Дело в том, что хоть Слагрунаар и был в союзе с Арскейя уже более ста пятидесяти лет, северный народ никогда не торговал своими изобретениями. Слагруны могли поставить своих наемников, вооруженных пистолями, или даже расчет артиллерии, но не давали само оружие. В крайних исключительных случаях, они могли продать, а чаще подарить несколько десятков своих изобретений какому-нибудь барону из числа людей. Но это были штучные изделия, не поддающиеся ни ремонту, ни даже перезарядке. Еще когда армия империи была на подступах к Арипалуму, разведка однозначно доложила – рунианцев в войске врага нет. Но теперь же их оружие в руках людей стало решающим козырем, делая пассивную оборону лишенной всякого смысла. Это было немыслимо, и означало лишь одно – в мире что-то круто изменилось.

Прежде, чем магистр Люкфоро осознал цену своей ошибки, почти треть вышедших с ним солдат лежали убитыми или тяжелоранеными. Кляня собственную глупость, он отступил под укрытие стен, так и не перейдя в атаку, и потерял еще треть бойцов.

На пятый день осады, от внешнего периметра Арипалума оставались лишь затянутые дымом пожаров руины. Малинге Круито пребывал в наилучшем расположении духа, когда ему доложили:

– С запада в город прилетел почтовый голубь. По распоряжению вашей светлости птицу не сбили.

Барон лишь ухмыльнулся и принялся наматывать длинный ус на палец. Он знал содержание письма, как и кем, оно написано. Послание для жителей Арипалума было начертано на бумаге с гербом Флуменхари, и оказалось кратким: «Мы пали». Это стало последней ступенью на пьедестал его победы. Впереди ждали еще сутки кровопролитного штурма, но Малинге не сомневался в предстоящем успехе.

Веретуссам построили на западной границе Солмниса, как крупный морской порт. По размерам такой город способен был посоперничать даже с Перумасом, а еще мог выставить боевой флот. Поступали лишь обрывочные сведения о ходе кампании на этом участке фронта, но очевидность долгой осады такого гнездышка не вызывала сомнений. Первые известия о морской части операции достигли нас, когда Больджо Малеску выступил из разоренного Флуменхари.

Как я уже сказал, проклятый запах горелой плоти преследовал нас по пятам. Если бы я был суеверным, то наверняка вообразил, что это души погибших специально меняют направление ветра, чтобы напоминать нам о содеянном.

Очень скоро Черный вепрь Больджо Малеску вошел в состав ударной бригады под командованием герцога Сагини Канемуста, который со свежими силами рвался вглубь королевства, почти не встречая сопротивления. Наш полк примкнул к основным силам и устремился в помощь осаждающим порт, для нанесения удара по Веретуссам с юга.

В тоже время, кузен Больджо, прославленный на весь Авалле барон Ирус Тиконту отправился на запад к перевалу Искристых камней. Его задачей стало создание плацдарма на этом участке, для оперативного реагирования на изменения левой и правой рукой фронта. Искушенный в обороне и возведении защитных укреплений стратег, он был хладнокровным игроком с целиком и полностью отсутствующими и амбициями, и гонором, чем как нельзя лучше подходил для такой роли. Это являлось основной причиной, по которой сразу после успешной осады Флуменхари, сам великий князь ходатайствовал о назначении его командующим ставки резерва.

– Неплохие у них дороги, – небрежно обронила поравнявшаяся со мной девушка. – Никогда такого не видела, камни лежат один к одному.

Я улыбнулся. Юная ведьма была мне знакома еще по учебному корпусу Конуманес. Рыжеволосая задира обладала яркой, кричащей своей несуразностью, и от того особым шармом, внешностью. Вздернутый носик казался настолько мал, что выглядел кукольным, а губы, напротив, смотрелись пышными, словно раздутыми от пчелиного укуса. Взгляд её карих глаз был не по годам глубоким, но я довольно быстро привык к этой черте. Ведьма, что с нее взять?

