Что говорил ей священник? Что-то о том, что в этой ситуации надо положиться на верного друга, на его помощь, совет, или вернуться к нему, в церковь. Нет. Она должна все сделать сама.

По Наташиным расчетам выходило, что если Антон Михайлович работает на двух господ, а это, скорее всего, так и было, то сразу он не побежит к Стасу, а постарается обезопасить себя, выждет немного, доложится своим хозяевам, а там уж будет действовать по обстановке.

А Стасу нужна она, Наташа, так что выманить его из мастерской, используя в качестве наживки саму себя, не составит труда. Таким образом, у нее есть по меньшей мере день для того, чтобы найти и уничтожить матрицу.

«…Потому что, как свидетельствует Евангелие, Благодать не может снизойти до тех пор, пока не исполнится последняя буква Закона…» — уже засыпая, Наташа услышала как бы издалека последнюю фразу проповеди отца Андрея.

Несмотря на усталость и напряжение последних дней, здоровый, спокойный сон в доме благожелательном и надежном восстановил Наташины силы. Проснулась она очень рано. Часы показывали шесть часов пятнадцать минут.

«Очень хорошо, — подумала Наташа, — для осуществления моего плана необходимо, чтобы мне никто не мешал. Сейчас, наверное, все еще спят».

Она прокралась мимо запертых дверей к ванной комнате, но обнаружила ее запертой, раздавался звук плещущейся воды — кто-то ее опередил.

На кухне стоял телефон. Наташа сняла трубку и набрала номер мастерской. К телефону долго не подходили.

«Неужели я ошиблась и к Стасу уже приходили гости, тогда все усложняется».

Наконец ответил сонный, недовольный голос Стаса:

— Слушаю.

— Ты что, спишь, придурок?

— Конечно. Ты знаешь, сколько времени?

— Ровно столько, чтобы порядочным людям уже проснуться и на работу собираться.

— Пусть лохи в такое время на работу собираются. Ты откуда звонишь?

— Не твое собачье дело.

— Опять завела ругню. Где ты шляешься, я тебя два дня дожидаюсь.

— Ты меня дожидаешься или от справедливого гнева мошенников скрываешься?

— Ну что ты, Татка, опять нападаешь на верного Стаса. Приезжай, я вчера еды накупил, завтракать будем.

— Это хорошо. А замуж уже не зовешь?

— Да хоть сейчас, я же тебе говорил уже, ты только приезжай, все и обсудим.

По его тону, приглушенному и осторожному, Наташа поняла, что как раз этого делать и не следует, ни в коем случае нельзя ехать в мастерскую и вообще попадаться Стасу на глаза.

— Стасик, не звонил ли кто в мастерскую? Мне.

— Нет. А кто должен был позвонить?

— Остроухова.

Тяжелая пауза сказала Наташе о многом. Стас предположил, что Остроуховой известен адрес мастерской.

— Ты что, Остроуховой телефон дала?

— Почему я не могу дать свой временный номер своей постоянной подруге.

— Я же говорил, что Остроухова продаст и перепродаст тебя тысячу раз.

— А чем ты-то от нее отличаешься?

— Стал бы я тут сидеть дожидаться тебя? Клише у меня в кармане. Думаешь, я не найду глухонемого печатника для изготовления бумажек и бесплатный станок в придачу?

— А может, все совсем не так? И нет у тебя клише, Стас?

— Как же нет, — извивался Стас на другом конце города. — Сама мне его отдала и деньги получила. Клише есть, Татка. А я решил, что ты все обдумала и явишься, готовая работать со мной.

— Может быть, и объявлюсь. А гостей у тебя не было?

По молчанию, повисшему на другом конце провода, она поняла, что Стас озадачен еще больше.

— Да заходил тут один старинный приятель, надежный человек. Деньги мне принес. А что, не твои ли соседи за мной подглядывают?

— А не похож ли этот надежный человек, ну как-то случайно, на некоего следователя Киргуева?

Стас задумался надолго. Наташа его не торопила.

— Не понимаю, — наконец-то ответил он скрипучим голосом, — когда ты успела познакомиться с соседями?

— Стасик, ты что? Какие соседи? Лето на дворе. Все разъехались. Да и нам в городе, похоже, делать нечего.

