сжигающую душу ненависть ко всем вокруг без исключения. Когда становилось совсем тяжко, Морайна, чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей, принималась просто считать численность движущейся стаи, обдумывать маршруты переходов и даже тактику предстоящих сражений. Выходило порядка тридцати тысяч только одних клыков, не считая союзников. Что же до возможного развития событий на фронте, тут у вендази не складывалось уверенности в успехе. Многое в этой кампании казалось опрометчивым и лишенным всякого смысла. Если донесения разведки были верны, стаю ждали суровые времена и неслыханные потери.

В такой обстановке кровавой пляски и ярости прошло четыре дня. Чанранский совет знати радушно ждал всю прорву ртов стаи с распростертыми объятиями, приготовив палаточные лагеря и припасы. Было трудно представить, что раньше Морайне так нравился этот город. Когда-то юная вендази обожала его ночные огни, многочисленные кварталы и переулки, пестрящие шелками лучших мастеров востока, пряностями, ювелирными украшениями и, конечно, оружием.

В детстве они с братом излазили каждый переулок квартала Удела Афалчи, в поисках кладов, которые по легендам, безумный алхимик прятал здесь ради развлечения, пока окончательно не промотал все свое состояние. В Чанране Морайна прошла посвящение в клыки, когда еще был жив отец. Сейчас казалось смешно даже вспоминать, как он раздулся от гордости, что его малышка сумела пройти испытания в какие-то одиннадцать лет. И, конечно, именно здесь вендази встретила наемника северянина из рода рунианцев по имени Дарек, который украл ее сердце. Теперь этот город стал одним из мест, которые Морайна без сомнений и сожалений желала стереть с лица земли.

– Дочь пустыни, давно я тебя не видел, – раздался грубый бас за спиной вендази.

Девушка обернулась, выискивая говорящего в толпе. Ухмыляясь во весь клыкастый рот, на нее смотрел огромный мурхун с нашивками клана Промингуйских ревунов. Его панцирь сплошь покрывали чудовищные отметины старого воина, оставленные полевыми хирургическими операциями. Кисть левой руки у мурхуна отсутствовала. Вместо нее, у бойца был прикреплен заточенный крюк. Правая сторона лица обезображена до неузнаваемости и хранила воспоминания о старинной ране, полученной от человеческого волшебства. Несмотря на все перечисленные увечья, мурхун выглядел поистине грозно, и, казалось, излучал здоровье и силу.

– Орицен! – улыбнулась Морайна. – Сколько лун? Тридцать?

– Думаю все пятьдесят, малышка, – прорычал ящер, довольно щурясь. – Слышал, про твоего брата. Мне жаль, что его сабля не с нами!

– Мне тоже жаль, – пробормотала вендази, опуская глаза. – Ты привел весь свой клан?

– О, нет, малышка! Бери выше! Сайер Пожтирет призвал меня командовать одним из пермаесов [10]!

– Ого! Кажется, мне следовало бы покинуть седло, разговаривая с таким важным командиром! – рассмеялась вендази, легко спрыгивая с верблюда.

За их разговором следили. Командующий пермаесом ящер, болтающий с мависи, это было что-то новенькое. Нынешний сайер, к изумлению своих тамрагов, в последние годы взял курс на возвышение отдельных личностей из народов мурхунов и тальгедов. До этого никогда на руководящие посты не назначались представители не вендазийской расы. Теперь же все чаще можно было встретить командира мурхуна или советника тальгеда. У многих это вызывало известный интерес, а у некоторых даже непонимание и агрессию.

Орицен являлся старшим сыном старейшины клана Промингуйских ревунов. Ему прочили место отца, но вопреки ожиданиям родителей, юношу почти не интересовал друидизм, его ждала иная судьба – великого воина. Мурхун участвовал в кампании Железной войны, а также бесчисленных частных набегах, служа многим мависи, чем и заслужил свое положение и признание.