Несмотря на то, что в мои задачи не входило с кем бы то ни было сближаться, у меня появилась она. Когда я проснулся в ту злополучную ночь моего нового рождения, ускользнув от Пожирателей бездны снова, казалось, вся гильдия обратила на меня свое внимание. Это казалось наихудшей из возможной огласки, которую я мог снискать, поэтому эффективным решением в столь непростой ситуации было всех разочаровать. Это благополучно мною и проделывалось на протяжении всех опросов, проводимых моим лекарем и учителями.

– Вхождение в бездну? Простите, но я ничего такого не припомню. Свет в конце пути? Возможно, но по правде сказать, ничего на ум не приходит, – отвечал я, рассеянно хлопая глазами, и пожимая плечами.

В конце концов, от меня отстали, просто махнув рукой. Я не питал иллюзий на тот счет, что не найдется ума, который сможет хотя бы поверхностно докопаться до моего обмана. Тем не менее, единственный человек из тех, кто в здешних краях обладал даром читать чужую силу, не так давно был загрызен в каком-то подвале неизвестным животным. Для гильдии это стало, без сомнения, большой утратой. Поговаривали, что расследование поручили лучшему сыщику отряда Нискане[3] некому Нигуласу Думкап.

Я по понятным соображениям старался дистанцироваться от расследования максимально, насколько это было возможно, но интерес все же брал верх. По слухам, подвал, в котором обнаружили тело Джаспера, оказался арендован каким-то рунианцем, аккурат в день смерти хранителя. При этом в самом помещении нашли тело совершенно другого рунианца, и хозяин постоялого двора его не опознал. Тотчас же поползли слухи о возможном предательстве со стороны Союза Севера, но подобные домыслы было запрещено произносить вслух. Судьба же первого уроженца Слагрунаара продолжала оставаться неизвестной. Догадки казались одна нелепее другой, и вынужденно пришлось оставить эту тайну до лучших времен. К своему сожалению я быстро пришел к одному очевидному выводу: Маки не смог бы выжить в той заварушке, не будь он предателем.

Из раздумий меня вырвал резкий толчок в седле. Кобыла оступилась и чуть не повредила ногу. Я встретился взглядом с Фуркоди и миролюбиво улыбнулся ей:

– Прости, замечтался о своем. Да, дороги у них – что надо. Солнечные жрецы не кичатся пускать свою силу даже на бытовые нужды.

– Да плевать я на них хотела! – посетовала ведьма, поморщившись. – Рядом с тобой едет девушка. Она скучает. А ты хоть бы как попытался это исправить, болван!

– Я не шут, дорогая. И не могу по щелчку твоих пальцев оказываться смешным или интересным, – ответил я, привычно отстраняясь.

– Дорогая? – промурлыкала ведьма, извиваясь в седле, словно кошка. – Так мне больше нравится!

Эта игра была длинною в наше знакомство. Фуркоди оказалась первой из учащихся, кто подошел ко мне, когда я выписался из лазарета. Она интересовалась всем: что я чувствовал, ощущал ли запахи, какие видел сны. Притягательная рыжеволосая хищница, являлась грозой не только своего курса, но и возможно ближайших двух-трех выпусков. Чрезвычайно талантливая ведьма-самородок, она была лишена и капли спеси и чванливости, при этом разумно осознавая собственную силу и перспективы.

Имея десятки поклонников и не меньше подруг, молодая ведьма вцепилась в меня мертвой хваткой, по-видимому, решив заполучить любой ценой. Я думаю, она даже не осознавала природы своего влечения, в отличие от меня. Все дело было в искре. Чувствительная к малейшим ее проявлениям, Фуркоди ощущала трепет перед древней силой, что наполняла мою кровь. Девушка тянулась к шепоту смошадор, как цветок к свету. Иногда мне было даже интересно, как бы ведьма себя повела, узнай она, что набивается в любовницы к одному из заклятых врагов бездны.

И все же мы дружили. Конечно, я использовал Фуркоди для достижения собственных целей. В частности, именно она способствовала моему досрочному выпуску из учебной академии в гильдию. Стоило ли говорить, что без рыжеволосой бунтарки, мне бы вряд ли удалось пробраться в княжеские архивы. Кажется, я стал многим ей обязан, но продолжал держаться сам по себе. Однако нельзя было и сказать, что между нами присутствовала ложь. Мы оба осознавали полезность друг для друга, и обсуждать это не имело никакого смысла.