— Ты приедешь или нет?! — отбросив всякую церемонность, — рявкнул Стас.

— Некогда мне мотаться по городу просто так. Дел много, Стас. А вот встретиться мы с тобой должны. Ты прав. Может быть, и найдем общий язык.

— Где и когда?

— На Страстном бульваре памятник есть. Рахманинову. Видел?

— Некогда мне памятники разглядывать. Я вкалываю как папа Карло.

— Ну и темный же ты, Стас. Даже родного города не знаешь. Зачем только в Москве живешь.

— А где я, по-твоему, жить должен?

— В Луганске, Стас, в Луганске.

— Я бы в Лутано жил, Татка, в Швейцарии. Только от тебя зависит, поеду я туда или нет.

— Возле памятника Рахманинову, в десять утра. Приезжай на Страстной пораньше. Может быть, и найдешь.

Наташа спешно положила трубку, ощутив движение в огромной квартире Бронбеуса.

«Доехать ему минут сорок, а если с запасом поедет, то и того меньше. По крайней мере в половине десятого его уже точно не будет в мастерской. Чудненько. Зато я там буду».

— Доброе утро, дети мои, какие планы на сегодняшний день? — Бронбеус уже хлопотал, не только отдохнувший, но даже помолодевший.

— Поеду за красками, — отвечала Наташа.

— Вот и превосходно. Принимайся за работу. Все здешнее пространство в твоем распоряжении.

У реставратора никаких определенных планов на этот день не было, что удивило Наташу. Однако она решила, что раз этот человек способен выкраивать время на приготовление деликатесов, способен же он устраивать себе отдых вообще. Правда, она с трудом представляла, как это он может бездельничать.

Она забралась на диван в кабинете мастера и принялась с удовольствием, а не для отвода глаз, рассматривать репродукции картин Каспара Давида Фридриха.

— Я думал, что ты изжила в себе увлечение этими мрачноватыми и прекрасными пейзажами, — заметил Бронбеус.

— Но и хорошо, что так. Думаю, что взгляд твой на них переменился.

— Нет, — засмеялась Наташа, — взгляд тот же самый. Разве что я переменилась. И эта раздвоенность как нельзя больше способствует усвоению этих шедевров. У него два мира в одном пространстве. И не определишь, где человеческое, где нечеловеческое. Наверно, это вообще характерная черта европейских ландшафтов. Осенний лес, например, высокий, медный, зеленый, красный, сумеречно-лиловый, одновременно точно оттиск тамошних столетий, вполне рукотворных. И прелесть этого художника в том, что хаос, который он изображает, способен на диалог с человеком, да только для этого и существует.

— Девочка, ты повзрослела.

— Если бы это действительно было так, — ответила Наташа.

— Представьте, что мы будем завтракать в одном из этих ландшафтов, — усмехнулся реставратор. — На морском берегу, песчаная коса, бледная лазурь, далекие рыбачьи лодки. Все в наших руках. Вы не зря сейчас говорили о рукотворности.

«Если он каждый день кормит Бронбеуса так, то старик не только поправится в несколько недель, но и проживет сто лет. Слава богу». — Наташа с огромной благодарностью окинула взглядом пространство стола, накрытого к завтраку.

Они завтракали роскошно: белый хлеб с маслом и медом, яичница с бужениной, обильно посыпанная зеленью, апельсиновый сок, кофе с топленым молоком, все это было красиво расставлено на кухонном столе, покрытом клетчатой скатертью.

— Владислав Алексеевич, — обратилась Наташа к реставратору после завтрака, — я вот хотела поговорить о Пскове. Так… вообще…

Он посмотрел на нее внимательно и улыбнулся, предлагая ей говорить дальше что только заблагорассудится.

— Да нет, может быть, вы неправильно меня поняли, — смутилась она. — Я вас неплохо знаю… именно во Пскове, в этом фрагменте. Все прочее мне малодоступно, да и не надо мне знать ничего.

Она точно расстроилась и подумала, что пора собираться. Мгновения отдыха и безопасности миновали. Она, конечно, набралась сил.

— Отчего же не надо знать ничего? — спросил реставратор, сделав вид, что не заметил ни ее смущения, ни досады, ни желания немедленно улизнуть. — Очень даже и надо. Как же я это упустил.